01 июля 1995

********************** Беседы при свечах *********************** 

                  ВЛАДИСЛАВ ПЕТРОВИЧ КРАПИВИН:
             "Я УЖЕ НЕ МОГУ ПРЫГАТЬ ЧЕРЕЗ ЗАБОРЫ..."

                  Фрагменты бесед с читателями

      Вопросы задавали Юрий Никитин, Игорь Глотов и другие

   - Владислав Петрович, существуют  книги, которые, может быть,
в литературном  отношении  безукоризненно сделаны, которые блес-
тяще  написаны, рукой  мастера, которые интересно читать. Но вот
люди прочитали эти книги, и ничего в их жизни не изменилось. Или
почти  ничего. Но  существуют  и другие книги, которые во многом
определяют жизнь тех, кто их прочел. Вопрос  в связи с этим: как
получилось, что  ваши  книги образуют некую "вторую реальность",
являются  для  очень  многих ваших читателей чем-то большим, чем
просто  литература. Чем-то  большим, чем просто искусство. Может
быть, вопрос не точно сформулирован, мысль сложная...
   - Мысль, по  сути-то  своей, достаточно ясная. Но я попадаю в
несколько  неловкое  положение. Ведь  то, что вы сказали сейчас, 
это по сути своей какая-то оценка моих книг, и оценка, насколько 
я понимаю, в достаточной  степени  позитивная. И мне  как-то вот 
воспринять ее сейчас, понимаете, я не знаю даже... То есть, при- 
нять ее стопроцентно и признать,что мои книги действительно что- 
то  меняют в жизни людей, создают какую-то "вторую реальность" - 
это  значит  согласиться  с  этой  очень высокой оценкой. Честно 
говоря, по-моему, это  было  бы не очень скромно. Нет, я всерьез 
говорю. Но если вы считаете, что они действительно оказывают ка- 
кое-то влияние и создают какую-то реальность, которая кому-то из 
читателей небезразлична, то, значит, второй вопрос - как это по- 
лучается, да? Ну, это наиболее трудная часть вопроса,потому что, 
если  честно говорить, да откуда ж я знаю, как это получается? Я 
работаю. То  есть то, что происходит в моих книгах, я, наверное, 
воспринимаю  сам  как какую-то реальность. Естественно, для меня 
не просто  вот листок бумаги, карандаш... я пишу, что-то выдумы- 
ваю. Конечно, я как-то вживаюсь в тот мир, который я описываю,то 
есть  как-то часто, что ли, вхожу в шкуру этих самых героев, или 
хотя бы становлюсь, может быть, близким  их собеседником или со- 
седом, то есть наблюдаю их с очень близкого расстояния, стараюсь 
понять их - и в какой-то  степени  для меня  это реальная жизнь. 
Может  быть, иногда  более  реальная, по крайней мере, более для 
меня  часто значимая, чем тот самый быт, который окружает любого 
человека  и который, к сожалению, бывает далеко не всегда прият- 
ным. Порой  даже  и  противным. То есть книги - они, может быть, 
даже в какой-то степени уход. Не бегство от действительности, не 
спасение, но  в какой-то степени уход в некоторый более значите- 
льный, более  весомый, и может быть, более интересный людям, чем 
тот, в  котором  мы вращаемся постоянно и ежедневно. Может быть, 
если  в моих книгах что-то в них и получается, так это результат 
какой-то самоотдачи, что ли. Если получается действительно. Ну,а 
там уж как складывается мысль, как идет рука, как интонация рож- 
дается. Ну, я не знаю, наверное. У каждого уж как,кому что дано, 
кто что сумел в себе воспитать, что ли. 
   - Владислав Петрович, а можно ли сказать, что ваши книги, ва-
ше творчество - это расширение действительности? Не уход от дей-
ствительности,а в некотором смысле ее расширение.
   - Можно  сказать  и  так, если  только расширение реальности,
расширение жизненного  пространства  может  быть  превращением в 
более многомерное и многоплановое. 
   - Но  это пространство, оно для очень многих людей становится
не  менее  реальным, чем  обыденное  пространство, в котором они
находятся. Как  получается, что  для  вас ваши герои - не просто
художественное  средство, чтобы выразить какую-то идею, а реаль-
ные живые личности, к которым вы относитесь, как к чему-то боль-
шему, чем просто к вашему вымыслу.
   - Ну, по крайней мере, переживать за них приходится.
   - Но переживать приходится не как за какие-то объекты творче-
ства, не за какие-то символы,художественные приемы,а за того,кто
для тебя реален, кто для тебя жив, за кого у тебя сердце болит?
   - Видимо  так. Хотя, знаете, тут  существует одна опасность -
не в переживании, а в попытке анализа  и самоанализа. Если начи- 
наешь себя чересчур сильно потрошить, то есть опасность нарушить 
какую-то  внутреннюю  структуру. Как, скажем, неумелый  фельдшер 
будет пытаться делать чересчур тонкую операцию, скальпелем своим 
ржавым залезет в организм и нарушит там что-то... Это я про себя 
самого  говорю, что  если я в себя полезу... Поэтому я, в общем, 
без  особой  нужды стараюсь этого не делать. Тот же трафаретный, 
опять же, набивший оскомину образ про сороконожку, которую спро- 
сили - как вы не запутываетесь в ногах, и она разучилась ходить. 
Я часто  вынужден  повторять это сравнение, но другого просто не 
приходит в голову. 
   - Владислав  Петрович, как  вот  к  вам  пришла идея Великого
Кристалла? Была  ли это какая-то реальная физическая гипотеза, с
которой вы где-то познакомились, и, конечно,переработали в своем
творчестве, или это идея, которая пришла именно к вам?
   - Нет, гипотезу, если что касается чисто технической стороны,
несколько  громко  выражаясь, научной  или псевдонаучной, то тут 
как раз я ее придумывал сам. Началась она, естественно, от коль- 
ца  Мёбиуса, от  его свойства. Потом я сам дошел, что удлиненный 
многогранник, если его соединить особым способом, он тоже соеди- 
няет свои плоскости в одну, как кольцо Мёбиуса. Потом я пришел к 
мысли, что  каждая плоскость, она ведь может быть многомерной. И 
эти  многомерные  миры  путем какого-то усилия - иногда физичес- 
кого, иногда чисто морального - можно соединить, и тогда все все 
бесчисленное число миров во Вселенной вдруг единым движением со- 
единяется в один мир, и тогда уже вопрос переноса из одной точки 
в  другую  является  чисто техническим. Но, естественно, все это 
потом  обрастало образами и какими-то конкретными находками, лю- 
дьми и сюжетами, и так далее. 
   - Будет ли продолжен цикл "В глубине Великого Кристалла"?
   - Нет. Цикл  закончен. Цикл  "В глубине Великого Кристалла" и
так оказался больше, чем я ожидал. Я хотел сначала закончить его 
повестью  "Белый шарик матроса Вильсона". Потом  неожиданно как- 
то, подспудно,откуда-то изнутри пошла повесть "Лоцман", на осно- 
ве, может  быть, каких-то  снов, и  даже  немножко  подсознания. 
Херсонес  вспомнился... Храм полуразрушенный... эти сны про под- 
земный город... И мысли об этом мальчике, о материнстве,о вечной 
тревоге матерей... Было логично так завершить цикл. А потом уже, 
в девяносто первом  году, неожиданно встряла, предпоследней, по- 
весть "Сказки  о рыбаках и рыбках". Уже совсем как-то дополните- 
льно, я даже и не думал, но она сама напросилась. 
   - Она сильно отличается от предыдущих...
   - Она, наверно, отличается, но  она  зато  сюжетно связывает,
замыкает на себя отдельные вещи цикла... Она отличается постоль- 
ку, поскольку  время, когда  писалась, было очень тревожное, все 
эти  конфликты  расцветали  на всю катушку, и вот это совершенно 
бессовестное отношение к детям стало проявляться, когда они гиб- 
нут, абсолютно  без  вины виноватые, во всех этих междоусобицах. 
Сейчас  это как-то уж очень заметно. Может, потому что мы это по 
телевизору  стали видеть наглядно, раньше нас не пугали репорта- 
жами с мест событий, а сейчас,как увидишь этих убитых ребятишек, 
так просто жуть берет... 
   - А "Кораблики" вы относите к этому циклу?
   - Нет, "Кораблики" - отдельная  вещь. Она  может быть ложится
по тематике, но она к идее Кристалла-то,к чисто космогонической- 
то  идее, отношения  не  имеет, там  сам-то  Кристалл  не задет. 
Наверное, все мои повести можно связать, за исключением "Летящих 
сказок"... А  если  и  далее, то  тогда и "Летящие сказки" можно 
привязать, потому что там есть упоминания. 
   - Надо, просто еще написать пару связующих повестей.
   - Сейчас  я  написал  повесть  "Дырчатая  луна". И еще одну -
"Самолет  по имени Сережка". И там всплывает новая такая физико- 
философская  категория - Безлюдное  Пространство.  Возникновение 
Безлюдных  Пространств, влияние  их на человека, откуда они взя- 
лись, и  что  это такое. Это где-то навеяно реальностью - у меня 
появилась  такая  привычка, уже  года три наверно,- мы с младшим 
сыном, летом  особенно, любим  бродить по окрестностям города, а 
город  наш громадный. Это же мегаполис, по сути дела. Хотя он не 
так населен, как Москва, но его окрестности,его площади колосса- 
льные... И среди  этих площадей попадаются какие-то заброшенные, 
полузаброшенные производственные пространства, где недостроенные 
какие-то  цеха, буераками  заросшие механизмы, никуда не ведущие 
рельсовые пути, брошенные вагоны... И все это складывается в оп- 
ределенный  мир, и возникает определенное ощущение этого мира. И 
это тоже дает определенный толчок, и начинает даже казаться, что 
в этих Пространствах есть какая-то своя душа, что ли, такая мис- 
тическая. Особенно когда их много,когда приходилось там и заблу- 
диться где-то, и выйти куда-то не туда... 
   - Владислав Петрович, новый  цикл  будет развитием все той же
"кристаллической" темы, но на новом профессиональном витке?
   - Я написал три повести, и пока не думаю это продолжать. Если
бы  их  как-то  напечатать в одной книжке, возможно, это была бы 
своего  рода  трилогия из достаточно разнообразных, но связанных 
все-таки одним обстоятельством повестей. Дальше пока не знаю. 
   - Не было ли у вас когда-нибудь идеи сделать главной героиней
девочку?
   - Была  идея. Я даже пробовал, но не получается. Видимо, все-
таки, у  меня недостаточно набранного опыта и... Ну, просто, мне 
трудно  представить. Есть  мужчины, авторы, которые  или говорят 
про себя, или чувствуется,что у них есть определенное психологи- 
ческое женское начало.Они могут поставить себя на место женщины, 
девочки. А  у меня  как-то... никогда  не получалось. Были такие 
мысли, но я все равно ловил себя на том,что это получается маль- 
чик в юбке... 
   - Да, но есть такие девочки...
   - Ну, есть такие, но какой смысл о них писать, это же неинте-
ресно. 
   - Как  создавалась  повесть "Трое с площади Карронад", откуда
возникли ее герои и так далее...
   - На этот вопрос ответить не трудно. Я был влюблен в Севасто-
поль с детства...И в семьдесят восьмом году я приехал в Севасто- 
поль, зашел в школу номер три, английскую,там она в центре,кото- 
рую я и описал со всей точностью,и познакомился с прототипами. Я 
познакомился  с ними, когда  они еще учились в четвертом классе, 
потом уже и в пятом, и в шестом с ними дружил,почти что до выпу- 
ска из школы. Не то чтобы они мне дали сюжет... Потому что сюжет 
все-таки  выстраивается  автором  как своего рода схема... не то 
чтобы  умозрительная, но  в достаточной степени... искусственное 
такое построение,искусственное не в плохом смысле слова,а именно 
уже  результат  выстраивания событий... Просто ребята эти как-то 
толкнули  меня... Дали  мне, что  ли, образы главных героев... И 
сама атмосфера города...И как раз мне рассказали тогда несколько 
случаев с этими взрывами... очень трагическими... 
   - В  каком  из  ваших  взрослых героев больше других выражены
черты вашего характера? Кто из героев сильнее остальных похож на
вашего сына?
   - Я не могу ответить  на вопрос. Однозначно - никто, наверно.
По крайней мере, все попытки привязать меня, как автора,к фигуре 
какого-то  взрослого персонажа, скажем, к Яру в "Голубятне..." , 
или, к этому, к писателю в "Лоцмане" ... 
   - А если к Олегу из "Мальчика..." ?
   - Отнюдь  нет, ничего  похожего. Мне  легче назвать прототипы
взрослых героев...Того же Игоря Решилова,писателя в "Лоцмане"... 
Это я могу сказать... Наверно, невольно,я часть какого-то своего 
жизненного  опыта переносил... Но я сам, когда писал, никогда не 
ставил  себя на их место, не ассоциировал себя с ними - ни с кем 
из  взрослых  мужчин, никогда. С ребятами - другое дело, когда я 
писал  "я", особенно  про  сороковые годы. А со взрослыми - ни с 
кем. Ни в событийном плане, ни в психологическом, ни в каком. 
   - В некоторых ваших произведениях появляется сюжетная линия о
том, как  "обычный"  взрослый, волею  обстоятельств круто меняет
свою  жизнь, посвятив  ее  спасению  детей. Видели ли вы в жизни
такие  примеры? Откуда  берутся в человеке необходимые для этого
качества, если  раньше он никак не был связан с детьми? Много ли
таких  взрослых, в которых скрываются командорские качества? Как
они себя проявляют?
   - Диссертация, состоящая  из  вопросов. Ну, во-первых, в моих
произведениях не так уж много таких взрослых. Это там, где пошла 
идея  командорства... Я встречался с людьми, которые в силу обс- 
тоятельств попадали к детям,раньше никогда с ними не занимались, 
а потом отдавали себя. Это были и педагоги, не школьные,конечно, 
а руководители разных клубов,секций. Не все ведь этим занимались 
с детства. Случай приводил их к ребятам, и они вдруг проникались 
ощущением этого мира, и вдруг начинали чувствовать свою ответст- 
венность за них. Может быть,это возникало в не столь драматичес- 
ких ситуациях, как у Корнелия, но это бывало. Но в книге,в прои- 
зведении всегда хочется как-то обострить, подчеркнуть, несколько 
гиперболизировать  идею, ее  воплощение. Поэтому  и возник образ 
Корнелия. Я читал о таких людях в концентрационных лагерях,в не- 
мецких,когда среди пленных находились люди, которые вдруг видели 
этих ребятишек, изможденных, и начинали отдавать все силы, чтобы 
как-то  их спасти. В  общем-то, мне  кажется, что  в большинстве 
нормальных людей есть, может быть, не только этическое,но и био- 
логическое, стремление  к защите  младшего поколения, ради того, 
чтобы  человечество  выжило - оно  где-то  заложено, на каком-то 
генном уровне. И когда возникают определенные ситуации, это чув- 
ство  срабатывает, поднимает  человека, наставляет  его  на путь 
истинный. 
   - А склонность  к командорству - врожденное качество, или за-
висит от воспитания, от внешних условий? Или и то и другое?
   - То  и другое, но это может проявиться именно в определенных
обстоятельствах, когда судьба ставит тебя именно в эту ситуацию. 

   - Что Владиславу Крапивину не нравится  в его книгах? Есть ли
что-то такое?
   - Ну конечно, есть, и очень много... Знаете, я, наверно, сей-
час конкретно и не скажу ничего,потому что все свои вещи я писал 
достаточно  искренне, не  стремился  к конъюнктуре какой-то... И 
куда-то подлаживаться, подделываться... То, что мне не нравится, 
это может не нравиться в чисто художественном плане. Может быть, 
где-то слишком затянутые диалоги, рыхлое композиционное построе- 
ние, непроработанность каких-то образов. То есть, то,что в чисто 
художественном плане меня не устраивает,как мастера. Я чувствую, 
что  как  литератор  я где-то  в чем-то не дотянул: неинтересно, 
сухо, неубедительно, может  быть. Но где конкретно - это слишком 
долгий разговор... Да и вообще, честно говоря, я готов признать, 
что  многое  мне не нравится, но, так сказать, выворачивать свои 
внутренности и раскладывать их перед читателями не хочется. 
   - Бывали  ли  случаи, когда вы бросали, а потом снова брались
за повесть несколько раз?
   - Почти постоянно.
   - Надолго перерывы такие?
   - Надолго. Иногда  на  год, на два. Знаете, может быть, здесь
смысл  есть, потому что когда начинаешь рвать волосы над начатой 
вещью и думать, что ничего не получается, она должна отстояться. 
Потом, когда  перечитываешь, действительно, что-то вычеркиваешь, 
что-то исправляешь,а где-то какое-то рациональное зерно находишь 
и вытаскиваешь. Вот так у меня было с одной из последних вещей - 
"Кораблики". Я  ее бросил  где-то  на год, а потом она как-то не 
отпустила от себя. 
   - Не  появлялось  ли  желание  вернуться к некоторым из своих
старых произведений? Имеется в виду, написать продолжения.
   - Несколько раз появлялось, но ничего это не дало. Потому что
в том ключе, как написаны те произведения, писать  уже трудно. Я 
думал сделать третью часть "Тени Каравеллы"... Уже не получится. 
А писать  в ином  ключе  смысла  нет. Поэтому я просто перешел к 
автобиографическим  вещам, где  многое  то же, но более честно и 
более прямо. 
   - Читая  многие  ваши  книги, не раз возникает убеждение, что
какие-то моменты к вам пришли во сне. И если это так, то в какой
мере это связано с вещами цикла о Кристалле?
   - Это  действительно правда, но здесь нет ничего странного. Я
вообще  рассматриваю  сны  как  часть творческого процесса и как 
переход  в какой-то параллельный, может быть, достаточно близкий 
мир. Я, например, целиком  увидел  первую часть трилогии "В ночь 
большого  прилива" во сне. Почти, можно сказать. Дословно нельзя 
сказать про сон, но почти до деталей. Также и вот когда "Голубя- 
тня на желтой поляне" начинается, это  у меня  началось тоже про 
сон. В этом  космолете, висящем в абсолютно пустом пространстве, 
вдруг  там появляется мальчишка, очень похожий на моих приятелей 
детства.Он буквально въехал туда на велосипеде. Это тоже было во 
сне, и потом стало разматываться, и притягивать к себе,как,опять 
же прошу прощения за банальное сравнение, как магнит притягивает 
стальные опилки, выкладывая  их определенным узором. По какой-то 
внутренней логике, наверное, это  строится. Так что не знаю, как 
для других, а для меня сон - чрезвычайно важная часть работы,мне 
это  очень помогает. А что касается природы самих сновидений, то 
тут для меня очень много неясного. Реальность ли это, или просто 
работа мозга? Или смесь и того и другого? Кто его знает? 
   - Чем вы можете объяснить то, что ваши книги  читают, знают и
любят не только ребята, но и взрослые? Как вы относитесь к таким
взрослым людям и что вы можете о них сказать?
   - Если говорить коротко, то, наверно, очень многие люди,может
быть, не большинство, но очень многие, вырастая,где-то сохраняют 
в себе память о детстве, причем часто светлую, может быть - нос- 
тальгическую. Без этого, в общем-то, личность не может быть пол- 
ной. В  чем-то  это  даже иногда бывает спасением - возможность, 
хотя бы в памяти, выйти в детство. И именно таким взрослым,может 
быть, мои  книги  и попадают в резонанс с их настроением. Я ведь 
стараюсь писать всерьез,не присаживаясь на корточки только перед 
маленьким читателем, а пишу с психологической нагрузкой,с такой, 
чтобы  это  было  интересно и взрослому - я не стараюсь упрощать 
что-либо. И если взрослому человеку  интересно свое детство, или 
детство вообще, то, наверно,книга как-то западает ему немножко в 
душу. 
   - Все-таки, в первую очередь вы пишете для детей?
   - В первую очередь - я никогда об этом не думаю.
   - Вы  считаете  себя  писателем-фантастом, или реалистом? Ваш
мир, мир, который  вы  создаете, для вас реален, или вы все-таки
относитесь к нему как к сказке, как к вымыслу?
   - Видите, этот вопрос  достаточно сложен и, на мой взгляд, не
совсем  конкретен, несколько расплывчат, потому что я никогда не 
делил  по жанрам  литературу. Что  значит "фантастика" и "реаль- 
ность"? То есть для меня, когда  я пишу, это, безусловно, реаль- 
ность. Но я же в какой-то степени все-таки стараюсь быть здраво- 
мыслящим человеком и прекрасно понимаю, что не для каждого чита- 
теля  это воспринимается как реальность, что многие воспринимают 
как выдумку, сказку, фэнтези там, фантастику... все, что угодно. 
Но, с  другой стороны... Кстати, у меня есть такой очень хороший 
знакомый, писатель в Свердловске, тоже, если хотите,фантаст,док- 
тор наук Сергей Александрович Другаль. Он, например,в таких дис- 
куссиях всегда говорит, что вся литература, извините,это фантас- 
тика. Каждый автор пишет,как правило,о том,чего на самом деле не 
было, если он не документалист. Пушкин фантаст или нет? Возьмите 
его  "Пиковую даму", некоторые повести Белкина, еще  там что-то, 
поэму  "Медный  всадник" - это  ведь  тоже  фантастика. Возьмите 
Гоголя - он  фантаст или реалист? Даже Достоевского возьмем. Так 
что грани какой-то особой и нет, и я никогда не задавал себе та- 
кой вопрос. То есть если я присутствую на празднике, скажем, как 
это у нас бывает в Свердловске, празднике вручении премии "Аэли- 
та", где  собираются  любители фантастики, то пожалуйста, можете 
именовать меня писателем-фантастом. Если я встречаюсь  со школь- 
никами, скажем, пятых классов в какой-нибудь школе,можете имено- 
вать  меня детским  писателем, как  угодно. Если  я встречаюсь с 
ветеранами  войны, которых интересуют мои вещи сороковых-пятиде- 
сятых годов о военном и послевоенном детстве, они, наверное, во- 
спринимают меня именно как бытописателя тех времен. А все это... 
В творчестве  все это часто переплетается. Вот есть у меня такая 
небольшая  повесть, "Тополиная рубашка", там ведь  и автобиогра- 
фия, и документалистика, и бытописательство, и фантастика,и ска- 
зка - все, что  угодно. Как ее воспринимать? Как хотите. Поэтому 
я, наверное, конкретно не отвечу на ваш вопрос. 
   - Владислав Петрович, а вот  у вас  часто встречаются герои -
чисто сказочные... ржавые ведьмы, которых вы придумали. А почему
вы не пользуетесь русским фольклором?
   - А мне кажется, что это было бы плагиатом.
   - У кого же вы украли бы? У народа?
   - Ну и что, что у народа? Все равно. Я знаю, что многие любят
писать современные сказки про Змеев Горынычей, про Бабу Ягу, про 
леших и так далее. Но я не могу наделить этих фольклорных героев 
какими-то  своеобразными  чертами (другим писателям это удается) 
так, чтобы они стали исключительно моими героями, моими персона- 
жами. А просто перепевать многочисленные сюжеты, подчеркивать те 
образы, что Баба Яга вредна и хромает на свою костяную ногу, что 
она  ворчлива и, может быть, слегка добродушна в душе, что лешие 
тоже  добродушны, вот, и  любят  похитрить - ну, знаете, мне это 
просто неинтересно. А что касается своих персонажей,то там я уже 
хозяин,там я знаю,что с ними... Если я придумал корабельных гно- 
мов, то я знаю их повадки, их характеры. 
   - Если бы вы задумали написать книгу, герои которой оказались
бы в прошлом, какой период истории  вы бы выбрали? Какая эпоха в
истории России вам наиболее интересна?
   - Знаете, видимо,Петровская эпоха. Эпоха становления русского
флота. Я далеко  не  славянофил, и поэтому  Русь - и Киевская, и 
Русь  времен Ивана Грозного, и Козьмы Минина, и вообще всех этих 
длиннополых  бояр, она  как-то не очень привлекает меня, хотя я, 
конечно, понимаю  величие  Руси  и богатство ее истории. А эпоха 
Петра - хотя  его  за  подлый характер многие клянут, и, видимо, 
справедливо! - его эпоха мне все-таки интересна своей противоре- 
чивостью и тем, конечно, что, наконец-то, мы шагнули к морю, и я 
для себя, как бы оказавшись на берегу, вздохнул свободно, почуял 
запах парусов, что вот, наконец-то, и мы прорвались. 
   - Тут  вопрос  такой, крайне нетривиальный: цель вашей жизни,
на ваш взгляд, и многое ли вы уже успели?
   - Ну, какая  цель жизни? Как, наверно, у каждого литератора -
книжки  писать и сказать какое-то слово свое в русской литерату- 
ре. Понимая всю ограниченность своих возможностей, понимая,что я 
не сделаю всего в тех масштабах,как хотелось бы, все-таки что-то 
сказать и что-то сделать. Знаете,честно говоря,у меня нет такого 
ощущения, как  говорят  некоторые  писатели, что  кажется, что я 
только  на  подступах, что я не написал своей главной книги, что 
все впереди. У меня такого нет. Мне кажется, что я,все-таки,кое- 
что успел, потому что,если собрать все вместе,то это будет томов 
пятнадцать  полновесных. И говорить, что я еще ничего не успел и 
на  подступах, это  было бы ненужное кокетство. Ну, а стремление 
всегда  одно и то же: написать  что-то новое и интересное, может 
быть, лучше, чем было, хотя, увы, далеко не всегда получается. И 
силы уже не те. И дело  не в том, что очень мешает писать обста- 
новка в стране, и не в том, что плохо печатают, и прочее, а про- 
сто это ощущение какой-то неуверенности, полного наплевательства 
к человеку, беззакония дикого, непрочности бытия. Я вполне пони- 
маю, например, Виктора  Конецкого, который  в каком-то интервью, 
по-моему, с  полгода назад, сказал, что он он абсолютно не может 
писать из-за такого состояния нашего общества. Просто это как-то 
давит  и угнетает. Я понимаю, что если идти по четкой схеме, как 
раньше-то  говорилось, что писатель сейчас должен возвысить свой 
голос  на борьбу за справедливость, на защиту угнетенных и, нао- 
борот, как-то собраться с силами, это все, конечно, так, но ведь 
для  этого  нужно  время, для  этого нужны силы, для этого нужна 
определенная  энергия  и  стимул. Сейчас такое ощущение, что как 
ты  голос  не возвышай, не очень-то и слышат, вот в чем дело-то. 
Получается, что  ты выходишь на высокую башню, как муэдзин, кри- 
чишь  там  над пустыми пространствами, надсаживаешься, а всем до 
лампочки. Понимаю, что, возможно, ощущение  в чем-то обманчивое, 
это мое субъективное ощущение, но пока вот так. Ну,я,в общем-то, 
не  перестаю  работать, я стараюсь что-то делать, писать. Другое 
дело, что  при  этом едва ли может выйти книга, которая потрясет 
читательские массы. Но работать надо! 
   - Что побудило вас писать на тему детства: ностальгия по дет-
ству или тревога за детей? Или то и другое, и в какой степени?
   - Ну, сначала  все-таки, конечно, ностальгия по детству. Тре-
вога  пришла  где-то позднее, с возрастом, когда пришлось глубже 
раскапывать эти темы, глубже влезать в современную жизнь, писать 
уже не  о собственном, а о современном детстве, и сталкиваться с 
тем, что происходит в жизни детей, когда  возникла необходимость 
как-то защищать их. 
   - У вас большинство героев не могут перешагнуть через опреде-
ленный возраст - тот возраст, когда человек взрослеет,когда осо-
бо отчетливо начинает осознавать себя как человека, свое положе-
ние  в окружающем  мире, когда подросток особо остро нуждается в
понимании. Таких героев у вас не так много: Егор Петров,в первую
очередь,сейчас Данька Рафалов появился,ну и отчасти еще - Сергей
Каховский, Кирилл...
   - Видите, не так уж и мало.
   - Но это не большинство героев... То есть, с чем это связано,
что  вы  меньше  пишете о подростках и их проблемах, чем о детях
более младшего возраста?
   - Я не  знаю, чем  это объяснить. Наверно, тем, что у каждого
автора  есть  свой  круг  героев, которые  ему более интересны и 
близки, которых  он  больше  знает  и понимает. Кто-то же должен 
писать и о таких  героях. Кстати  говоря, большинство  писателей 
для  юношеско-подросткового  возраста  как раз пытается писать о 
старшеклассниках, видимо считая, что это дает более широкое поле 
для писания: и переживания, и проблемы, и так далее. А мне каза- 
лось, что дети младшего, среднего возраста - это тоже целый мир, 
и у них тоже  масса переживаний, проблем и вопросов, и ломка там 
тоже часто происходит. И первая ломка, говорят,происходит где-то 
в семилетнем  возрасте. Но вот вы перечислили героев более стар- 
шего возраста - их ведь, согласитесь тоже немало. 
   - Насколько изменились ваши взгляды...
   - Взгляды - на что?
   - Ну, вообще, на все, о чем вы писали, на жизнь...
   - Нет, если  обсуждать  вопрос, как изменились взгляды, тогда
надо  ставить  его  более  конкретно: какие взгляды, на что - на 
жизнь, на  политику, на  литературу, на семью... на космос... на 
философию... А  так  взгляды  особенно, по-моему, ни на что и не 
изменились. 
   - Ну, вот относительно "Мальчика со шпагой" ...
   - Абсолютно  не изменились. То есть, я считаю, что пионерская
организация - она была полезной, и то, что ее полностью прихлоп- 
нули и разогнали - это одна из многих глупостей нашей перестрой- 
ки... Эта, знаете,банальная фраза - "выплескивать ребенка вместе 
с водой". Пионерия во многом, конечно, была рычагом идеологичес- 
кого  и педагогического давления, тоталитарного. Но ведь были же 
там и светлые пятна, и светлые ростки какие-то. 
   - Да, но  она  как  организация  была  достаточно формальной.
Светлые  пятна были как бы сами по себе, а целиком-то она просто
не могла существовать...
   - Ну, так вместе  с организацией  светлые пятна уничтожили. А
лучше сейчас, что вообще никакой организации нет? 
   - Вопрос насчет "Каравеллы". Хоть вы сейчас непосредственно и
не занимаетесь ей, но все равно, вам небезразлична, наверное, ее
жизнь... Как  вы видите, что в дальнейшем с ней может быть, нас-
колько оптимистично можно смотреть?
   - Знаете, даже  тогда, когда  я  вплотную  ей занимался, я не
смотрел  вперед  дальше, чем  на  год, честно  говоря, настолько 
неопределенна, тревожна  и непредсказуема была жизнь. А сейчас - 
что же я могу сказать... Тут все зависит от того, насколько хва- 
тит сил и энергии у молодых руководителей... 
   - А если не хватит, что тогда?..
   - Ну, не хватит,- значит, не хватит, значит, все... Знаете, в
одной  футуристической  повести  есть такая драматическая фраза: 
"Планета  закончила  свой  цикл" ... Империи - и те не вечны под 
луной, а уж какой-то пионерский отряд... 
   - Вы не попытаетесь в этом случае как-то... ее... не знаю...
   - В какой-то  степени я, наверно, попытаюсь, и мне уже прихо-
дилось вмешиваться, когда нависала непосредственная опасность... 
Но,если у ребят-инструкторов не хватит сил и энергии на постоян- 
ную работу, то подменить их и тянуть заново всю эту машину я все 
равно уже не смогу. И возраст не тот,и настроения как-то измени- 
лись, я уже не могу прыгать через заборы вместе с ребятишками... 
Я устаю... И потом,честно говоря,где-то на шестом десятке прихо- 
дит  ощущение, что  времени остается не так много, а хотелось бы 
написать то, что задумано... 
   - Как, на ваш взгляд, изменилось нынешнее "младое поколение",
понятно ли им то, что вы хотите сказать в своих книгах?
   - Я готов  был  бы согласиться с тем, что оно изменилось не в
лучшую  сторону, что исчезли многие идеалы, что все стали думать 
о жизни, которая выражается стремлением только к какому-то внеш- 
нему благополучию, где квартиры, особняк,иномарки,валюта,поездки 
за  границу и так далее... Это действительно так, и у многих это 
стало идеалом, и масса молодежи пошла в "крутые мальчики",и поя- 
вился еще целый, ну, не класс, но сословие, что ли,молодых людей 
с автоматами...Ведь что еще питает все эти конфликты - не только 
там происки политиков и прочее,они ведь еще находят и определен- 
ную  почву. Ведь после Афганистана, после других конфликтов воз- 
никло  целое  сословие молодых людей, которые считают нормальным 
образом жизни тот, когда у тебя под боком есть автомат, а ощуще- 
ние - постоянно на нервном взводе.Они не очень ценят собственную 
жизнь, они привыкли к опасности... Кстати, личное мужество - это 
далеко не самое лучшее качество. Еще древние греки говорили, что 
приучить себя не особенно дрожать за свою жизнь может практичес- 
ки каждый; бояться за других,страдать - это сложнее... И эти ре- 
бята сейчас считают наиболее нормальным образом жизни, когда они 
в какой-то полувоенной атмосфере живут и готовы кинуться в любой 
конфликт, чтобы... жить, как в фильме "Гардемарины, вперед!" ... 
только без той хорошей романтики... Но, как ни странно, несмотря 
на все это,я ведь получаю постоянно письма от двадцати-двадцати- 
пятилетних молодых людей...Причем,даже бизнесмены молодые пишут, 
говоря  о  том, что  после  всей  пакостности будней для них это 
какая-то отдушина - вот такие книги,еще что-то...Так что,видимо, 
какой-то процент читателей сохранился,и мне кажется,это не самый 
плохой  процент  в нынешнем  молодом поколении... Может быть, на 
него в глубине души и надеешься, более, чем на всех остальных... 
Потому что большую-то историю, в таком вот,стратегическом плане, 
все-таки делают ведь не бизнесмены, а люди высокого интеллектуа- 
льного  уровня, умеющие и мечтать, и философствовать, и смотреть 
вперед, и обладающие воображением большим...
   - Не  могли  бы  вы  назвать примерно десять книг, которые вы
советуете почитать будущим учителям?
   - Ох, советовать... Десять?! Ну... Десять книг они и без меня
знают (смеется). А навязывать  свое мнение - я же могу оказаться 
очень субъективным. Потом, почему именно учителям? Учителям надо 
не  десять книг читать, а не одну сотню. И по программе, и сверх 
программы. Вообще-то  я не уверен, что  нормальный учитель может 
по-настоящему общаться с ребятами, если он не читал "Трех мушке- 
теров" (смеется). Хотя, может  быть, эта  мысль может показаться 
несколько... легкомысленной. 
   - Часто  ли вы перечитываете книги, которые вам еще в детстве
нравились, и вообще, хорошие книги?
   - Да, часто  перечитываю. Я люблю перечитывать Марка Твена...
Стивенсона, например, могу  перечитывать... Вплоть  до того, что 
даже "Приключения  Буратино". Хотя  эту книжку сейчас уже и при- 
нято  ругать и кричать, что Алексей Толстой содрал с "Пиноккио", 
это самостоятельное  произведение... "Алые паруса" перечитываю - 
недавно вот, мне подарили новое издание Грина, так опять открыл, 
почитал... 
   - Ваши любимые книги, фильмы,музыка? Были ли среди них такие,
которые  в определенный период резко меняли вашу жизнь, мироощу-
щение, взгляды, позицию, а  также  способствовали  тому, что  вы
начали писать?
   - Сразу  трудно ответить, потому что может случиться, что на-
зовешь  что-нибудь не то. Из музыки - Пятая симфония Чайковского 
и Восьмая соната Бетховена. Из фильмов - старый, довоенный вари- 
ант  "Детей  капитана Гранта"  и экранизация  рассказа  Олдриджа 
"Последний дюйм". Из книг: среди  множества  любимых книг - все- 
таки это книги Паустовского, ибо они сделали в душе поворот, ко- 
торый  способствовал  тому, что  я начал писать. Это был могучий 
стимул, катализатор - можно назвать как угодно. Решающий фактор. 
   - С какими писателями вы лично знакомы, может быть, дружите?
   - Я не могу сказать, что я  очень дружен со знаменитыми писа-
телями. Знаком  я со многими, потому что я неоднократно бывал на 
писательских  съездах, на  банкетах  и на  разных  конференциях, 
встречался, и  беседовал, и все прочее. Но сказать, что я с кем- 
то дружен... У меня были очень хорошие отношения с Радием Петро- 
вичем Погодиным, но, к сожалению, его  уже нет. Я был достаточно 
близко  знаком с Анатолием Алексиным, но он, говорят, отправился 
сейчас жить за кордон.То есть,я с ним был знаком не по-дружески, 
а скорее как-то по-деловому. Встречался я со многими писателями: 
и с Михалковым, и  с Барто, и  с Кассилем - с детскими, пожалуй, 
со всеми, но едва ли это можно назвать приятельскими отношениями 
и дружбой. А мой  дружеский  круг крайне узок. В Свердловске нас 
было трое: Пинаев,Бугров и я. И вот Бугрова нет...И вот остались 
мы  с Евгением Ивановичем Пинаевым  вдвоем. Он хороший писатель, 
пока, по-моему, еще мало читаемый и мало признанный,в силу того, 
что наша  издательская политика  к писателям нынешним и русским, 
если  только это не громкие и не скандально известные имена, от- 
носятся  пренебрежительно. Так  же  и к нему. Но я думаю, что со 
временем все встанет на свои места. 
   - Кого из фантастов вы цените, какие их произведения. Отноше-
ние к жанру фэнтези, к Толкину, к толкинистам, к Ефремову?
   - К Толкину  и к толкинистам я отношусь с почтением и понима-
нием, но Толкин, все-таки, далеко не самый любимый мой писатель. 
Мне в чем-то он кажется, может быть,слишком растянут,может быть, 
старомоден, может быть, в плане сюжета его произведения не очень 
выстроены.Пусть не побьют меня камнями те,кто влюблен в Толкина, 
я вполне  разделяю  их любовь  и понимаю их - все-таки это целый 
мир, это своя страна,куда можно уйти и где можно жить по-своему. 
Естественно, я не оригинален  в своей любви. Я люблю Стругацких, 
причем, я помню, купил  в Москве их первую книжку - "Страна баг- 
ровых туч", прочитал  и потом так этой любви ни разу не изменял. 
Конечно, это был сразу новый уровень  нашей фантастики, человеч- 
ной, по  сути  дела. Там прежде всего человек, в отличие от всех 
других. Самый любимый  из  зарубежных, это, конечно, Брэдбери. К 
фэнтези я отношусь  с величайшим почтением и любовью. А в общем- 
то, у меня  достаточно  много любимых авторов, которых я читаю с 
удовольствием. Но  я никогда  не ставил себе задачу отгородиться 
за  счет  фантастики  от другой литературы, понимая, что твердой 
грани между ними нет и быть не может. Чем не фэнтези "Ночь перед 
Рождеством" Гоголя? Или "Гробовщик" Пушкина? Или "Пиковая дама"? 
К Ефремову я отношусь очень хорошо, но меньше всего у него люблю 
"Туманность Андромеды". А больше  всего  мне нравится то, что он 
писал до "Туманности Андромеды", его рассказы, "Путешествие Бау- 
рджеда", "На краю Ойкумены". Мне кажется, что в "Туманности Анд- 
ромеды" он оказался  слишком  в рамках  социальной заданности, и 
его  общество будущего, уже тогда, когда я еще молодым человеком 
прочитал, показалось  мне малопривлекательным. Что-то в нем было 
от... я не знаю, "от казармы" - грубое  слово, я не хочу обижать 
Ивана Антоновича, но, что-то  от  такого  вот  социализма, с его 
обязательным  уставным  режимом... Это  мне  показалось немножко 
неприятным. Космические  сцены и эпизоды там очень хороши, а где 
он  описывает быт на нашей коммунистической планете - что-то мне 
туда не захотелось. 
   - Как вы относитесь к Штильмарку, Солженицыну, Булгакову?
   - К  Солженицыну  я  отношусь  индифферентно, сразу  скажу. Я
понимаю  значение  Солженицына  в  истории русской литературы, в 
разоблачении  всех жутких репрессий, понимаю его могучую, колос- 
сальную работу, и его заслуги перед Россией и перед литературой, 
и ни в малейшей степени не хочу сказать ни одного худого слова в 
его адрес, но как писатель, как литератор, он не вызывает у меня 
восторга, прямо скажем. Хотя и резкого неприятия тоже не вызыва- 
ет. Поэтому  я индифферентен. Штильмарк? Ну, я знаю у Штильмарка 
две вещи: "Наследник из Калькутты" и "Повесть о Страннике Росси- 
йском", так, по-моему, называется? Штильмарк мне нравится, и его 
"Наследник из Калькутты" ... я помню, я был студентом,и мне надо 
было  готовиться  к  экзаменам, по-моему, за четвертый курс, а я 
вместо этого целую ночь читал запоем эту книгу, вымененную в ма- 
газине "Букинист" на какую-то другую...И сейчас иногда перечиты- 
ваю, хотя, конечно, понимаю, что  это, может  быть, и не высокая 
классика  в общепринятом понимании, но, с другой стороны, и "Три 
мушкетера" тоже не высокая  классика, но это все равно классика. 
И Штильмарк сделал очень много в русской приключенческой литера- 
туре. Что касается Булгакова - то это есть Булгаков, тут и гово- 
рить нечего, я когда прочитал,для начала, "Мастера и Маргариту", 
я был ошарашен, влюблен, поражен. 

   - Что из вещей Стругацких вам нравится больше всего? А что не
нравится, или не очень нравится?
   - Я не могу сказать, что мне у Стругацких что-то не нравится.
Я просто  могу догадываться, что есть вещи, которые другим чита- 
телям покажутся сложными и не понравятся, особенно из последних. 
А в общем-то  мне, как  память о молодости, все-таки более всего 
близки  "Трудно быть богом", "Понедельник начинается в субботу", 
"Далекая радуга" - эти повести светлые, и прочее... Хотя я знаю, 
что сами Стругацкие бывали, - может быть, Борис Натанович и сей- 
час - бывали  недовольны, когда люди говорят о своих симпатиях к 
их ранним  вещам  и мало  ценят последующие - более философские, 
более  глубокие, но  в то же время более сложные и, мне кажется, 
более рассчитанные на элитарного читателя. 
   - А как вы относитесь к "Гадким лебедям"?
   - Хорошо отношусь, мне нравится...
   - Что  вы  думаете  относительно  "Рыцарей Сорока Островов" и
других вещей Лукьяненко?
   - Знаете, есть  такое  модное  слово в современной политике -
неоднозначно. Что-то  мне  в  этой книге нравится, что-то мне не 
нравится. Мне, все-таки, основная идея этой книги кажется черес- 
чур жестокой. Не сам показ того, что дети могут воевать с детьми 
и могут  быть  жестокими - это и так на каждом углу, - а то, что 
автор  (у  меня  такое  впечатление, что, может, это  против его 
воли) преподносит это  как явление  логичное и вполне естествен- 
ное. А  мне  все-таки  кажется... Я  согласен с мнением любимого 
мной,к сожалению,в этом году умершего Радия Погодина: я, говорил 
он, зная, что  такие вещи могут быть, все-таки не смогу писать о 
том, как, скажем, пятиклассник повалил второклассника и бьет его 
ногами. Хотя знаю,что это есть,и никуда не денешься,но для моего 
героя это противоестественно. Поэтому я ничего не могу сказать. 
   - А как  вы  считаете, как  бы  развивалась ситуация, если бы
такие условия были действительно созданы?
   - Как бы развивалась ситуация? Видите, мне очень трудно гово-
рить  об  этом, потому  что, если  бы возникла такая ситуация, я 
поставил  бы  туда  своих  героев, а не  его героев, и мои герои 
повели бы себя иначе. 
   - Насколько  реалистична ситуация, которая сложилась в романе
Лукьяненко, которая описана?.. 
   - Вы  знаете, она, честно говоря, производит впечатление дос-
таточно  реалистичной, в общем плане - такая ситуация возникнуть 
могла. Но отдельные сцены - вот этой неожиданно возникающей жес- 
токости  и этой крови неоправданной - мне кажется, чересчур все- 
таки  нелогичны. То  есть, ребята того интеллектуального уровня, 
который писатель показывает у своих героев, вели бы себя, навер- 
ное, все-таки гуманнее. 
   - Но Лукьяненко не показывает высокий уровень всех,он говорит
в основном  про  интеллектуальный  уровень главного героя... Там
разные есть...
   - Ну, разные,но и остальные у него более-менее интеллектуалы.
Да, еще мне  там  линия  вот этого мальчишки-шпиона - помните? - 
она  мне  показалась недостаточно завершенной и излишне банально 
законченной. Потому  что... так кончают те герои, с которыми ав- 
тор не знает, что делать. То есть, у него не хватило, видимо,или 
опыта, или желания, или умения как-то более-менее психологически 
до  конца разрешить эту драму. Он просто-напросто убрал его, как 
шахматную фигуру с доски. 
   - Кого  из детских писателей - наших и зарубежных - вы можете
выделить, какие их произведения?
   - Я не  знаю  хорошо зарубежной детской литературы. То, что я
читал, представляется мне достаточно прямолинейным и даже прими- 
тивным, может быть, потому, что у них образ жизни более благопо- 
лучный. Я  имею в виду те книги, которые я читал о школьниках, о 
реальной  жизни. Все  там  как-то  разложено по полочкам. Больше 
всего  я люблю, конечно, Астрид Линдгрен, и не за ее забавность, 
сказочность сюжета, а за попытку как-то прорваться в детскую ду- 
шу. Взять "Мио, мой Мио!" - там ведь тоже  духовное одиночество. 
И  "Братья - Львиное  сердце". А из наших... все-таки, на голову 
стоящим выше остальных мне представляется Радий Погодин, со сво- 
им "Ожиданием", с его последними вещами. Владимир Железников пи- 
сал много и хорошо, но,по-моему,сейчас он как-то... Или издатели 
почему-то  списали его в адрес писателей "той эпохи". И не пони- 
мают,что многое,о чем он писал,очень важно и интересно и сейчас. 
   - Как вы вообще оцениваете состояние дел в российской детской
литературе?
   - Хорошая была литература, детская советская литература. Нес-
мотря на излишнюю пропаганду коммунистических идей, она все-таки 
была  очень  психологична, очень богата проблемами, очень богата 
интересными героями. По своему  литературному уровню, чисто про- 
фессиональному, она, мне кажется,была гораздо выше детских лите- 
ратур других  стран. Но у нас же как пойдут крушить-ломать... То 
храмы, то  театры, то не знаю что... Так же и тут - начали боро- 
ться с социалистическими идеями,а покрушили и все остальное. Где 
она сейчас,наша российская детская литература? Я не могу всерьез 
воспринимать произведения... а,впрочем,не буду называть авторов, 
Бог с ними. При  всей  остроумности, при всей, так сказать, силе 
иронии, вот эти вот "Задачники" Остера, например,извините, но... 
Это в каком-то случае хорошо, но нельзя же  это ставить во главу 
угла литературы. И при всей  моей любви к Крокодилу Гене и Чебу- 
рашке - нельзя же к этому сводить российскую детскую литературу. 
   - Наверно, издают  в основном такое потому, что для маленьких
детей родители скорее купят такие книги.
   - Ну, наверно. Сейчас  же  совершенно  нет  книг для среднего
возраста, каких-то касающихся современных детей. 
   - Пока  ребенок  маленький, о  нем вроде бы заботятся, книжки
ему покупают. А подрос...
   - А потом пожалуйста - читайте Чейза.
   - А как  вы относитесь  к творчеству Анатолия Алексина, Януша
Корчака, Льва Кассиля, Аркадия Гайдара? 
   - Что  касается Алексина ... Мне нравятся повести Алексина, я
ничего не могу сказать против таких вещей.Но не совсем согласен, 
что это детские вещи - это книги, написанные для взрослых о дет- 
стве. Януш Корчак - это  отдельная  тема. Януш Корчак  ни в коей 
степени  не  детский  писатель. Что  о нем говорить? О нем можно 
говорить, как о Макаренко; как о педагоге, психологе, социологе. 
Даже  его "Король Матиуш", хотя  ее издают в детском плане, осо- 
бенно первую часть, - никакая это не детская вещь, это философс- 
кая вещь,это в плане тех утопий,которые писались раньше. Или ан- 
тиутопий. Сугубо философское произведение.Как педагог - он фигу- 
ра, безусловно, великая, как  писатель - он очень талантлив. При 
чем  тут дети-читатели? У него я знаю только одну детскую вещь - 
"Когда я снова стану маленьким". То,что могут читать дети именно 
для себя... Гайдар - он для меня как был Гайдар, так и есть Гай- 
дар. Вот и все. Тут ничего  не могу сказать. Как бы там нынешние 
критики  не  вопили  на  Гайдара. И Кассиль тоже. Я всегда любил 
Кассиля. 
   - Как вы относитесь к клубу любителей вашего творчества "Лоц-
ман"? 
   - К клубу  "Лоцман"  я отношусь  всей душой очень хорошо. Мне
просто, честно  говоря, иногда бывает неловко, когда я, отрешась 
от земных, суетных  всяких дел, думаю: "Господи, ведь люди чего- 
то работают..." То есть,та ли я фигура,которая достойна подобных 
дел, интересов, такого масштаба работы,и всего прочего? И как-то 
даже становится и неловко, и, честно говоря, приятно - что скры- 
вать. 
   - Дело даже не в "фигуре", а в тех коренных причинах, которые
вызывают интерес.
   - Ну, вот, я,когда читал этот,последний-то пятнадцатый выпуск
клубного  альманаха "Та сторона" - обалдеть же, а? Сегодня Ирине 
- жене - говорю: смотри, про меня журнал выпускают, а ты... А ты 
опять  куда-то  сбегаешь, оставляя  меня... Нет, ну, что я могу, 
кроме, так сказать, робкого,несколько смущенного одобрения выра- 
жать? Знаете, как  раньше говорили, надо встать навытяжку и ска- 
зать: "Я считаю такое отношение авансом  и своей дальнейшей дея- 
тельностью постараюсь оправдать доверие", и так далее, и так да- 
лее. Нет, ну серьезно, а что я еще могу сказать?! Я чувствую,что 
просто не умею быть достаточно благодарным за все это... 
   - Владислав Петрович, вот говорят, что писателя создает чита-
тель...
   - Я не понял. Писатель создает читателя?
   - Писателя.
   - А, читатель создает писателя? Ну, не знаю, мне кажется, это
в достаточной  степени  спорное утверждение. То есть оно выгодно 
для  каких-то дискуссий, для каких-то, может быть, лозунгов, для 
читательских  конференций. То  есть оно броско, подобно как "для 
детей  надо писать так же, как для взрослых, только лучше". Если 
вдуматься, то  это абсолютно абсурдное выражение. Я всегда таких 
вот несколько декларативных фраз  опасаюсь. Ну что значит "чита- 
тель создает писателя" ? Ну как он его создает? Может, наоборот, 
писатель создает читателя? 
   - Может быть, это вполне реально.
   - Когда как, наверное. А  в общем-то, наверное, это  какое-то
существует  взаимодействие, и  хорошо, если  это  взаимодействие 
гармоничное. В  чем-то  читатели подсказывают писателю, в чем-то 
писатель воспитывает читателей. 
   - Владислав Петрович, что вам больше всего не нравится, и что
вам нравится в людях?
   - Опять же,я боюсь декларативных фраз и формул. Мне высказать
несколько  фраз, которые запомнились бы слушателям и служили как 
бы  руководством  к  действию, что ли? Да не знаю я. Ну, в одном 
человеке  мне может нравиться то, что не нравится в другом. Нап- 
ример, мне нравится,скажем,какая-то стеснительность и скромность 
в  одном  человеке, а в другом она мне кажется неприемлемой, или 
наоборот. Ну конечно, что не нравится? Жадность не нравится,нео- 
бязательность не нравится. Равнодушие к другим людям, к каким-то 
бедам человеческим  не нравится - это безусловно. То есть стрем- 
ление  делать свою карьеру за счет других людей. Это вот, напри- 
мер, совершенно отвратительно, но, к сожалению, очень часто рас- 
пространено. Не нравится, когда человек посвящает всю свою жизнь 
ну... наживанию  сугубо  материальных  благ, что  ли. Потом, как 
правило, его  всегда  ждет  крах. Рано или поздно. А говорить об 
этом можно очень много.Надо вот взять одного человека конкретно, 
поставить, рассмотреть, а потом говорить - что в нем нравится, а 
что  не  нравится. Я очень боюсь каких-то обобщающих суждений, и 
ни в коем случае никогда не стремлюсь к роли оракула. Упаси Гос- 
поди! 
   - Вот  раньше пропагандировалась очень дружба... Это был иде-
ал... Сейчас, когда многие ребята стали связаны деловыми отноше-
ниями,появилась всякая ширпотребная литература,связанная с этим,
даже Успенский ударился в эти дела... Тот самый, который пишет о
крокодиле Гене, занимающегося бизнесом.
   - Понимаете, это дело Успенского. Бог ему судья.
   - Это дело Успенского, но тем не менее... Почему, вы и сейчас
пишете  о детях, в частности, именно про дружбу, именно про вза-
имоотношения не деловые, не те, где фигурируют деньги?
   - Потому что мне противно писать там, где деловые отношения и
деньги. Я хотя бы в собственном творчестве стараюсь быть свобод- 
ным,писать о том,что мне нравится.Дело в том,что какие бы сейчас 
деловые  отношения ни возникали, это в достаточной степени внеш- 
ний признак человеческой жизни, а есть еще признаки сугубо внут- 
ренние, свойственные каждому человеку во все эпохи. Стремление к 
дружбе и у ребенка, и у взрослого, если это нормальный ребенок и 
нормальный  взрослый, оно существует всегда, независимо от того, 
живет  ли он в застойную брежневскую эпоху, или при Юлии Цезаре, 
или  будет жить там в трехтысячном веке. Потому что это в основе 
человеческой  природы, в основе человеческой сущности. Человек - 
существо общественное, он  не  может  быть  один. Есть, конечно, 
любители  отшельнической  жизни, но  это, скорее, отклонение  от 
правила. И человеку всегда хочется общаться,хочется видеть рядом 
единомышленников и видеть тех, кто ему поможет в трудную минуту. 
И отсюда  возникает  ответное  стремление помочь самому, то есть 
стремление любить. Любить не в биологическом плане,для продолже- 
ния  рода, а любить товарищей, любить природу, любить родителей, 
любить  друзей, то есть общаться с хорошими людьми и чувствовать 
себя в кругу хороших людей. Мне кажется, это естественное стрем- 
ление у всех. И у детей  его пока еще не искоренили путем пропа- 
ганды  современных  деловых отношений. Это проявляется, пожалуй, 
наиболее ярко и бескорыстно, чем у взрослых. 
   - Владислав Петрович, а вам не кажется, что в обществе должен
быть  все же какой-то баланс между, скажем так, прекрасными бун-
тарями  и добропорядочными  обывателями, потому что  общество не
может  жить  без  прекрасных  бунтарей, но оно не может состоять
только из них.
   - Знаете, термин "прекрасные бунтари" мне кажется в достаточ-
ной  степени  рискованным, потому  что среди прекрасных бунтарей 
очень  много эгоистов... И далеко не всегда несущих в себе пози- 
тивный  заряд. Бунтарями ведь быть довольно легко, и прекрасными 
в том числе. Легко быть быть революционерами, призывать к сокру- 
шению  застоев и все прочее. Но недаром говорят: ломать не стро- 
ить. Возьмите  ту  же  историю жизни Фиделя Кастро, его, как мне 
кажется, глубокую  жизненную трагедию. Ведь какой прекрасный был 
революционер! Какой  бунтарь! Как  он  лихо поднял весь остров к 
борьбе за революцию! Ведь очень многое успел сделать. Ведь дейс- 
твительно энтузиасты, молодежь,шестнадцатилетние парнишки и дев- 
чонки  шли  в глухие горы, в деревни, учить грамоте ребятишек, и 
строили, и все  прочее. А когда пришлось строить, когда пришлось 
налаживать, когда  понадобился  какой-то организационный талант: 
то нет, я вот, значит, знаю, как - и все. А если вы не хотите со 
мной делать революцию, то все, к ногтю вас. Вот так ведь из бун- 
тарей  очень часто вырастают диктаторы. Потому что бунтари часто 
бывают эгоистами. То есть он готов осчастливить человечество, но 
тех, кто не собирается осчастливливаться по этой системе,значит, 
надо устранять. Так что лучше... Я предпочитаю, в общем-то, спо- 
койных, добросовестных строителей, чем бунтарей. 

                                     Компиляция Андрея НИКОЛАЕВА
         по материалам интервью, предоставленных клубом "Лоцман"
                                   и Дмитрием Ватолиным (Москва