Набат - русская философия.


РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ

              ВЛАСТЬ КЛЮЧЕЙ
            (Выборочные главы)

                                Лев Шестов
──────────────────────────────────────────

               Эрос и идеи

Все ищут истины и все  уверены,  что,  ища
истину, они знают, чего ищут. Немало  есть
и таких, которые уже нашли истину и  удив-
ляются или возмущаются, почему  другие  не
разделяют с ними радости по  поводу  такой
счастливой находки. И в самом деле,  поче-
му? Почему я так ясно вижу свою правоту, а
другим кажется, что никакой особенной пра-
воты у меня нет и мои "убеждения" не имеют
никаких  преимуществ  пред    высказанными
раньше  другими  людьми  убеждениями?   И,
главное, почему  я  так  настойчиво  доби-
ваюсь от других признания  своей  правоты?
Точно ли это признание мне так необходимо?
Должно быть, не так уже необходимо! Ведь с
тех пор, как существует мир, никому еще не
удалось заставить  всех  "признать"  себя.
Ведь не только  католичество,  насчитываю-
щее сотни миллионов последователей, возве-
щало то, goud semper, ubigue et ab omnibus
creditum est  (...во  что  верили  всегда,
везде и все [лат.]). Мы часто  видим,  как
человек, успевший собрать вокруг себя  не-
большой кружок  верующих  учеников,  полу-
чает совершенное удовлетворение и  вообра-
жает, что его маленький мирок - это не че-
ловечество даже, а вселенная, что не деся-
ток слабых людей увидели в нем пророка,  а
что все люди, все разумные существа с  ним
и за него, против него же  борются  только
закоренелые и упорные враги света и  исти-
ны. В чем тайна такой слепоты?  Не  в  том
ли, что человеку на самом деле вовсе и  не
нужно "всеобщего признания", о котором так
много говорят философы,  и  что  по  самой
своей природе истина не то что  не  может,
но прямо не хочет быть истиной  для  всех.
Знаю, что такое предположение будет  приз-
нано неприемлемым, знаю и то, что оно зак-
лючает в себе  непримиримое  противоречие.
Но я уже не раз высказывал и теперь  снова
повторяю, что внутренняя  противоречивость
суждения  вовсе  не  является  достаточным
возражением против него. Нельзя,  конечно,
обернуть это  положение,  то  есть  нельзя
сказать,  что  противоречивость   суждения
есть доказательство его истинности.  Может
быть, куда ни шло,  противоречивость  есть
один из признаков приближения к  последней
истине, ибо она свидетельствует, что чело-
век утратил страх пред обычными  критерия-
ми. Во всяком случае,  безусловно,  нельзя
сказать, что всякое суждение,  заключающее
в себе внутреннее противоречие, ни для че-
го людям не нужно. Если бы люди так  дума-
ли, половина - и лучшая, наиболее интерес-
ная - наших мыслей никогда бы не была выс-
казана, и  человечество  было  бы  духовно
много бедней.

Целый ряд "истин", и,  быть  может,  истин
наиболее замечательных, - не  могут  найти
общего признания и, главное, большей  час-
тью этого и не добиваются. Поясню на  при-
мере. В своей  "метафизике  любви"  Шопен-
гауэр с большим остроумием развивает мысль
о том, что любовь есть только  скоропрехо-
дящая иллия:

"Низкорослый, узкоплечий,  широкобедрый  и
коротконогий пол  мог  назвать  прекрасным
только  одурманенный  половым   инстинктом
мужской интеллект: именно в  этом  инстин-
кте и кроется вся его красота".

      Шопенгауэр А. Полн. Собр. Сочинений.
      М., 1903. Т.3, с. 895.

"Воле" нужно лишний раз проявиться в инди-
видууме, и она внушает  Ивану  мысль,  что
Мария необыкновенная красавица,  а  Марье,
что Иван - герой. Как только  цель  "воли"
достигнута, обеспечено появление  на  свет
нового существа, "воля" предоставляет  лю-
бовников себе, и они с ужасом  убеждаются,
что жили в отвратительном и  бессмысленном
заблуждении. Иван  видит  "действительную"
Марию, то есть  толстую,  глупую,  скучную
бабу, Мария - "действительного" Ивана,  то
есть пустого, пошлого и трусливого  парня.
И на этот раз,  то  есть  после  того  как
прошло очарование любви, суждения Ивана  и
Марьи  совершенно  сходятся  с  суждениями
всех, с тем,  что  semper,  ubigue  et  ab
omnibus creditum est. Ибо  все,  всегда  и
везде думали, что Мария безобразна и  глу-
па, а Иван -  трус  и  тупица.  Шопенгауэр
нисколько не сомневается, что Иван и Марья
именно  тогда  видели  настоящую  действи-
тельность, когда видели то, что видят все.
И не один Шопенгауэр  так  думает,  -  это
опять-таки то, что semper,  ubigue  et  ab
omnibus creditum est. Но как  раз  потому,
что эта истина принимается как  столь  не-
сомненная, уместно поставить вопрос о  за-
конности ее притязаний.  Действительно  ли
Иван и Мария были в заблуждении в  ту  ко-
роткую пору, когда "воля" зажгла пред  ни-
ми свой волшебный светоч  и  они,  вверив-
шись какому-то таинственному и непреодоли-
мому влечению, увидели друг  в  друге  так
много прекрасного? А  что  если  наоборот,
как раз тогда, когда они были одни и каза-
лись всем  безумцами,  они  были  правы  и
приобщались настоящей действительности,  а
то, во что их  принуждает  верить  их  со-
циальная природа, есть ложь и заблуждение?
То есть как раз тогда, когда  их  суждения
имеют за собой общее признание, когда  они
становятся понятными, доступными, самооче-
видными  и  потому  непререкаемыми,  тогда
именно они  становятся  пошлыми,  жалкими,
бедными и нужными  только  для  статистики
или  другой  положительной,  ведущей  свое
происхождение от математики и потому  счи-
тающей себя "королевской",  науки?  Вы  не
примете такого  допущения?  Но  здесь  это
ведь совершенно безразлично. От того,  бу-
дет оно принято  или  нет,  сущность  дела
нисколько не изменится. Белый, ровный свет
повседневности от этого нисколько не  ста-
нет ярче и привлекательнее того мгновенно-
го феерического  огня,  который  время  от
времени зажигается в душе человека "волей"
ли Шопенгауера или иной неведомой нам  си-
лой. И когда такой огонь горит в душе  че-
ловека, он глубоко равнодушен к тому, сог-
ласны или не согласны с ним другие люди  и
оправдываются ли его истины теориями  поз-
нания.


             Дарвин и Библия

В Библии рассказывается о грехопадении на-
шего праотца, первого человека  Адама.  Вы
полагаете, что это выдумка  необразованных
евреев? И что выдумка очень  образованного
англичанина ближе к  истине,  что  человек
произошел от обезьяны? Так  позвольте  мне
сказать, что евреи были ближе к истине. Вы
спросите, почему я  с  такой  уверенностью
беру сторону евреев? Был я,  что  ли,  при
начале мироздания, видел я,  как  ела  Ева
яблоко и дала есть Адаму? Не был, конечно,
и  не  видел.  И  Даже  моральных  доказа-
тельств, которые приводил  Кант  в  защиту
своих постулатов, у меня нет.  Вообще  нет
никаких доказательств. Только я думаю, что
в таких случаях доказательство -  ненужный
и очень обременительный балласт. Попробуй-
те, если можете, допустить, что  в  извес-
тных случаях можно и должно  обойтись  без
доказательств, и посмотрите  на  человека,
прислушайтесь к человеку. Ведь  даже  сей-
час видны на нем те фиговые листья,  кото-
рыми он прикрывал наготу свою, когда вдруг
почувствовал, какой это ужас - отпасть  от
Бога. А его вечная тоска,  его  неутолимая
жажда! Ведь это только один разговор,  что
люди умели когда-либо на земле  найти  то,
что им нужно. Они мучительно ищут, но  ни-
чего не находят. Даже те, которые считают-
ся учителями человечества.  Какое  великое
искусство нужно им, чтоб придать себе  вид
"нашедших"! И, в конце концов, самого  ге-
ниального творчества  хватает  только  для
того, чтоб ослепить других. Себе же  никто
светить не может. Недаром же кто-то и  про
солнце сказал, что оно  дает  свет  и  ра-
дость другим, для себя же оно темно.  Если
бы человек был от обезьяны, он  по-обезья-
ньи умел бы найти то, что  ему  нужно. Мне
скажут, что такие люди бывают и их немало.
Конечно. Но из этого следует только, что и
Дарвин прав, и евреи  правы.  Часть  людей
действительно  произошла  от  согрешившего
Адама, чувствует в своей крови грех  свое-
го предка, мучится им и стремится к  утра-
ченному раю, а другие и в самом деле прои-
зошли от не согрешившей обезьяны,  их  со-
весть спокойна, они ничем не  терзаются  и
не мечтают о несбыточном. Согласится  нау-
ка на такой компромисс с Библией?


            Философия истории

Говорят, что философии истории положил на-
чало бл. Августин (прим. 1). Говорят,  что
философия истории есть уже и в Ветхом  За-
вете, который и послужил бл. Августину об-
разцом для его размышлений о судьбах чело-
вечества. В Ветхом Завете не  только  рас-
сказывается, но и объясняется  судьба  ев-
рейского народа, - а это ведь и есть фило-
софия  истории.  Последнее  утверждение  с
первого взгляда кажется очень  похожим  на
правду. Но, по моему, вся беда наша, что у
нас накопилось  очень  большое  количество
суждений, похожих на правду. Люди -  слиш-
ком нетребовательные и слишком ленивые су-
щества: как только мы добиваемся  видимос-
ти успеха, мы тотчас  складываем  руки.  И
даже наоборот:  чтоб  иметь  право  сидеть
сложа руки, мы охотно принимаем за  победу
даже  несомненное    поражение.    Недаром
итальянцы говорят: se non  e  vero  e  ben
trovato (если это и  неправда,  то  хорошо
придумано [ит.]). До истины нам дела мало,
было бы только остроумно и интересно.  Так
называемые доказательства, которыми  обык-
новенно люди снабжают свои утверждения,  в
большинстве случаев  вовсе  и  не  доказа-
тельства, а первые пришедшие в голову  ут-
верждения, столь же мало убедительные, как
и те положения, в пользу которых они  при-
водятся. Оттого большинство книг так объе-
мисты, так однообразны и скучны. У челове-
ка завелась мысль, которую можно было уло-
жить на десятке-другом страниц, а  он  пи-
шет огромный трактат, на три четверти  на-
битый общими местами, давно всем известны-
ми и  потому  ничего  никому  не  дающими.
Общие места именно больше всего походят на
истину, ввиду того что их  часто  и  много
повторяют с таким видом, с каким нужно бы-
ло бы высказывать истину, если бы она  бы-
ла в нашем распоряжении, - с видом, не до-
пускающим никакого сомнения.  О  философии
истории высказано не  меньше  общих  мест,
чем на другие темы. Их  стоит  рассмотреть
поближе. Начнем с Ветхого  Завета,  как  с
образца  для философии истории,  и  с  бл.
Августина,  как  родоначальника  философов
истории, если так можно выразиться.

Что в Ветхом Завете рассказана и  объясне-
на судьба еврейского народа, это, конечно,
правда. Евреи жили в Египте, евреи  бежали
из Египта, странствовали сорок лет по пус-
тыне, пришли в обетованную  землю  и  т.д.
Все, что с ними происходило, имело  глубо-
кий и сокровенный смысл, который Св. Писа-
ние и выясняет.  Этим  и  соблазнился  бл.
Августин. Если  судьба  еврейского  народа
была раскрыта, стало быть,  заключает  он,
можно раскрыть и судьбы остальных народов,
всего человечества. Августин слишком  дол-
го пробыл в эллинской школе и, как видите,
не мог, несмотря на всю свою  ненависть  к
язычеству, отказаться от права делать зак-
лючения. И Сократ, и Платон, и Аристотель,
и все лучшие представители эллинской  муд-
рости согласно утверждали, что истину нуж-
но искать в общем, а не в частном. И  цели
Бога  можно  разгадать,  ибо,    как    мы
помним,.. (предопределения судьбы  не  мо-
гут избежать и боги [греч.]).  Если  исто-
рия еврейского народа может быть  объясне-
на его  специальным  предназначением,  то,
стало быть, и каждый народ и  все  челове-
чество должны иметь  свое  предназначение,
нужно только  "раскрыть"  поставляемую  им
Богом задачу. Это так ясно,  понятно,  так
соответствует греческому методу искания  и
нахождения! И потому -  несомненно!  Может
быть, в данном случае мы  наблюдаем  любо-
пытнейший пример ложности и  недопустимос-
ти - за известными пределами,  конечно,  -
основного приема  эллинского  мышления.  И
образец того, как дорого  мы  платимся  за
желание  во  что  бы  то  ни  стало    все
"понять". Как часто для  того,  чтобы  по-
нять, мы соглашаемся не знать, и не  знать
того, что нам важнее  и  нужнее  всего  на
свете. Бог избрал, рассказывается  в  Биб-
лии,  еврейский  народ  для  осуществления
своей великой цели. И об этом поведал  лю-
дям устами своих пророков.  Но  разве  это
дает право нам сказать: Бог избирает  каж-
дый народ для какой-нибудь цели и  в  свои
замыслы посвящает историков  и  философов,
как преемников древних  пророков?  Вдумай-
тесь хоть немного в смысл указанного пере-
хода от частного к общему, и  вы  поймете,
что обобщение сделано единственно  потому,
что нам вовсе  не  хочется  приобщаться  к
свободному Божию деланию, что мы полагаем-
ся только на себя и боимся ввериться Твор-
цу, что  мы  только  тогда  успокаиваемся,
когда обеспечим за  собой  вперед  возмож-
ность проверить, что нам уготовано от  не-
ба. Лучше судьба, однажды  навсегда  уста-
новленная, чем Бог. В этом смысл и  задача
рационализма, который  всегда  любил  хва-
литься своими преимуществами пред эмпириз-
мом,  пробавляющимся  опытом.  Что   такое
всеобъемлемость  ограниченный  опыт   пред
всеобъемлющим разумом?! Но ведь  претензия
разума не имеет своим  источником  вкус  к
ограниченности, замыкающейся в  искуствен-
ных рамках и  так  боящейся  всякого  рода
неизвестности. Если вы не  замечали  этого
до сих пор, то,  может  быть,  приведенный
мною пример наведет  вас  на  размышления.
Разум по самой своей природе не  может  не
быть ограниченным -  в  лучшем  случае  он
умеет хвастливо  болтать  о  бесконечности
своих задач: в Библии пророки рассказали о
миссии одного еврейского  народа,  так  я,
мол, от них не отстану,  я  их  превзойду,
буду  разгадывать  не  хуже,  а  лучше   и
больше, чем они. Они про один народ,  а  я
про все народы, про все человечество  рас-
скажу, открою, что было, открою,  что  бу-
дет, узнаю, что выше неба и что  под  зем-
лей. Рассказать, конечно, разум ничего  не
расскажет, на то он и человеческий  разум,
скудный и жалкий. Но ведь ему вовсе  и  не
нужно узнать что-нибудь действительно  но-
вое, не укладывающееся в рамки  его  гото-
вых понятий.  Он  вполне  удовлетворяется,
если ему удается убедить людей, что он мо-
жет рассказать, может объяснить. Ведь  вот
же сходил и сейчас сходит для многих  -  и
очень не глупых людей - экономический  ма-
териализм за философию  истории!  Он  тоже
самоуверенно кичился тем, что далеко оста-
вил за собой Библию. В Библии - там и  чу-
деса, и  противоречия,  и  не  проверенные
наукой факты, и т.д. И многие были убежде-
ны,  что  экономический  материализм  куда
глубже, куда  проникновенне,  чем  Библия!
Что и говорить - чудесного  в  экономичес-
ком материализме не было и следа. Все  бы-
ло естественно - но хоть убейте меня, я не
могу понять, почему  это  считается  таким
большим  преимуществом.  И  не  только  я,
по-моему, никто этого понять не может, ибо
на самом деле естественное не имеет  ровно
никаких преимуществ  пред  неестественным.
Даже в смысле приближения к истине. Наобо-
рот, есть все основания думать, что естес-
твенные объяснения удаляют нас от  истины,
и, по-видимому, в настоящее время это  на-
чинают чувствовать даже представители  по-
ложительного знания.

Прислушайтесь к голосам современных  физи-
ков и математиков: в них наблюдается  тре-
вога, совсем не свойственная людям положи-
тельной мысли. Конечно, по старой  привыч-
ке многие до сих пор думают, что математи-
ка должна быть образцом для всякой  сущес-
твующей и возможной науки, даже для  фило-
софии. Поэтому, вероятно, материалистичес-
кое понимание истории, которое и  в  самом
деле строится посредством почти  математи-
ческих приемов - считают, взвешивают,  из-
меряют, - многим кажется великим  завоева-
нием человеческого  ума.  Видят,  конечно,
что и плохо, и скучно, и - простите за вы-
ражение - даже глупо, но зато метод выдер-
жанный. Не думайте, однако, что  я  возра-
жаю здесь против того вида философии,  ко-
торый именуется экономическим  материализ-
мом. Я начал с него потому, что он являет-
ся наиболее совершенной, то есть выдержан-
ной, философией истории. Он немного  скуч-
нее, немного серее, немного глупее  других
своих собратьев, но с научной  точки  зре-
ния это вовсе  не  недостатки.  Истина  не
обязана быть непременно яркой  и  веселой.
Никто еще, насколько мне известно, не  пы-
тался установить, что она должна быть  ум-
ной. Но считается доказанным,  что  истина
не допускает противоречий и что  ей  свой-
ственно быть последовательной. В этом  от-
ношении материалистическая философия исто-
рии почти ничего не  оставляет  желать,  и
никакая другая философия за ней не угонит-
ся. И потом - самое главное - эта  филосо-
фия и в самом деле дает все ответы на  все
вопросы. Другие философии, конечно, тоже к
этому стремятся, но, если быть  справедли-
вым, далеко не в той мере  достигают  пос-
тавленной ими себе цели. Они на очень мно-
гое  умеют  ответить,  почти  на  все,  но
только "почти"; а это имеет решающее  зна-
чение, ибо, в сущности, вся задача филосо-
фии состоит в том, чтоб избавиться от  не-
которого residuum неразрешенных  вопросов,
переходящих к ней от других  положительных
наук. Так что почти  полное  объяснение  в
философии, пожалуй, равнозначаще  с  отка-
зом от  объяснений.  Можно,  кажется  мне,
сказать, без страха быть  не  точным,  что
философия истории стремится  к  всезнанию.
Современные Августины из немцев -  в  осо-
бенности Гегель - и  пытались  осуществить
эту задачу.  Ведь  экономический  материа-
лизм тоже целиком вышел из Гегеля, то есть
из убеждения, что мы можем из нашего разу-
ма извлечь все, что  нам  нужно  знать,  -
диалектическим, конечно,  путем.  Августин
сравнительно с Гегелем  был  еще  скромен.
Августин черпал не только из разума, но из
Священного Писания. Для Гегеля  уже  писа-
ние не существует. Добиваясь всезнания, он
пренебрегает  всеми  источниками,    кроме
своей головы. И методологически он, конеч-
но, совершенно прав. Ибо всезнание  только
тогда и возможно, когда так или иначе  ус-
тановлен определенный,  строго  очерченный
источник познания. Голова Гегеля и  заклю-
чающийся в ней разум  -  не  больше  и  не
меньше.  Голова  способна  рождать  только
мысли, то есть общие понятия, стало  быть,
мысль есть единственно существующее. Опять
напоминаю, что не Гегель это выдумал.  Ге-
гель с чисто немецкой выдержкой и методич-
ностью разработал то, что получил в насле-
дие от античной философии. Уже для  Плато-
на руководящим принципом, как гласила над-
пись над дверями его академии, было -  кто
не знает геометрии, тому здесь  нет  места
[греч.].

Уже Платон принужден был  превратить  свои
живые идеи в мертвые цифры  и  мертвые  же
понятия.  Гегель  только   последовательно
развил то, что дали миру греки. Он,  а  за
ним и все мы глубоко и искренне убеждены в
том, что два с  половиной  тысячелетия  не
пропали для человечества даром. По Гегелю,
даже и не могли пропасть. Ибо история есть
"развитие" - сейчас в этом никто не сомне-
вается, это считается доказанным.  Множес-
тво ученых  книг,  вышедших  за  последнее
столетие, направлены к поддержке этой мыс-
ли, хотя она не только не нуждается  ни  в
какой поддержке, но и боится  ее,  ибо,  в
сущности, сама хочет собой  все  поддержи-
вать и,  стало  быть,  не  допускает  даже
предположения о своей неправомочности. Без
идеи развития современный  философ  ничего
не может понять в истории, история  стано-
вится для него пестрым  бессмысленным  ка-
лейдоскопом. А стало быть,  идея  развития
есть идея верная, ибо совершенно невозмож-
но допустить, чтоб история не имела  смыс-
ла, понятного человеку. Совершенно  невоз-
можно, как совершенно невозможно, чтоб од-
нажды бывшее стало не  бывшим  и  т.д.  Но
тут, когда мы дошли до  совершенно  невоз-
можного, не грех остановиться, постоять  и
кое-что припомнить. Хотя бы то, что был  в
средние века на свете  такой  человек,  по
имени Петр Дамиани, который утверждал, что
для Бога возможно даже  и  бывшее  сделать
никогда не бывшим (2), и  я  полагаю,  что
вовсе не мешает вставить такую палку в ко-
леса быстро мчащейся колесницы  философии.
Потому я не очень даже стану разбираться в
том, был ли прав Петр Дамиани и  заключают
ли его  слова  в  себе  хоть  какой-нибудь
смысл. Моя задача - остановить бег мысли -
той мысли, о которой в русской песне гово-
рится, что она быстрей коня лихого. И  все
равно, остановим ли мы ее разумными  дово-
дами или буйствующим окриком средневеково-
го монаха. Если хотите знать  всю  правду,
то, по-моему, монах здесь  более  уместен,
чем резонер, - уже хотя бы потому, что  он
позволяет себе кричать на  истину  и  топ-
тать ногами  доводы,  нисколько  не  стес-
няясь их знатным происхождением - от само-
го разума. Резонер,  конечно,  никогда  не
дерзнет выйти из определенной колеи,  при-
бегнуть к приему, не  узаконенному  прочно
устоявшейся традицией. Разумные  доводы  -
это те неподвижные звезды, по  которым  он
узнавал направление,  -  восстанет  ли  он
против них? Он, конечно, восстанет  скорей
против Бога, если Бог прострет свое  могу-
щество до таких пределов, что даже  и  не-
подвижные звезды колебать  начнет.  Монаху
же зрелище всемогущества Божия  доставляет
величайшую отраду. Он воспитался на  псал-
мах и пророках -  сердце  его  исполняется
благоговейным восторгом при мысли, что да-
же отдаленные  неподвижные  звезды  сотря-
саются от дыхания Всевышнего. Если Бог  со
мной, кого еще мне  надо?  Судьбы  и  пути
Господа неисповедимы - ведь и пророки зна-
ли только то, что им открывалось,  -  ста-
нет ли он жалеть о том, что попытка  Геге-
ля проникнуть в сокровенный  смысл  замыс-
лов Божиих не удалась?! Или  что  устроен-
ная им маленькая вавилонская башенка  выш-
ла так похожей на детский  игрушечный  до-
мик? Монах благословляет тот день, в кото-
рый он родился, когда вспоминает, что  все
толстые книги Гегеля и его  многочисленных
учеников разлетаются от действия  времени,
и каждая трещина в сооруженном ими  здании
наполняет его сердце радостью.  Гегель  не
угадал, Гегель напутал, Гегель обманул лю-
дей - разве в этом беда? Беда бы  была,  и
ужасная, не поддающаяся никакому  описанию
беда, если бы Гегель и все, кто от Гегеля,
угадали бы и говорили бы правду,  если  бы
история имела "смысл" и их абсолютное  бы-
ло бы  пределом  человеческих  достижений.
Но, к счастью,  это  не  так.  К  счастью,
большие и маленькие Гегели только незакон-
ные претенденты на пророческие престолы, и
их "абсолютное", так громко прокричавшее и
продолжающее кричать о себе на  весь  мир,
подлежит тлению и смерти, как все,  вышед-
шее из человеческих рук. Тайна Творца  не-
постижима, и судьбы человеческие начинают-
ся и кончаются  в  сферах,  в  которые  не
умеет  проникнуть  разумное,  человеческое
исследование. Изучать прошлое, то есть пы-
таться проникнуть в жизнь людей, давно  от
нас ушедших, - самое нужное, самое  важное
дело. Но смотреть в прошлое нужно  не  за-
тем, чтоб оправдать настоящее и  приобрес-
ти уверенность в наших преимуществах  пред
предками. То есть не затем,  чтобы  разыс-
кать в истории идею  развития.  Человечес-
кая жизнь настолько сложна, что она не ук-
ладывается ни в одну  из  выдуманных  нами
идей. Настоящее вовсе не есть высшая  сту-
пень сравнительно с прошлым, подобно  тому
как Лигуори или Гарнак не  являются  более
совершенными  "религиозными  мыслителями",
чем пророк Исаия или ап. Павел.  Философия
в  том  смысле,  как  ее  понимал  Гегель,
только мешает нам  воспринять  историю,  и
история как наука только закрывает от  нас
прошлое людей. Нужно отказаться от самолю-
бования, нужно отказаться от всезнания - и
это откроет заказанные нам теперь  пути  к
постижению хотя бы малых тайн жизни.
──────────────────────────────────────────

1. В сочинении "О граде  Божием"  Августин
развивает христианскую философию  истории,
в основе которой лежит новое, коренным об-
разом отличное от античного чувство и  ос-
мысление исторической реальности.  Осозна-
ние исторического в горизонте  всегда  уже
завершенного космоса сменяется  осознанием
истории в открытой перспективе неведомого,
ожидаемого, чаемого, требующего  соучастия
человека - одновременно фактичного  и  чу-
десного, как само событие  боговоплощения,
- завершения истории.  В  духе  библейской
цели историософии Августин  видит  историю
как богочеловеческий  процесс,  устремлен-
ный к метаисторической. Так история  впер-
вые становится предметом собственно  фило-
софского осмысления. В этом смысле и  мож-
но говорить об Августине как  основополож-
нике философии истории. Суть  истории  как
богочеловеческого процесса Августин  видит
в противоборстве "земного  града",  вопло-
щенного в Римской империи, и "града небес-
ного", богочеловеческого государства, воп-
лощенного в христианской Церкви. Только  в
18в. философия истории принципиально  выш-
ла за пределы августиновского  учения,  на
котором в  течение  столетий  основывалась
средневековая историософия.

2. Петр Дамиани (ок.1007 - 1072) -  карди-
нал, епископ  Остийский,  приор  монастыря
Фонте Авеллана в Умбрии, один из инициато-
ров реформы монастырской и церковной  жиз-
ни. Первый сформулировал  принцип  служеб-
ности философии по отношению к теологии. В
кратком трактате "О божественном  всемогу-
ществе" Дамиани  утверждал  неприменимость
правил человеческой  науки  Богу,  отрицал
всеобщий характер  принципа  противоречия.
Целую главу трактата он посвящает опровер-
жению тезиса о том, что Бог может  сделать
бывшее не бывшим.

────────────────
Альманах "Мысль": Барнаул. 1997, No2  (4),
c. 75-80.

───────────────────────────────────DI:HALT