01 августа 1994

                            ПАМЯТИ
                   ВИТАЛИЯ ИВАНОВИЧА БУГРОВА
                 (14 мая 1935 - 24 июля 1994)

                       Сергей БЕРЕЖНОЙ

   Я написал эту песню давно.
   Она  написалась  сама собой, как обычно пишутся только лучшие
песни. Она  написалась  так, потому что я точно знал, для кого я
ее пишу:

  Настройтесь на свердловскую волну
  И стрекот всех кузнечиков эфира
  Пропустит вдруг: "Я жду тебя, мой милый..." -
  И ты поймешь, что медлить ни к чему,

     Что где-то далеко, в горе из малахита
     Ждет именно тебя среди высоких круч
     Хозяйка той горы колдунья Аэлита -
     И только у тебя к ее богатствам ключ...

   На  моей  второй "Аэлите" мне так и не удалось спеть ее в его
присутствии. Не получилось. Что ж, подумал я, успею.
   Прошло пять лет. Мы встречались на Ефремовских Чтениях и "Ин-
терпрессконе" в Питере, на других съездах и конференциях - и под
рукой  всегда  не  оказывалось  гитары, или  мешало  еще что-то,
или... Ладно, думал я, ладно, успею!

  ...Закон пути немыслимо суров:
  Мы делим расстояние на скорость,
  Высчитываем время, словно корысть,
  Молитвами торопим бег часов.

     Там где-то замок есть из теплого гранита,
     И обвился кольцом вокруг стены дракон...
     А в замке том грустит принцесса Аэлита -
     Ей страшно без тебя в огромном замке том...

   На  этом "Интерпрессконе" я  как-то  в разговоре  упомянул об
этой  песне. Должен  приехать Виталий Иванович, сказал я. У меня
давно припасен для него подарочек. Если он приедет, я на концер-
те специально для него спою...

  ...Посадка. Самолет на полосе.
  К перрону подкатил свердловский поезд.
  Ямщик заткнул двугривенный за пояс
  И звездолет в Кольцово мягко сел.

     И вот - в конце пути - последняя молитва:
     Прими нас и спаси от будничного сна,
     Прекрасная, как жизнь, богиня Аэлита,
     Распахнутая в мир свердловская весна!

   Он так и не приехал...



                       Андрей БАЛАБУХА

         ХОТЬ ЧТО-ТО ИЗ ТОГО, ЧТО НЕ УСПЕЛ СКАЗАТЬ...

   Говорят, если, дожив  до сорока, просыпаешься однажды и обна-
руживаешь, что у тебя  ничего  не болит, - значит, ты уже на том
свете. Не знаю, может, поборникам  модного ныне здорового образа
жизни и удается отдалить  этот рубеж. Но даже  если так, не могу
представить себе, чтобы кому-то удалось избавиться от боли памя-
ти. В разном  возрасте  всякий из нас начинает вести собственный
мартиролог - и чем позже, тем лучше! - но все мы рано или поздно
приходим к тому, что вес его  на душе начинаешь ощущать постоян-
но, как некую неотъемлемую часть самого себя. Как четки, переби-
раешь имена.
   Дима Брускин, переводчик Лема, бессменный секретарь клуба фа-
нтастов в "Звезде",- именно он и ввел меня туда в шестьдесят пе-
рвом...
   И  Дед, Илья  Иосифович  Варшавский, постоянный  председатель
этого клуба, а потом, уже в конце шестидесятых, первый руководи-
тель семинара молодых фантастов в Союзе писателей...
   И  Георгий  Сергеевич  Мартынов - трагически не реализовавший
себя писатель и до конца реализованный человек.
   Четки, четки...
   Евгений  Павлович  Брандис  и Владимир Иванович Дмитриевский.
Лев Васильевич Успенский. Геннадий Самойлович Гор. Александр Ме-
еров. Александр Шалимов. Сергей Снегов. Дмитрий Биленкин и Роман
Подольный. Олег Соколов - эпоха  "Искателя"... Витя Жилин, так и
не успевший  подержать  в руках собственной книги; нет ее по сей
день...
   Четки, четки... И не все ведь названы, а лишь  малая часть, и
о каждом  хочется  сказать  и рассказать, и каждый - по-своему -
болит  в  памяти, и с потерей каждого сжимается твой собственный
мир, от которого отсекаются  все новые и новые части, и ничто не
забывается, а лишь отступает вглубь, и хоть рана со временем за-
тягивается, но остаются рубцы, и ноющую  их боль при всяком дви-
жении может заглушить лишь одно - свежая рана.
   И вот теперь - Виталик. Виталий Иванович Бугров.

   Каких-то  несколько  дней  назад говорили по телефону. Жалел,
что  не сможет приехать на вручение Беляевской премии. Рассказы-
вал об "Аэлите". Строил планы. А теперь сидим мы с Володей Миха-
йловым - и  вдруг звонок. "Виталий Иванович умер". Может, потому
что  своими  глазами  не  видел - отказываюсь верить до сих пор.
Что-то протестует внутри. Не может и не хочет принять. Хотя умом
и понимаю: факт. Непреложный и неотменяемый. Какая там, к черту,
асширяющаяся вселенная - сжимающаяся она. И с каждым разом - все
больнее.
   Друг о друге  мы узнали тридцать с лишним лет назад. Не помню
точно, какой  это был год - кажется, шестьдесят второй. "Уральс-
кий следопыт" объявил  тогда  конкурс  на лучший  фантастический
рассказ, и я решил рискнуть. Написано было немного, да и посмот-
реть сейчас - сплошное  детство: повесть - фантастико-историчес-
кая - об  инках  и несколько рассказов. И вот последний из них и
послал. А Виталию - он  не работал  еще в те поры в "Следопыте",
даже  не помышлял об этом, а сам грешил помалу фантастикой, даже
рассказ один опубликовал - поручили написать обзор по итогам ко-
нкурса. И  моему  рассказу, оставшемуся, разумеется, неопублико-
ванным (да и не стоил  он того!) Виталий посвятил в своем обзоре
абзац. Чем-то  ему неумелый этот опус приглянулся-таки. А потом,
в шестьдесят восьмом уже, встретились впервые, превратив заочное
знакомство в личное. Встретились здесь, в Питере, у меня дома, и
проговорили весь вечер и полночи, и было выпито немало кофе и не
только кофе (хотя кофе, все-таки, больше - по этой части Виталик
уже тогда не знал себе равных); и как-то сразу возникла взаимная
симпатия,  которая  потом,  годами,  превращалась  в переписке -
встречи-то редки были, всю жизнь так! - сперва в приятельство, а
потом  и в дружбу. Встречи! Да за все время, если вести отсчет с
шестьдесят  восьмого, месяцев семь-восемь с трудом наберется - и
это  за четверть-то века... И месяц из них - на том, первом, се-
мьдесят  шестого  года  Всесоюзном  семинаре молодых фантастов и
приключенцев в Москве, в общаге Литинститута на проспекте Добро-
любова, где мы с Виталиком  положили  начало традиции, с тех пор
неукоснительно соблюдавшейся - на всех конвентах, семинарах, со-
вещаниях и так далее, куда мы попадали оба, селиться в одном но-
мере (или, если  номера  оказывались, по счастью, одноместными -
рядом). Правда, в тот раз Виталику  здорово  не подфартило: язва
желудка, как ни пытался заглушить ее, проклятую, поглощая фанта-
стические  порции мороженого, все-таки привела его к Склифасовс-
кому, и, возвращаясь  в Питер, я оставил  его там. Больше  того:
увлеченный  делами, даже  не успел заехать попрощаться - и потом
много  лет казнил себя за это, хотя сам Виталик ни разу мне того
лыка в строку не поставил...
   А по другой традиции, ежегодно приезжая в Питер, Виталик вся-
кий раз  останавливался у меня. И тогда  начинался пир общения -
на любые  темы, как  правило, отнюдь не всухую да не натощак, но
главным яством всегда были  именно беседы: о литературе и о фан-
тастике  в частности, о философии  и психологии, политике и люб-
ви...
   Кстати, о любви. Несовременный  он  человек, Виталий. К счас-
тью. Никогда не забуду  одной его фразы: "Фантастика - самая це-
ломудренная литература". Не всегда это, может, справедливо (не о
Вилли Коне говорю - и та НФ, что настоящая литература, отнюдь не
всегда является пуританской). Но ведь и целомудрие - не привиле-
гия евнухов и импотентов: даже самые пылкие любовные сцены можно
писать  воистину  целомудренно - на  том и проверяется подлинный
писательский  талант. И вот что любопытно: Виталик, человек мяг-
чайший, образец  толерантности, умница и врожденный интеллигент,
в этих  вопросах  умел проявлять удивительную твердость. И когда
готовил  к публикации мой "Майский день" (так в "Следопыте" и не
появившийся, но  в том  не наша  с ним вина), заставил-таки меня
убрать один фрагмент; потом его трижды выкидывали и в "Детгизе",
и в "Молодой гвардии", но  если там я на редакторов злился, вся-
кий раз  напоминая  мееровские слова, оброненные как-то во время
работы над "Летающими кочевниками": "Для "Костра", а не для кас-
тратов!" - то на  Виталия обижаться мне и в голову не приходило.
И не по дружбе, а потому, что  свои  редакторские  требования он
умел  всегда сформировать столь тактично - если даже и не прини-
мал их в душе, то уж горечи никакой не оставалось. И вообще, ре-
дактором он был, что называется, милостью Божией.
   Редакторское племя делится на три клана: таланты, активисты и
лентяи. Последние - самые  безобидные, ибо никогда  ни во что не
вмешиваются, но и проку  с них нет, хотя из зол и являют они со-
бой меньшее. Страшен  активист, который вмешивается  во все под-
ряд, перекрашивает брюнеток  в блондинок, потому что они ему бо-
льше  нравятся, перекраивает фразы на свой вкус - словом, избави
Бог! Виталик  был  талантом. Он находил автора и произведение. И
потом  уже не трогал без нужды. За все мои "следопытовские" пуб-
ликации  он  единственный  раз позволил себе изменить в рассказе
одно слово - и я ему благодарен за это до сих пор, настолько то-
чнее и емче стала фраза... Но  все-таки двух-трех редакторов та-
кого  класса я за свою жизнь встречал. Феномен же Бугрова - уни-
кален. Потому что этот литсотрудник провинциального журнала (за-
ведущим отделом и членом редколлегии он стал ох как поздно!) был
нашим отечественным Кемпбеллом-младшим; понятия Бугров и фантас-
тика для  нашего поколения  стали неразделимы. Объективно: автор
чуть ли не единственного опубликованного рассказа; редактор, ве-
дущий отдел фантастики в региональном юношеском журнале; библио-
граф, частично  в одиночку, частично вместе с Игорем Халымбаджой
составивший  лучшую  на  сегодня  библиографию отечественной НФ;
критик, выпустивший  две  книги - "В поисках завтрашнего  дня" и
"Тысяча  ликов  мечты"; наконец, составитель  многих сборников -
последняя его работа, шеститомник Александра Грина, стоит сейчас
передо мной... Много это?  Мало?  Не берусь судить. Но Бугров-то
не только все это. Бугров - это эпоха. Это - призвание. Предста-
вить  себе  не могу, какой  была бы  наша фантастика, лишись она
этого  тихого, неприметного на первый взгляд человека. И это от-
нюдь не преувеличение: Виталик был  не единственным, разумеется,
но одним  из очень  и очень немногих китов, державших  на  своих
спинах мир отечественной НФ. И так - четверть века кряду.
   Но не о том сейчас речь. Даст Бог, напишу еще о нем когда-ни-
будь статью - и не для того лишь, чтобы сквитаться  за предисло-
вие к последней  моей книге, а потому что роль Бугрова в истории
нашей НФ и впрямь нуждается в серьезном и пространном разговоре.
И таком, что не под силу  кому-нибудь одному. И еще не для того,
чтобы  сказать  в его адрес все те добрые слова, что не успел (и
всегда так бывает!) произнести при его жизни. Именно не успел, а
не забыл: слишком редко встречались, слишком обо многом хотелось
поговорить  при каждой встрече, не до самих себя было, об этом -
все вскользь, вскользь... Хотя сказать все равно хочется - и не-
пременно  скажу, хоть и страшно зарекаться: вот и Виталик многое
еще собирался сказать. Как там, в классике: не то плохо, что че-
ловек смертен, а что он внезапно смертен...
   И вот - умер. Уснул - и не проснулся. И, говорят, так  и про-
должал улыбаться, никогда уже не узнать - чему.
   Не знаю, правда ли, что такая смерть дается лишь праведникам.
Во-первых, никогда  я не был человеком религиозным, чтобы толко-
вать о таком всерьез, да и Виталик к праведникам отнюдь не отно-
сился. Грешным  он  был, слава Богу - и  выпить любил, и соленым
словцом  в мужском кругу не брезговал, и... Да что там говорить,
нормальный живой человек.
   И все-таки есть одно слово из того же ряда, что святые и пра-
ведники.
   Подвижник.
   И если бы мне предложили определить Виталика всего двумя сло-
вами, более  точного  выражения, чем "незаметный  подвижник" мне
было бы не сыскать.
   И свидетелем его подвигу - все мое поколение нашей НФ. А сама
она, фантастика  наша, такая, какая есть - в немалой мере итог и
результат его подвига.
   Помню, на "Аэлите" девяносто второго  мы смеялись - уж переи-
меновывать  Свердловск, так  в Екатеринбугр, да и журнал пора бы
уже перекрестить в "Бугральский следопыт"... а Виталик отмахива-
лся, улыбался  тихонько  да прикладывался втихую - чтобы жена не
засекла - к  рюмке. И вот теперь только  понимаю: никогда уже не
будет того "Следопыта", который  моя  alma mater - действительно
был он "Бугральский". И  в Екатеринбург  ехать  страшно - другой
это уже город. И не такой родной.
   И все-таки...
   И все-таки пока мы есть (кто  знает, что  после  нас  будет и
как?) - есть и тот "Следопыт". И Виталий  есть. И все остальные.
Надо  просто  еще раз перебрать четки. И не бояться боли. Потому
что боль - она и есть жизнь. Которая пока продолжается.



                        Андрей ЧЕРТКОВ

                       ПАМЯТИ РЕДАКТОРА

   Умер Виталий Иванович Бугров... Что еще добавить, чтобы пере-
дать всю тяжесть этих слов? Потому, что умер человек, которого я
бесконечно уважаю, которого люблю, который во многом сделал меня
таким, каков  я есть. За последние несколько лет  это уже второй
раз, когда я почувствовалэто- проклятое давление времени, ста-
вящее  нас перед очевидным, но от того не менее ненавистным фак-
том: кончилась целая эпоха.Советскаяфантастика умерла.
  Аркадий Натанович Стругацкий...Братья Стругацкие всегда были
для меня больше чем писатели - они научили меня мыслить, помогли
на всю  жизнь определиться  со своими  симпатиями и антипатиями,
дали  какие-то  ориентиры  на будущее, показали, как надо жить в
этом мире, пусть даже он и не лучший из миров.
  Виталий Иванович Бугров...Виталий Иванович помог  мне  найти
свою среду обитания - среди тех людей, которые мне приятны и ин-
тересны - и  не только потому, что они, как и я, любят фантасти-
ку.
   Только  не надо мне говорить о каких-то там табелях о рангах.
С некоторых пор они мне не очень-то интересны. К тому же, считал
и считаю: работа редактора хотя и менее заметна, но не менее ва-
жная, нужная, сложная  и творческая, чем работа писателя. В фан-
тастике  особенно - на Западе целые литературные эпохи и направ-
ления  названы  не  именами  писателей, но именами редакторов. И
это, наверное, справедливо.
   Как  редактора  Виталия  Ивановича я, по-видимому, открыл для
себя (сам того еще не подозревая) где-то в середине 70-х - когда
впервые обратил внимание на "Уральский следопыт". Во всяком слу-
чае, в первый  раз  этот журнал  я выписал в 1976 году - и с тех
пор выписывал его регулярно. Впрочем, поначалу я воспринял Вита-
лия Ивановича скорее  не как редактора, а как любителя и знатока
фантастики - его ежегодные викторины и различные статьи о фанта-
стике, подверстанные  к  рассказам  и повестям, быстро  дали мне
ощущение, что за человек их делает. В любом случае, "Следопыт" в
ту пору (да и  много позже) был  единственным  местом, где можно
было  найти  подобные  материалы. А потом Виталий Иванович начал
потихоньку  стимулировать новую волну в развитии советского фэн-
дома - статьями, публикациями писем, а затем и организацией "Аэ-
литы" - первого и до недавних пор самого главного праздника фан-
тастики в нашей  стране. И  я счастлив, что  в той волне нашлось
место  и для меня, и для  моих друзей, из которых, увы, кое-кого
тоже уже нет с нами.
   Если  говорить  о личном знакомстве с Виталием Ивановичем, то
оно произошло много позже - в октябре 1983 года. Ростовские фэны
во главе с Мишей Якубовским организовали конвенцию, одну из пер-
вых в стране - местные власти ее запретили, однако фэны все рав-
но съехались, пусть и не в том количестве, какое предполагалось.
А из  профессионалов  приехали  только двое - Виталий Иванович и
Павел Амнуэль. И эта первая  встреча, наверное, так  и останется
для меня одним из самых приятных воспоминаний в жизни.
   Позже  мы  встречались с Виталием Ивановичем довольно редко -
пару  раз в Свердловске, когда я приезжал на "Аэлиту", несколько
раз на других конвенциях. Увы, со временем всегда была напряжен-
ка и поговорить по душам редко когда удавалось.
   А  общаться  с  Виталием  Ивановичем  всегда было приятно. Уж
очень  человек он был такой необычный - мягкий, добрый, немножко
стеснительный - один из последних интеллигентов чеховского типа.
Определение, может быть, и неточное, однако  среди моих знакомых
в фантастике он  был единственный такой человек. Казалось, у та-
кого человека не может быть врагов - хотя таковые, наверное, бы-
ли. Мало ли  ходит по земле злобных посредственностей, ненавидя-
щих всех, кто умнее, добрее, сильнее  их духом. Впрочем, не знаю
и знать не хочу.
   Помню  последнюю нашу встречу - на "Интерпрессконе" 93-го го-
да. Конвенция  уже подходила к концу, но возможностей пообщаться
с каждым, с кем хочется, возникало  не так уж и много. Как всег-
да, впрочем. Однако  так уж  получилось, что Виталий Иванович из
номера, где они  жили с Андреем Дмитриевичем Балабухой, заглянул
в соседний - в котором, по стечению обстоятельств, жили мы с Са-
шей Етоевым. Впрочем, Саша отсутствовал, а у меня оставалась еще
одна початая бутылка водки. И вот за ней, родимой, разливая бук-
вально по глотку, мы просидели добрых часа четыре. Не так уж ва-
жно, о чем мы говорили конкретно. Виталий Иванович вспоминал ра-
зличные  случаи  из своей богатой редакторской практики, отвечал
на мои каверзные вопросы о тех или иных случаях из истории "Сле-
допыта" (слухами  земля  полнится), с  интересом  выслушивал мои
слегка (надеюсь, что  только слегка) хвастливые россказни о пер-
вых собственных опытах  на редакторском поприще. Помню, когда мы
решили, что, наверное, пора уже и по домам, Виталий Иванович шу-
тливо заметил, что вот сидят здесь представители двух редакторс-
ких  поколений - проблемы  у  каждого свои, но, черт возьми, как
много у нас общего. Или это я сказал, а Виталий Иванович поддер-
жал  мою мысль? Не помню. Во  всяком случае, "черт возьми" - это
от меня: Виталий Иванович даже в приватном разговоре избегал вы-
ражений, которые его собеседник мог посчитать бы крепкими.
   Не думал  я тогда, что это  последняя  наша встреча. Просто в
голову  такое  прийти  не могло. А затем вновь затянула нас всех
рутина  по  самые  ноздри. Пару раз в году созванивались, но это
были  дежурные  "новостевые"  разговоры. Я надеялся, что Виталий
Иванович вновь приедет на "Интерпресскон". Но он не приехал. Мо-
жет  быть, по  финансовым причинам, а может  быть - в преддверии
очередной "Аэлиты" (в том,  что эти  два кона  почти  совпали по
времени, честное  слово, не было никакого  злого умысла - просто
стечение  обстоятельств). Тем печальнее. На "Аэлиту" я тоже пое-
хать  не сумел - удовольствие оказалось не по карману. Дима Бай-
калов, с которым я встречался в Москве сразу после его возвраще-
ния  с "Аэлиты", говорил, что Виталий Иванович был весел, бодр -
ничто не предвещало того, что случилось какой-то месяц спустя.
   Простите  меня, Виталий Иванович. Я не знаю, что еще сказать.
Да и  не хочется  мне больше  ничего говорить. Мы Вас помним. Мы
Вас любим. Мы Вам благодарны за все, что Вы сделали. Светлая Вам
память.



                       Борис МИЛОВИДОВ

          "ВСЮ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ И СЧАСТЛИВУЮ ЖИЗНЬ..."

   Нелепо... Никогда больше не увижу его худощавую фигуру, лицо,
изрезанное  морщинами, добрую, как бы чуть виноватую  улыбку, не
услышу негромкий и приветливый голос... То, что все мы смертны -
банальность. Но почему  Виталий Иванович? Пятьдесят девять - это
же не старость, не предел!
   Полагаю, не только  для меня, но и для большинства людей, бо-
лее-менее  тесно  соприкасающихся с фантастикой, триада Бугров -
"Следопыт" - "Аэлита"  составляют единое целое. Озабоченный Гос-
подь о трех лицах. Добрый,- и потому печальный - Змей-Горыныч...
   Ипостасей, конечно  же, больше, но  не  стану об этом - пусть
другие, кто знал лучше...
   Бугров - редактор! Достаточно  того, что  он чуть ли не трид-
цать  лет отбирал фантастику для "Уральского следопыта", опубли-
ковал ряд первоклассных произведений, огромное количество вещей,
заслуживающих  внимания... Доброта  порой  подводила его. Он сам
говорил: да, конечно, эта штучка у автора не слишком удачная, но
ведь человек-то хороший, и если не я, то кто его напечатает? И в
самом деле - кто?
   Куда  проще кормить читателя романом зарубежного мэтра (пусть
даже изуродованным  купюрами, сокращениями  и поспешным  перево-
дом), чем просеивать груду материалов, наплывающих от признанных
и заслуженных  графоманов, от гениев молодых  и пока  непризнан-
ных... "Следопыт" (кроме  последнего времени) печатал исключите-
льно отечественные произведения, не ограничивая себя ни региона-
льными рамками, ни "магией имен". Для молодых место находилось -
в разумном соотношении с "величинами". Не знаю, как Бугров-реда-
ктор  работал  с писателем (человеком, рукописью), но  в молодые
свои годы, когда я пытался активно  заниматься литературной дея-
тельностью, несколько отказов от него я получил. Отказы были ве-
жливы, тактичны  и не снисходительны. Это крайне важно для начи-
нающего:не снисходительны.
   Редактор - должность благодарная лишь в тех случаях, когда ты
спокойно, равнодушно, пусть даже и качественно, выполняешь рабо-
ту, за которую  тебе платят, или стараешься  предугадать желания
"тех, наверху", - а значит и вещи  отбираешь соответствующие. Но
ты ведь  искренне предан  любимому жанру, ты стараешься печатать
не то, что нужно,а то, что хорошо.Каково  тебе, чиновнику по
положению, но фэну в душе? Полагаю - и не боюсь  ошибиться - что
Виталий Иванович  был в первую  очередь Фэном. Фэном с заглавной
буквы. Фэном - профессионалом высокого уровня.
   Бугров - и "Аэлита"? Прежде  всего, "Аэлит" - две. Это офици-
оз, и это же - плохо управляемая фэновская вольница. Аэлита-пер-
вая: зал шикарного Дворца Культуры. В зале - прибывшие, на сцене
- именитости. Вручаются премии, лауреаты отвечают прочувствован-
ными  речами. Потом  сыплются записочки  с вопросами, начинаются
ответы на них. Бугрову записок мало. Зачем: надо - так и без то-
го подойдешь да спросишь! Это  не Булычев, к которому еще проби-
ться надо...
   Аэлита-вторая. Несколько сотен фэнов, разногородних, а теперь
и разнонародних, расхаживают, говорят, жестикулируют, обмениваю-
тся, продают-покупают, короче - активно общаются (иногда - изли-
шне активно). Сегодня - они тут хозяева. И изредка промелькиваю-
щий Бугров производит впечатление скорее смущенного, растерянно-
го гостя  из  глубинки, но никак  не одного из устроителей этого
пиршества "фэн-духа".
   Не знаю, как "Аэлита" задумывалась. скорее всего, как очеред-
ное  мероприятие  в рамках  СП СССР. Есть же  премии для поэтов,
приключенцев, реалистов и киносценаристов. Почему бы не отмечать
фантастов? Где вручать? А инициатива "Следопыта" (читай - Бугро-
ва) - вот  там  пусть и вручают. Вряд ли функционеры из СП могли
хотя бы вообразить, во что это выльется... Бугров  стоял у колы-
бели  новорожденной премии, старался, чтобы она попала в достой-
ные руки. А это - споры, мучительные споры  с людьми, фантастику
не любящими, не знающими и не желающими  знать, зато обладающими
правом принимать решения.Но даже  когда  соглашение о лауреате
достигнуто (нервы,  нервы,  нервы!), начинались  организационные
заботы. Праздник  надо  подготовить, о помещениях  позаботиться,
приехавших  разместить, накормить  и спать  уложить... Хлопоты и
нервы, нервы и хлопоты.
   И еще одна ипостась Виталия Ивановича, наиболее мне близкая -
библиография. Коллекционером  книг, как  я  понимаю, Бугров  был
всегда. Но если одни задерживаются на стадии тематического нако-
пительства, то другие становятся заметными специалистами в инте-
ресующей  их  области. Бугров - из  таких.  Поэтому  нет  ничего
странного, что собирание  фантастики вылилось и в ряд библиогра-
фических  статей  и заметок, и в чистый библиографический поиск.
Уже опубликованные  работы (как самостоятельные, так и выполнен-
ные с  Игорем Халымбаджой) - лишь незначительная часть собранных
и обработанных материалов. Работа исполинская! Даже сейчас, ког-
да компьютеры и множительная техника  стали более доступны, труд
библиографа, упростившись, не облегчился. Да, дискеты вместо ка-
ртотек и тематические распечатки  вместо механического перебира-
ния карточек. Да, не бегающие, часто слепые  машинописные строч-
ки, а хороший ксерокс после хорошего принтера. Это прекрасно, но
не это же главное... Виталий Иванович был  прирожденным библиог-
рафом - терпеливым, кропотливым, трудолюбивым - и всегда готовым
поделиться своими находками. В наше время, когда информация - те
же деньги (хочешь знать? - купи!), такое отношение может показа-
ться  архаичным  и старомодным... Он не задумывался над этим. Он
работал. У него было Дело.
   Виталий Иванович...
   Редактор отбирающий в океане рукописей то, что что может при-
годиться его журналу или пойти в сборники. Шелест страниц, боля-
щие  от чтения  глаза - работа, работа, работа... И нервотрепки,
когда приходится  доказывать  очевидное,  защищать,  отстаивать,
пробивать...
   Один  из устроителей торжественного  празднества - худенький,
скромный и незаметный, радующийся  за каждого  лауреата, - пусть
даже сам он предлагал и отстаивал кандидатуру другого, более до-
стойного...
   Фэн  среди фэнов, многие из которых и познакомились-то здесь,
на "Аэлите" - то есть, благодаря ему... И публикации в "Следопы-
те" клубных  материалов... И викторины, с которых  и начался наш
фэндом...
   Книголюб  и  книговед - в библиотеке, книгохранилище, архиве,
частной коллекции. И опять - работа, работа, работа...
   И так всю жизнь, всю нашу проклятую и счастливую жизнь...
   Все меньше и меньше их остается - уже даже не "дедов", а "от-
цов" и "старших братьев" наших по фантастике. Все длиннее марти-
рологи.
   Вот и еще одна строчка...