#01 22 октября 1998

Нетерпение сердца - Старинный замок моей бабушки, маркизы де Фомроль, был расположен недалеко от города N в восхитительном местечке.

 НЕТЕРПЕНИЕ СЕРДЦА


 Старинный замок моей бабушки,
маркизы де Фомроль, был расположен
недалеко от города N в восхитительном
местечке. Обнесенные стеной тенистый парк
со столетними деревьями орошался маленькой
речкой, вода в которой была тепла и
прозрачна.
 Мне нравилось иногда бродить в
речке, подняв подол, по чистому песчаному
дну, чувствовать, как теплая вода медленно
струится, лаская нагие колени...
 Это было мое почти единственное
развлечение в те долгие летние дни...
Иногда я брала томик стихов из богатой
библиотеки бабушки, уходила в парк,
ложилась на траву возле реки и читала...
Но самым моим большим удовольствием было
предаваться мечтам, сладостным грезам. Я
мечтала о том, чего не знала, что
подозревала, о чем могла лишь
догадываться... Мне рисовались картины
нежности, любви и верности.
 Неизменным участником моих грез
был прекрасный юноша. Это охватывало меня
первым возбуждением, причинявшим мне в
одно и то же время душевное страдание и
удовольствие. С замиранием сердца я
перечитывала строки:

 Сгустится смерти ночь,
 Но мне и в смертный час
 Страстей не превозмочь!
 Но юношей краса из мира не уйдет,
 И тот же стон сердец
 Пронзит небесный свод!

 Я в замешательстве захлопывала
книгу и брела к замку, где под полотняным
тентом, перед фонтаном белела в шезлонге
фигура моей бабушки...
 Вскоре к нам приехала погостить
моя двоюродная тетя Берта, урожденная
маркиза де Аннет, молодая хрупкая, нежная
брюнетка. Я ее очень любила за веселый
характер и ослепительно-светскую
элегантность. Я любила прогуливаться с ней
по аллеям парка, болтать о разных
пустяках: смеяться ее милым шуткам.
 Тетя разрешала мне приходить к ней
в спальню, где я с легкой завистью
примеряла ее чудесные платья от
знаменитого Кристиана Диора. И в зеркале я
видела незнакомую жгучую брюнетку в
расцвете юности, с волнующим блеском
глаз...
 Однажды я одела кашимировое платье
с белыми кружевами и вертелась перед
зеркалом. Тетя Берта принимала ванну, я
слышала из соседней комнаты плеск воды и
веселый напев ее серебряного голоска. В
кармане платья я нащупала бумажку, с
любопытством вынула ее и стала читать:

 "...Божество мое, я люблю тебя до
безумия. Со вчерашнего дня я страдаю, как
осужденный на адские муки, меня сжигает
воспоминание о тебе. Я ощущаю мои губы на
твоих губах, твои глаза под моими глазами,
твое тело, прикасавшееся ко мне! Я люблю
тебя! Ты свела меня с ума! Мои объятия
раскрываются, и я весь горю, трепещу,
желаю вновь тебя обнять! Я жажду тебя!..
 Всегда твой Поль."

 Я была ошеломлена. Тетя предстала
передо мной в новом, таинственном свете, я
терялась в догадках... Она вышла из ванный
комнаты, блистая свежестью, в легком
шелковом пеньюаре, под которым угадывалось
молодое стройное тело, гибкая талия и
очень высокая грудь, которая словно
бросала вызов, манила и обещала. Все это я
увидела новым, особенным взглядом.
 За обедом, в гостиной, тетя
сказала бабушке, что завтра должен
приехать ее жених, барон Поль де Эннемар,
и просила бабушку принять его. Бабушка
посмотрела на Берту и, помолчав, ответила,
что не возражает против приезда барона.
 На следующее утро я, по своей
привычке, углубилась в чащу парка и,
усевшись с книгой в руках на обрубок
дерева, погрузилась в свои обычные мечты.
Вдруг я услышала разговор и с удивлением
увидела Берту под руку с высоким усатым
мужчиной, который выглядел настоящим
дворянином. Я догадалась, что это и есть
жених моей тети, которого она с
нетерпением ждала.
 Не знаю, что подсказало мне
необходимость скрываться от их взора.
Вскоре они достигли того места, которое я
только что покинула. Барон, оглядевшись по
сторонам, убедился, что в этот ранний час
никто не может их увидеть.
 Он привлек тетю к себе и губы их
оказались в долгом поцелуе.
 - Милая моя Берта! - говорил он. -
Ангел мой! Милая, ты королева моя,
красавица! Ты самая прекрасная на свете!..
 Поль что-то настойчиво просил, но
я не понимала, что именно.
 - Нет, мой друг, - отвечала Берта,
о, нет, не здесь! Прошу тебя. Я никогда не
осмелюсь. О, Боже мой!.. Я умру, если нас
кто-нибудь застанет...
 - Дорогая моя! Кто нас может
увидеть в такое время?!
 - Уж не знаю, но только мне
страшно. Для меня это не будет
удовольствием. Поищем лучше другое место.
Я думаю об этом со вчерашнего дня.
Немножко потерпим, мой милый, и мы...
 - Как можешь ты говорить о
терпении, когда я в таком состоянии?
 Он взял руку моей тети и направил
ее в такое странное место, что я не могла
понять, зачем это. Но мое изумление
усилилось еще более, когда рука ее стала
торопливо расстегивать пуговицы, и исчезла
в брюках барона. Там она схватила какой-то
предмет, но какой, я не могла видеть.
 - Милый, - говорила тетя, - я
прекрасно вижу, что у тебя огромное
желание. Какой он милый! Ах! Если бы у нас
было какое-нибудь пристанище! Я бы скоро
пристроила тебя к делу...
 И ее маленькая ручка двигалась
взад и вперед, к видимому удовольствию ее
жениха...
 - А! - воскликнула тетя. - Я
вспоминаю, что недалеко отсюда находится
павильон, ты понимаешь, какой? Это не
совсем подходящее место для нашей любви,
но там нас никто не увидит, и я смогу быть
там совсем твоей.
 Павильон, о котором говорила тетя,
был, по правде говоря, предназначен для
удовлетворения иных нужд бедного
человечества, но он был очень чист.
Благодаря высокому кустарнику вокруг я
могла приблизиться, не боясь быть
замеченной. Берта вошла в него, а Поль,
осмотревшись, вошел за ней, закрыв за
собой дверь на задвижку. Я быстро нашла
место, удобное для наблюдения. Бревна и
доски павильона были пригнаны не плотно. Я
припала к щели глазами и увидела то, о чем
сейчас расскажу. Дайте только перевести
дух.
 - Ах, мой милый! - говорила Берта,
я очень была несчастна, что вынуждена
отказать тебе, но я так боялась. Здесь я
спокойна. Мой дорогой Мими! Какой праздник
я ему устрою... При одной мысли я уже
чувствую наслаждение. Но как же нам
устроиться?
 - Не беспокойся, дорогая. Сначала
позволь полюбоваться на твою Биби. Я так
давно мечтал об этом!
 Я представляю вам самим думать о
том, что я в эту минуту переживала. Что
они будут делать?
 Ждать мне пришлось недолго. Барон
встал на одно колено и приподнял юбку.
какие там прелести открылись!! Округленные
колени, восхитительные ножки,
перламутровой белизны нежный живот... Эта
божественная картина, достойная кисти
великого Тициана, завершалась блестящим
черным шелковистым руно, густота и длина
которого была поразительна...
 - Ах, я так люблю ее, - говорил
восхищенный Поль, - она так мила, так
свежа и прекрасна! Раздвинь свои ножки, я
хочу поцеловать ее милые губки. Я хочу
увидеть твой божественный цветок, раскрыть
его лепестки губами...
 Берта сделала, что просил Поль. Ее
ножки раздвинулись, открыв маленькую
розовую щель, к которой прильнул губами ее
любезный. Берта была в экстазе, закрыв
глаза, она совсем откинулась на неудобном
сидении и бормотала бессвязные слова.
Страстная ласка охватила все ее тело:
 - Еще, еще... милый... сейчас...
ох...
 Что они делали, боже мой! Я видела
все очень ясно, все действия происходили в
полуметре от моих глаз, которые я не могла
оторвать от столь захватывающего зрелища.
Я не предполагала, что это деликатное
место может доставить такое наслаждение,
но вскоре почувствовала и у себя в том же
месте какое-то странное щекотание,
приносящее мне сладостное удовольствие...
 Но вот Поль поднялся, поддерживая
тетю. Казалось, она не может прийти в
себя... Но вскоре она открыла глаза и с
жаром поцеловала его. Затем она быстрым
лихорадочным движением расстегнула брюки
барона и подняла его рубашку над животом.
Моим глазам предстал предмет, настолько
странный, что я чуть не вскрикнула. Что
это был за предмет?.. Длина и толщина его
причиняли мне головокружение. Берта,
по-видимому, не разделяла моей тревоги,
так как стала гладить этот предмет рукой и
с восхищением ворковать:
 - Ну, милый мой, мой милый Мими...
Иди к своей маленькой приятельнице. Только
не действуй слишком поспешно...
 Она повернулась задом к барону,
наклонилась и уперлась руками в деревянное
сиденье.
 Поль поднял дрожащими руками юбку
на спину тети и я увидела ее бедра,
округлости удивительной красоты и
изящества... Густая шелковистость волос
между стройными ножками не смогла скрыть
ее божественный цветок, который уже вполне
раскрыл свои нежные лепестки...
 Стоя сзади, Поль стал вводить свой
предмет между двумя губами, которые я
отчетливо видела.
 Берта, закрыв глаза, стояла, не
двигаясь. Она настолько раздвинула свою
потаенную часть тела, что она, казалось,
раскрылась и поглотила эту странную штуку.
Несмотря на большую величину, этот предмет
хорошо уместился в интимном месте Берты,
совсем исчезнув в нем...
 - Хорошо, - шептала тетя, - я
чувствую, как он входит... Голубчик мой,
любимый... двигайся медленнее... Ах!.. Я
начинаю чувствовать приближение...
Быстрее, Поль!.. Поль!.. Быстрее!.. Ах!..
 Поль, закрыв глаза и упершись
руками в бока моей тети, был наверху
блаженства:
 - Ангел мой! Сокровище мое, как
хорошо!!! Тебе тоже? Да?
 Я, шатаясь, отодвинулась от стенки
и огляделась по сторонам. Все также
светило утреннее солнце, в высокой траве
стрекотали сотни кузнечиков, летали, треща
крыльями, стрекозы... Хотя уже начинало
припекать солнце и било мне в глаза, а
зубы у меня стучали в ознобе, я дрожала от
неизвестного мне ранее возбуждения, от
любопытства. Я снова прильнула глазами к
щелке в стене.
 Тетя с женихом уже собирались
выходить из павильона и негромко
переговаривались. Тетя была счастлива, она
улыбалась довольному барону, который
горячо благодаря, нежно целовал ей плечи и
шею. Я услышала, что они назначают
свидание в будуаре тети сегодня же
вечером.
 Меня охватило страстное желание
снова увидеть те вещи, которые доставили
мне столько необъяснимого волнения и
удовольствия.
 Когда стемнело, все легли спать и
погас свет даже в окне спальни бабушки,
которая страдала бессонницей, я решилась
выйти из своей комнаты. Держа в руке
свечу, в одной рубашке, дрожа от вечерней
прохлады и возбуждения, я прокралась по
длинному коридору, устланному ковром, в
котором утопали мои босые ноги, к двери
моей тети. Я прильнула к отверстию в двери
и увидела, что сладостные утехи уже в
самом разгаре.
 Берта и барон лежали в алькове
тетушки, ни широкой овальной постели, оба
совершенно голые! Я с интересом стала
рассматривать новое для меня зрелище.
 - Дорогая, ты видишь, он просит
позволения войти к своей маленькой Биби.
Ведь ты ему не откажешь?..
 Тетя Берта игриво пролепетала:
 - Пожалуйста сюда, господин Мими,
властелин мой... Сейчас я заключу вас в
нашу темницу. - И она села верхом на живот
лежащего на спине Поля.
 - Лежи так, милый, не двигайся, -
обратилась она к любовнику. - Ты ведь
знаешь, друг мой, что я баловница, и очень
люблю менять наши игры.
 Говоря так, она подвела рукой его
предмет к входу в свою темницу и затем
начала медленно спускаться так, что
очаровательный Мими до самого основания
ушел в прекрасный сад Венеры. Я видела,
что тетя своим нагим видам, чудесными
грудями с торчащими алыми сосками доводила
барона до исступления, который созерцал,
как его штучка то исчезала, то появлялась
вновь из щелки тети, которая не
переставала подниматься и опускаться...
Вдруг тетя легла на любовника, он прижал
ее к себе, обняв за белоснежный зад... Они
стонали от счастья, страсть охватила их
одновременно...
 Немного погодя Берта отделилась от
него и прилегла рядом.
 Я возвратилась в свою комнату и
легла в постель в каком-то необыкновенном
состоянии. Я перебирала в памяти все
виденное. Мое воображение запылало. Грудь
лихорадочно вздымалась, огонь разлился по
жилам. Я легла, как моя тетя, на спину, и
подняла рубашку. Потрогав свои груди, я
увидела, что они как-то вздулись, и, глядя
на свое тело, я дошла до деликатного
уголка и с любопытством стала его
исследовать. Я нашла, что губы маленького
убежища вспухли, тогда я принялась искать
то место, которое у тети поглощало
огромную штуку барона. Но я нашла только
маленькую дырочку, в которую даже мой
палец проникал с трудом и болью. Я
подвинула этот палец кверху, и неясное
чувство охватило меня всю. Тогда я стала
быстрее повторять слова тети: "Ах, как
хорошо, ах, как хорошо... Я наслаждаюсь, я
наслаждаюсь!" Вдруг какой-то спазм охватил
меня, я была вне себя от блаженства...
Когда я очнулась, то отняла влажную руку,
поудобнее улеглась на постели и уснула.
 Утром я встала свежая и бодрая.
Было очаровательное утро, я прогуливалась
по парку и вспоминала вчерашнее. Желая
освежить впечатления, я заглянула в тот
таинственный павильон, и с удивлением
увидела там садовый стул, которого раньше
не было. Не без основания я заключила, что
здесь что-то должно случиться, и поэтому
вечером заняла свой пост задолго до
появления любовников.
 С предосторожностями они оба вошли
и заперлись. Берта сказала: "Очень хорошо,
что ты догадался принести этот стула. Мое
положение в прошлый раз было не очень
приятное. Что ты собираешься делать?"
 Барон сел на стул и, поставив тетю
перед собой, высоко поднял ее юбку. Берта
верхом уселась на его колени и, взяв в
руки его штучку, стала медленно вводить ее
себе, опускаясь по мере того, как она
входила. Я помещалась так, что могла
наблюдать это сзади. Благодаря этому ни
одна деталь не могла ускользнуть от моего
взгляда.
 Вскоре огромное орудие исчезло
совершенно. Тогда тетя подняла ноги и,
упершись ими в перекладину стула,
принялась попеременно подниматься и
опускаться. Вскоре послышались вздохи,
поцелуи и бессвязные речи. На этот раз я
уже не ограничилась ролью наблюдателя. Я
подняла свою юбку тоже, как тетя, вставила
своего Мими-палец затем, соразмеряя свои
движения с ее движениями, то замедляя, то
ускоряя, дошла до страстного пароксизма в
одно время с ними...
 На другой день я была в своем
тайнике и видела, как в павильон пришел
сначала Поль, за ним тетя. Мне показалось,
что лицо ее покрыто облаком печали, тем не
менее она бросилась в его объятия и стала
покрывать лицо поцелуями. Он пытался
осуществить свое намерение, но тетя
остановила его руку.
 - Нельзя сегодня, мой дружок,
уверяю тебя... Я сама раздосадована...
но... ты знаешь... Отложим немного! Ах,
как жаль, я до слез сожалею, что
приходится упускать такую чудесную вещь...
Но не буду эгоисткой! Милый Мими, научись
обходиться без своей подружки...
 Говоря это, тетя проворно
расстегивала брюки сидящего на стуле
барона и доставая оттуда предмет своей
страсти, орудие любви. Прикрыв его сверху
платком с монограммой и встав на колени,
тетя взялась за него рукой и стала
производить движения взад и вперед...
 По-видимому, это доставляло Полю
неслыханное удовольствие: "АХ, как ты
хорошо это делаешь, дорогая. Не торопись
только... открой его хорошенько, еще...
еще... О! О!...
 Берта, следя за выражением лица
любовника, поняла, что у него приближается
сладостный миг, и сильнее сжала в руках
свою милую игрушку... Немного погодя она
запрятала ее на прежнее место, в брюки, а
носовой платок, с легкой гримасой, в
фарфоровый унитаз. Затем они вышли из
павильона. Я слышала, как Берта игриво
сказала: "Ах ты, гадкий! Зачем ты получил
удовольствие один, без меня? Я сержусь на
тебя и накажу тебя при первом же случае!"
 Подождав немного, я вошла в
павильон возбужденная и истомленная. Мне
чего-то хотелось. Вообще-то я довольно
ясно представляла, чего именно. Я села на
стул, подняла юбку, подняла на сиденье обе
ноги. Подставив палец, я опустилась на
него своей маленькой щелью и стала
подражать движениям Берты, раздвигая ноги
как можно шире и воображая, что в меня
входит желанный орган. Довольно сильная
боль остановила меня. Я удвоила усилия, и
палец вошел почти до конца. Наконец спазм
охватил меня, я была вне себя от восторга
и удовольствия. Рука моя и стул носили
следы моего блаженства. Я поторопилась их
уничтожить и вернулась в замок.
 Днем барон имел разговор с
бабушкой и официально испросил у нее руки
тети Берты. Бабушка дала согласие, и было
решено, что они должны поехать в Париж для
приготовления к свадьбе. Вскоре сыграли
свадьбу. Мне очень хотелось присутствовать
при первой брачной ночи, но, к сожалению,
тут не было той обсерватории, как в замке,
и мне оставалось удовлетворить своими
средствами желание разгоревшегося
воображения, рисовать картины
сладострастия.
 Через три дня молодые уехали в
свадебное путешествие по Италии. Моя жизнь
снова стала монотонной и скучной. Я не
находила себе места, непрестанно мечтала о
свадьбе, и Поль казался мне идеалом
супруга. Я часто посещала мой павильон,
доставивший мне неизгладимое впечатление,
и сохранила там стул, ставший для меня
троном моих уединенных удовольствий. Это
средство облегчения стало для меня
положительно необходимым, так как меня
часто охватывало самое настоящее
блаженство, мои глаза заволакивались
туманом, в ушах шумело, ноги подкашивались
подо мною. Сжимая ноги, я чувствовала, как
становилась влажной та часть тела, которая
дает наслаждение и право называться нам
женщиной. В такие минуты никакое
сопротивление не было бы возможным.
Приходилось уступать желаниям... Я
прибегала к пальцу и после того, как
получала удовольствие и чувствовала
спокойствие во всем теле. Я совершенно
уверена, что если бы я не развлекалась
подобным образом, то я бы заболела, ведь
мне уже восемнадцатый год, и я была хороша
собой.


 УТРАЧЕННЫЕ ГРЕЗЫ


 Бабушка моя, боясь умереть, не
пристроив меня, подыскала мне мужа. Ничего
не говоря мне об этом, один наш знакомый
представил нам графа Анри Эрве де Кер,
бретонца древнего рода, среднего роста,
очень элегантного молодого человека,
холостого и с недурным состоянием. Он не
обладал мужеством Поля, хотя и такой,
каким он был, мне он понравился с первого
взгляда. Что касается его, то он влюбился
в меня с первого взгляда. Таким образом,
мы были согласны пожениться, и свадьба
была назначена через два месяца.
 На свадьбу приехала тетя Берта с
бароном. Она была по-прежнему прелестна. Я
рассказала Берте свои впечатления о
женихе, находя его холодным и сдержанным,
хотя всегда внимательным и любезным. Берта
внимательно слушала и смеялась: "Это очень
скоро изменится!"
 Наконец, настал день. Мы
повенчались. С чувством сильного желания и
в то же время страха я ожидала первой
ночи. Отлично мне знакомый в теории акт,
который мне предстояло совершить, внушал
мне страх. Долгий вечер, наконец,
окончился, и Берта увела меня в брачную
комнату. Это была комната, в которой спала
Берта. В ней стояла та же самая кровать,
на которой тетя предавалась любовным
наслаждениям. На этой кровати мне
предстояло стать женщиной.
 Берта помогла мне раздеться. Она
присела на край моей кровати, чтобы
посвятить меня в целый ряд вещей, которые
были, как она считала, мне совершенно
неизвестны. Она сделала это с большим
тактом и, пожелав мне присутствия духа,
удалилась.
 Я с замиранием, точно над
пропастью, сердцем залезла под холодное
одеяло и, дрожа от ожиданий и страха перед
тем, что сейчас должно произойти, смотрела
на входную дверь. Вошел мой муж. Он снял
халат, потушил свечи и лег ко мне. Лежа
рядом со мной, он стал целовать и сжимать
меня в объятиях. Прикосновение ко мне
голого его тела заставило задрожать меня.
Он прижался ко мне еще теснее, ласково
уговаривал меня ничего не бояться. Его
правое колено протиснулось между моих ноги
и отделило их одну от другой. Сначала я
интуитивно сопротивлялась. Однако вскоре
Анри уже лежал на мне. Я чувствовала
ногами кончик предмета, так долго и сильно
ожидаемого мной.
 Это первое прикосновение произвело
на меня действие искры, упавшей на
пороховую бочку. Весь пыл моего
темперамента сосредоточился в атакованном
месте, и я ждала почти уже с наслаждением.
Анри, однако, весьма неловко принялся за
дело. Он долго не мог найти дороги. Он
попадал то слишком высоко, то вбок,
раздражая меня этим до самой крайней
степени, но я не смела ему помочь и лежала
неподвижно. Но наконец я почувствовала,
что ему удалось выбраться на настоящий
путь.
 Я почувствовала острую боль и
вздрогнула и отодвинулась, едва не
вскрикнув. Смущенный Анри умолял меня
потерпеть немного и опять занял свое
место. Твердо решив претерпеть все, я
лежала неподвижно и даже приняла более
удобное положение для него. Боль
возобновилась, но я не поддалась ей, и
даже подвинулась навстречу его движению,
чтобы скорее покончить с этим... Мне
показалось, что Анри действует слишком
вяло, и что величина орудия оставляет
желать лучшего. К тому же Анри не
произносил ни единого слова, без которых,
по моему мнению, не могла обойтись такая
болезненная операция.
 Наконец Анри собрался с силами. Он
сделал очень сильное движение, на которое
я ответила обратным движением бедер. Боль,
такая сильная, что я вскрикнула, но в то
же время я почувствовала, что препятствие
пройдено, и вошел в меня целиком.
Некоторое время мой муж продолжал
ритмичные движения, потом вздрогнул
несколько раз и остался лежать
неподвижным. Тогда я почувствовала, как в
меня бросилась теплая жидкость и немного
уменьшила пожирающий меня жар. Анри слез с
меня и, усталый, лег рядом со мной.
 Несмотря на пыл моего воображения,
я не почувствовала никакого удовольствия.
Я не удивилась этому, наученная Бертой,
что первый раз так и должно быть. Анри
поцеловал меня и пожелав спокойной ночи,
вскоре уснул. Я была искренне удивлена.
Мне казалось, что он непременно повторит
свои занятия. Со своей стороны я была
готова к ним, несмотря на боль. Ничего
подобного не случилось и я, огорченная
этим, уснула.
 На другой день я проснулась
поздно. Я была одна. Вскоре из соседней
комнаты вышел мой муж, он приблизился,
поцеловал меня в лоб, ласково осведомился,
как я себя чувствую, но все это было
проделано с холодком. Я, уже готовая
броситься к нему навстречу, остановилась.
Мне казалось, он ожидал моего пробуждения,
чтобы сжать меня в своих объятиях,
говорить о любви, о счастье... наконец,
повторить ласки, начатые накануне. Тогда я
с увлечением ответила ему, несмотря на
боль и никакое страдание не помешало бы
мне вновь принять его.
 Мою грудь сдавили опасения за мою
будущую жизнь. Увы! Это было не то, что я
ожидала. Муж ушел, сказав мне, что будет
одеваться, но, охваченная своими
переживаниями, я не думала об этом.
 Вдруг раздался веселый голосок
моей тети. Едва она вошла, как я бросилась
к ней на шею и разрыдалась.
 - Что с тобой, дитя мое? -
говорила она. - Откройся мне!
 Я была в затруднительном
положении. Что я могла сказать ей? Я
только почувствовала, что мой муж не будет
меня любить так, как я надеялась. Я
сомневалась, что мой муж утолит этот
огонь, который сжигал мое существо.
 Понемногу веселый характер одержал
верх, и я улыбнулась на веселую шутку
тети. я поднялась с постели и пошла в
приготовленную для меня ванну.
 День прошел тихо и спокойно. Все,
казалось, радовались за меня, а муж был со
мной предупредителен и вежлив. Он рано
проводил меня в постель, и мы разделись.
Анри стал говорить о своей любви, я
отвечала ему тем же, но ни разу не
поцеловал меня за свое объяснение,
пришлось мне первой поцеловать его. Это
его возбудило. Он наклонился к моему уху и
прошептал: "Хотите, мы сделаем опять
такое, что и вчера?" Я нестыдливо отвечала
и невинно раздвинула ноги, быстрым
движением подняла рубашку. Он лег на меня,
я обняла его за шею руками и с нетерпением
стала ожидать наступления желанного
момента. Я дрожала в лихорадке и старалась
помочь ему войти. Мне хотелось впустить
его как можно дальше. Я еще чувствовала
боль, но не обращала на нее никакого
внимания. Огонь, пылавший в моих жилах,
заставлял меня все перенести. Я уже
чувствовала предвестник наслаждения, я
испытывала непреодолимое желание
заговорить, мне хотелось говорить о своих
переживаниях...
 В этот момент я отлично понимала
смысл слов моей тети, произносимых в
подобном состоянии. Однако мой муж молчал,
замкнувшись в себя. Его молчание
парализовало меня. Анри продолжал свои
движения, целовал меня, но не впадал в
бессознательное состояние, как мне этого
хотелось. Я все же была счастлива. Мне
казалось, что мое существо исчезает...
Инстинктивно я сделала движение бедрами...
Вдруг я вскрикнула и замерла неподвижно...
Я почти потеряла сознание от блаженства.
Муж, казалось, был удивлен моим порывом.
Он продолжал, и четыре раза я испытывала
блаженный кризис и продолжение
сладострастной работы. Наконец, я
почувствовала, как он вздрогнул и пролил в
меня нектар любви.
 О! О! Какое счастье! Мы оба
остались неподвижными. Я была готова
начать все сначала, но он лежал усталый,
жаждущий только покоя. Вскоре он уснул
сном праведника. Я долго еще не могла
уснуть...
 Наутро я проснулась одна, мне
захотелось исследовать себя, когда я
вспомнила вчерашнюю сцену. Я села на
постель, широко раздвинув ноги и раскрыла
руками губы моего убежища и там обнаружила
большие изменения: внутренность его была
краснее обычного и отверстие таким
большим, что в нем исчезал мой палец. Мне
очень хотелось продолжить занятие с
пальцем, но в это время в комнату
постучали, и я немедленно приняла
кокетливую позу.
 Это была Берта. Она была веселой и
с улыбкой принялась меня целовать. Теперь
я была вполне женщиной. Пока я одевалась,
а моя милая тетя болтала со мной, как с
равной себе во всем. С большим интересом
она расспрашивала обо всем, что произошло.
Я откровенно рассказала ей обо всем и
очень удивила ее тем, что я четыре раза
испытала удовольствие, хотя Анри взял меня
всего раз. Очевидно, ее поразила его
мужская слабость по сравнению с ее мужем.
 Днем мой муж, страстный любитель
охоты, пошел в лес пострелять дичь, а я
гуляла с тетей. Наступившая ночь
отличалась от предыдущей: Анри снова
разговаривал со мной о предстоящем
отъезде, о новой квартире и новых вещах, и
ни разу о любви, ни разу не поцеловал, не
приласкал, и, наконец, уснул. На следующее
утро я проснулась раньше его. Мне очень
хотелось увидеть его штуку, которую я
чувствовала всего два раза. Обстоятельства
мне благоприятствовали. Было жарко, и муж
сбросил с себя одеяло... Его рубашка была
приподнята. Я наклонилась к его ногам и
увидела весьма жалкое орудие, которое
должно было стать моим единственным
утешением. Анри сделал движение во сне. Я
быстро повернулась и притворилась спящей,
к горлу подкатывал горький клубок
сдерживаемых рыданий.
 Вскоре он проснулся и первым, как
всегда, покинул комнату. Конечно, я не
считала себя полностью несчастной, мой муж
был внимателен ко мне, очень добр и ни в
чем не отказывал.
 Но не такой любви я ждала. Я
ожидала любви сладострастной, чувственной,
жаркой. Близость мужа два раза в неделю
меня не устраивала. Обычно он целовал меня
в щеку или лоб, но даже мои восхитительные
груди, свежие, прекрасные не удостоились
поцелуя. Его рука, казалось, избегала того
места, которое его так радушно принимало.
Я не смогла прикоснуться к нему руками,
так как знала, что буду остановлена.
 Муж по-своему любил меня и уважал
как свою жену, будущую мать своих детей. И
поэтому в уединении супружеских ночей не
разрешал себе по отношению ко мне тех
пленительных вольностей, которые я ждала с
замиранием сердца.
 Ему были неведомы всякие пустячки,
нежности и веселые забавы, всякие затеи и
ухищрения, которые для дам дороже спасения
души...
 Восторженная нежность, поэзия ласк
более изощренных, милые и вольные малости
так и остались в моей памяти от тех игр,
тайным свидетелем которых я являлась в
замке моей бабушки...


 СГОРЕТЬ ДОТЛА В АДУ ТВОИХ ПРОСТЫНЬ

 Так прошло два года. Мне минуло
двадцать лет. Мой темперамент не только не
успокоился, но, напротив, усилился. А муж
устраивал мне пиршества любви все реже и
реже. В довершение всех бед, я не имела
детей, которые дали бы моим мыслям должное
направление в другую сторону. По долгу
службы мой муж уезжал из дома. Сколько
ночей я провела в одиночестве, принимая
наиболее сладострастные позы,
подсказываемые моим инстинктом! Мой палец
уже не удовлетворял меня более. Я брала
подушку и сжимала ее между ног, словно она
была в состоянии удовлетворить меня. Я
терлась об нее и получала некоторое
удовольствие. Эти искусственные, ставшие
для меня привычками, возбуждения изменили
мой характер. Я всячески старалась не
поддаваться таким настроениям... Но увы!
Не могла победить природы. Была ли в этом
моя вина?
 Я познакомилась с госпожой Д. Это
была хорошенькая блондинка, уже
приближающаяся к закату своей красоты. Она
была маленького роста. Мне думается, что в
ее жизни было немало приключений. Однажды
она сообщила мне, что приехал новый
начальник гарнизона, молодой офицер, около
тридцати лет, холост. Д. сказала, что он
будет у нее на днях на обеде и пригласила
меня с мужем к ней. Не знаю, было ли это
предчувствием, но домой я вернулась с
чувством ревности к Д.
 Надо признаться, что идя на обед,
я оделась в великолепное платье. Мы зашли
в гостиную. Ф. был там. Я рассмотрела его
в одно мгновение. Он был высок, хорошо
сложен, и, видимо, силен. У него было
открытое лицо и прекрасные манеры. Он был
премил и сразу очаровал меня своим
приятным голосом. Я чувствовала, как кровь
мне прилила к сердцу.
 О! Я была уже в его власти, не
стремясь даже сопротивляться. Чувства
охватили меня всю. Во время обеда,
отличавшегося изысканностью блюд, Ф.
блистал веселостью и остроумием. Он сидел
рядом с Д., кокетничавшей с ним. Я бы ее
убила в это время!
 После обеда он разговаривал с моим
мужем, и очень ему понравился. Д. села за
рояль и сыграла вальс, а ее муж пригласил
с ним повальсировать, но он быстро устал,
так как был уже немолод. Ф. предложил
заменить его. Едва я почувствовала свою
руку на его талии, меня охватила нервная
дрожь, понятно, не ускользнувшая от него.
Несмотря на присутствие стольких гостей,
вальсируя в углу гостиной, он так близко
прижался ко мне, что я почувствовала на
своем животе столь твердый предмет, что
едва не лишилась чувств. Ах! Этот вальс
решил мое падение!
 На другой день Ф. нанес нам визит.
Мы с мужем приняли его очень любезно, и
пригласили бывать чаще. Мне казалось, что
Ф. смотрит нежно на меня, и мне было
приятно. Между нами установилась нежная
интимность, и любовь моя с каждым днем
росла. Я уже знала, что мой Ф. разделяет
ее. Правда, он мне ничего не говорил, но
какая женщина ошибается в этом! Я горячо
ждала этого, хотя в то же время опасалась.
Я хотела отдаться вся в первую же встречу,
но почувствовала, что не хватает сил
сдержать это. Мне хотелось сначала узнать
его, но вся моя сила и воля исчезли, как
дым, едва я видела его. Как я могла бы
сопротивляться его очарованию победоносной
мужественности, будучи в таком состоянии?
 Однажды Ф. зашел к нам после
полудня с предпраздничным визитом - был
канун рождества Христова. Мужа не было
дома, я скучала одна и сидела у горящего
камина, слушая зимнюю вьюгу. Господин Ф.
сел в кресло рядом со мной и мы начали
пустой, светский разговор. Сердце мое
неистово стучало, горло перехватывало от
волнения, но я не подавала вида. Вдруг Ф.
дотронулся до моей руки!.. Я вздрогнула и
сжала его руку. Он вскочил с кресла, упал
передо мной на колени, стал целовать мои
руки, мое платье, мои колени под
платьем... Он признался мне в своих
чувствах, страсти, сжигающей его.
 Что он говорил мне, что я
отвечала, я уже не помню. Я в страхе, что
нас застанут и все поймут, проводила его
до дверей, и тут Ф., не помня себя,
схватил меня в объятия, впился губами в
мои губы. Поцелуй огнем отозвался в моем
существе. Я едва остановила крик, готовый
сорваться с моих уст.
 В это время его рука, еще более
проворная, чем губы, подняла мою юбку и
стала ласкать мое убежище...
 - Уходите, уходите, - сказала я
срывающимся голосом. - Завтра в три часа.
И убежала, находясь в неописуемом
состоянии.
 К счастью, в доме не заметили
моего волнения. Мне не передать состояния,
в котором я находилась весь следующий
день, но твердо помню, что решилась на
все! Муж должен был уехать, я отослала
прислугу и стала ждать. Мой милый Ф.
приехал вовремя. Я сама открыла ему дверь
и провела в свой будуар.
 Мы сидели оба в большом
замешательстве. Он очень почтительно
просил извинения за то, что не мог
совладеть с собой, он уверял меня, что
умрет, если я не буду принадлежать ему. Я
не знала, что сказать ему, и в смущении
молчала. Он взял мою руку и поцеловал ее.
Я поднялась, вся дрожа. Наши губы слились
в страстном поцелуе. Боже! Я не
сопротивлялась, и у меня не было сил
сопротивляться!
 Вожделение воспламенило мою плоть,
наполнило безумием душу, заставило дрожать
с головы до ног.
 С наслаждением, с еще не
испытанным блаженством я чувствовала, что
он увлекает меня, но куда? Как же дать!
Как сделать! В будуаре была только
неудобная мебель, кушетка, кресла и
стулья. Ф. сел на стул, поставил меня
перед собой. Его рука оставила мою талию и
скользнула мне под юбку. Вот она пошла и
вверху остановилась чуть выше колен... На
мне, конечно, не было панталон. Я
почувствовала, как его рука пошла
дальше... Медленнее, словно наслаждаясь
прикосновением... Вот она приблизилась к
моему уголку...
 Страсть все сильнее охватывала
меня по мере продвижения руки. Его рука
достигла моих волос и стала нежно щекотать
верхнюю часть моего интимного местечка!
Почувствовав, что Ф. привлекает меня к
себе верхом на колени, я опустила взгляд
вниз и у меня просто потемнело в глазах
при виде его уже вынутого члена, совсем
готового к бою. Величина его радостно
потрясла меня, сердце мое стучало:
сбывался один из моих чувственных снов,
как будто добрая фея явила мне это
волнующее зрелище.
 При виде его я окончательно
утратила способность к сопротивлению, ноги
мои сами собой раздвинулись... я
опустилась, припав головой к его плечу и
отдалась ему вся. Я расширила, как только
могла, мои ноги, желая и в то же время
боясь заполучить к себе такого гостя.
Сейчас же я почувствовала головку между
губами моей щели... Ничтожный
предшественник моего мужа не приучил меня
к такому празднику. Инстинктивно я сделала
движение, чтобы помочь ему, и
почувствовала, как блаженство сотнями игл
пронзило мою душу и тело, мою плоть и
кровь...
 Немного погодя, помня сладостные
игры тети, я встала и с улыбкой пригласила
Жюля идти за мной. Мы подошли к столику,
на который я оперлась, повернулась задом к
Ф. Я предоставила ему очень удобный путь к
сладостным утехам. Он поднял мою юбку выше
талии, увидя предоставившиеся его взору
формы, которые были у меня, похоже,
хороши. Он вскрикнул от восхищения.
опустившись на колени, он стал покрывать
поцелуями мои ноги, бедра, мои чудные
округления... потом дальше... дальше...
дальше... Вот он раздвинул их, и я
почувствовала на губах своего уголка его
горячий язык. Я вскрикнула и замерла от
удовольствия...
 Ф. поднялся и стал вводить. Но его
огромная штука не входила, несмотря на
наши обоюдные старания. Тогда он смочил
его слюной и я почувствовала его головку,
раскрывающую мои губы...
 Потом она прошла дальше, и, через
мгновение, я почувствовала, как бы всю
себя, наполненную этим восхитительным
гостем. Мой любовник, наклонясь ко мне,
впился своими губами в мои, которые я ему
подставила, повернув к нему голову. Наши
языки встретились, и я положительно
обезумела. Я горела адским пламенем, вдруг
несказанная, нестерпимая волна страсти
разрешила узы моей жизни: для меня настала
минута высшего блаженства...
 Ф. радовался, видя, как я
довольна. Он приостановил работу, дав мне
немного отдохнуть и прийти в себя. Затем я
почувствовала, как он снова начал свои
движения.
 Ах, как он умел продолжать
удовольствие, раздваивать его тысячами
оттенков!..
 Я и теперь ощущаю его первый урок:
"Ангел мой, говори, что ты чувствуешь: так
приятно открывать свою душу, когда
составляешь единое целое. Как ты теперь?"
 Сколько удовольствия принесли мне
эти слова! Ведь я давно хотела их
услышать, и самой сказать слова, которые
так сильно меня возбуждают, когда дело
происходит с моей тетей. Сейчас я
говорила: "Вдвигай... глубже... милый...
Скоро я буду готова..." Уже Ф. сделал
сильное движение бедрами, и я
почувствовала горячую струю, под которой я
почти потеряла сознание.
 Ничто из того, что я вообразила
себе, видя наслаждение тети, не могло идти
в сравнение с тем, что я испытала! Это
была очаровательная действительность. Я
была словно без чувств, опустив голову на
руки, с поднимающейся грудью, не в
состоянии сделать хотя бы одно движение.
Ф. отошел от меня, но я продолжала
чувствовать наслаждение. Против воли я
осталась в той же позе, вздрагивая и
продолжая машинально делать движения. В
это время Ф. склонился надо мной. Он
застегнул и опустил мою юбку, посадил
рядом с собой на кушетку и стал целовать.
Я все еще не могла успокоиться, но
мало-помалу пришла в себя и попросила
оставить меня одну. Он удалился.
 Тогда лишь я заметила, что
нахожусь в ужасном беспорядке. Мне
следовало бы переменить белье, так как
рубашка, даже чулки были запятнаны
любовным нектаром и даже кровью. Я не
безнаказанно имела дело с огромным
членом... Переодевшись, я легла в постель
и сразу же уснула. К счастью, муж должен
был приехать поздно.
 Я проснулась около семи часов
бодрой, счастливой и сильной, какой не
чувствовала себя давно. Мне захотелось
заглянуть в себя. Познать свое чувство,
свою душу... нет, я не считала себя
порочной. Я любила своего мужа как верного
друга, как спутника моей жизни, и никогда
бы не изменила ему, если бы он обладал
большой мужской силой, способной
удовлетворить мою страсть. Половое
наслаждение стало для меня такой же
необходимостью, как пища. И это вполне
нормально в жизни каждой нормальной
женщины.
 Я решила, что для спокойствия мужа
должна вести дело так, чтобы никто не
знал, чтобы у него не родилось ни одного
подозрения. Я могу сказать, что это вполне
удалось. Город, в котором мы жили, был мал
и полон сплетен, и было нелегко скрывать
нашу связь, но я принимала бесчисленные
предосторожности, и все обстояло
благополучно.
 Несколько дней мы не встречались.
Мы оба ужасно страдали от этого. В течение
долгих восьми дней мы ограничивались
только взглядами или пожатиями рук при
встрече. Наконец Ф., будучи не в силах
больше переносить это, пришел к нам с
визитом.
 Муж был дома, и мы болтали о том,
о сем. Пришел еще гость, и Ф. стал
прощаться. Муж проводил его, вернулся, а
я, повинуясь какому-то инстинкту, вышла в
переднюю. Предчувствия меня не обмануло:
Ф. стоял между дверями. Увидев меня, он
бросился ко мне навстречу, с жаром обнял
меня и воскликнул: "Ангел мой! Как я
страдал!"
 Мы находились между дверями.
Прежде, чем я опомнилась, наши губы
встретились и слились в поцелуе. Я
почувствовала, как его рука поднимает мою
юбку, гладит мои ноги, мое лоно, скрытое
под шелковыми панталонами... Вот его рука
оттянула резинку и скользнула вниз, его
палец проник в мое пылающее убежище...
 Моя рука сама потянулась к его
дорогому предмету... Мы молчали и с
исступлением ласкали друг друга. Прошло
несколько секунд. Движения наших рук не
прекращались, и вскоре я почувствовала
горячий поток в свою руку...
 Мы быстро расстались. Все
произошло так быстро, что муж ничего не
заподозрил. Я вернулась в гостиную как ни
в чем не бывало. Но предварительно я
вымыла руки... Когда я, стоя в ванной
комнате, мыла руки, то улыбалась своему
отражению в зеркале и представляла и
думала: сколько у нас еще впереди, сколько
удовольствия и счастья мы с Жюлем подарим
друг другу!
 Я не пытаюсь пересказать все, что
у нас было, Ограничусь лишь описанием
наиболее интересных моментов нашей связи.
Я от всей души желала бы, чтобы это
продолжалось вечно, потому что любовь моя,
моя страсть не затихает до сих пор, хотя
прошло уже немало лет...
 Мой Жюль обладал редким даром
разнообразить удовольствия. Никогда не
доходя до пресыщения, он находил особое
сладострастное удовольствие обучать меня
искусству наслаждения, и нашел во мне
ученицу очень способную и послушную.
Скольким утонченным ласкам, скольким
сладострастным позам научил он меня!
 При таком хорошем учителе я делала
такие успехи, что нередко превосходила
его. Так, например, предаваясь сзади (это
был наш коронный номер) нашему любовному
наслаждению, я срывалась со своего
кавалера, быстро целовала своего
победителя в его влажную от меня штуку и
убегала в другой конец комнаты. Там я
падала в кресло, подняв вверх раздвинутые
ноги, предоставляя ему совершенно
раскрытое убежище. Едва мой любовник снова
проникал в него, как я выскальзывала
из-под него, садила его прямо на стул, а
сама становилась к нему спиной и, взяв его
скакуна, до основания погружала его в свои
бедра...
 Мой драгоценный Мими, так любовно
называла я мой рычаг наслаждения, стал для
меня страстью, предметом моего
преклонения. Я не могла вдоволь
налюбоваться на его длину и толщину. Я
ласкала его, гладила, трепала на тысячу
ладов. Я зажимала его между своими грудями
и, сжатый ими и придерживаемый моими
руками он, после некоторого трения,
изливал свой нектар...
 Жюль с лихвой возвращал мне ласки.
Он уверил меня, что ни одна женщина не
имеет такого совершенного по форме и
размерам убежища. Одним из его
удовольствий было приникать к нему губами
и щекотать верхушку языком, что приводило
меня в положительно сумасшедшее состояние.
 Мне так понравилось это приятное
занятие, что очень редко свидания
обходились без него. Я даже придумала для
этого весьма удобное положение. Я ложилась
спиной на кушетку, раздвинув ноги и легка
согнув их в коленях. Жюль, лежа у меня в
ногах, брал руками меня за бедра и
трепетными губами вбирал мои губы,
проникая языком в глубь убежища...
 Это производило на меня немалое
нервное потрясение, от которого я готова
была взлететь, как птица, или упасть и
преклоняться, пресмыкаться перед ним...
 Слова сами срывались с моих губ,
запекшихся от любовного жара: "О,
сладчайший! О, ты ангел любви, исчадие
страсти! Как ты это делаешь! О, будь
благословенен! Ты меня убиваешь! Мне нечем
дышать от счастья, я умру от твоей любви!"
 Извиваясь, как уж, я развернулась
на постели и легла в ноги Жюля, который
тот час же возобновил свое блаженственное
лизание прижимая руками мою горячую
промежность, мое раскрывшееся влажное лоно
к своему лицу...
 Я увидела вблизи его стройное
тело, его бедра, сладостные нежной и
чистой суровостью, и - ах! ах! - ноги, как
у Гермеса... Рычаг моей страсти во всем
своем мощном приливе уперся мне в лицо, я
стала гладить его, ласкать, целовать,
потом легонько укусила его. Мне так
понравилось, что я приникла ртом к
источнику моих наслаждений, губами
обхватила его, и вот, он уже уперся мне в
небо...
 Жюль восторженно обхватил меня,
пальцами раздвинул мое убежище, давая еще
больший простор своим жадным губам, своему
сладостному языку, который касался моих
обнаженных нервов, натянутых, как
скрипичные струны...
 Я почувствовала, как в пароксизме
страсти сокращаются мышцы моего живота, и
в изнеможении упала ему на живот лицом...
Убежище мое стало совсем влажным, но Жюль
в упоении продолжал свое мучительно
сладкое занятие. Это воскресило меня, я
снова стала ласкать и щекотать языком
нежное и грозное оружие моего властелина,
а руками медленно перебирать и трогать то,
в чем заключен секрет его мужской силы...
 Я чувствовала, что у Жюля подходит
критический момент, и стала еще неистовее
подниматься и опускаться лицом в упругий
лес его волос, стараясь захватить губами
как можно больше... У меня перехватило
дыхание... Все-таки этот сладострастный
предмет имеет значительные размеры...
 Вдруг Жюль попытался резким
движением освободить свой член от моих
жадных уст, но я еще сильнее прильнула к
нему: у меня тоже подходил сладостный миг!
Я испытала сладкую, почти непереносимую
муку, симфонию нашей страсти в едином
слитном аккорде, подобно гину...
 И я почувствовала на языке теплоту
любезного напитка; этот десерт любви...
Ах!.. мне казалось, что он имеет медовую
сладость.
 Вы скажете, это грубая
непристойность, извращение? Ничуть! В
любви все делается по свободной прихоти
сердца, это придает особую сладость
ласкам, этим благоуханным цветам любви. В
любви все свежо, все полно сладости и
бесконечного очарования. Если любовники не
приносят своими ласками друг другу
физических и моральных страданий, то они
могут наедине делать все, что им
заблагорассудится.
 Как много в жизни теряют люди с
пуританским образом мыслей, как скуден
диапазон их страстей, как унылы и
безрадостны их объятия!.. Мне их жаль!
 Настало лето, я должна была уехать
на воды в Мариенбад, город последней любви
великого Гете. С ужасом мы с Жюлем думали
о той минуте, когда нам придется
расстаться. Путешествие было неизбежно,
так как этого хотел мой муж, и, занятый
службой, он, правда, не мог сопровождать
меня, однако надеялся иногда навещать меня
и проводить подле меня несколько дней.
Принимать одного Жюля было бы крайне
неосторожно.
 Опечаленная, я уехала в свое
изгнание. Вскоре приехал муж и сказал, что
скоро приедет господин Ф. и еще несколько
знакомых. Я страшно обрадовалась и ждала
этого дня с вполне понятным нетерпением.
Через неделю я получила письмо от мужа,
что он с гостем приедет на следующий день.
 Они прибыли в четыре часа утра. Я
еще спала, и муж улегся со мной. Разлука
пробудила его редкое делание, и, хотя я
надеялась, что вполне буду удовлетворена
Жюлем, признаюсь, не без наслаждения
отдала себя в его руки. Обняв его, я
скользнула рукой под его рубашку, взяла
его член и в течение нескольких минут с
удовольствием... раскачивала его. Приведя
его в состояние энергии, я сама направила
его в свое убежище. Анри в этот день делал
лучше обыкновенного, и признался потом,
что моя рука доставила ему большое
удовольствие. Впоследствии я не раз
пускала ее в ход по его просьбе... Вскоре
мы уснули.
 В течение долгого дня мы с Жюлем
могли переговариваться только взглядами,
но мы прекрасно понимали друг друга! Это
бесстыдное томление души и плоти делало
меня задумчивой, и в то же время
раздражительной...
 Вечером я, сославшись на головную
боль, поднялась к себе в спальню и, как
обычно, тщательно, теплой водой с
ароматной эссенцией, подготовила интимное
место к сладостным играм любви. Затем
накинула на обнаженное тело легкий жакет и
надела черные чулки с алыми подвязками. Я
знала, что Жюль любит такой наряд:
контраст моего перламутрово-белого тела,
черных чулок, черного мыска под животом и
кроваво-красных подвязок...
 Он проскочил ко мне в будуар, и я
бросилась ему на шею:
 - Дождалась, наконец, дождалась
тебя, дорогой! Ах! Как я скучала, как
желала тебя все это время!
 - А я?! Я жил только мечтами о
тебе!
 - Муж ничего не заподозрит, милый?
 - Нет, я сказал всем гостям, что
пошел навестить баронессу фон Лихтенштейн
и ее очаровательных дочерей.
 - Ты говоришь - очаровательных? -
я игриво надула губки.
 - Что ты! Ты лучше всех, ты
королева моя, царица Савская, аромат твоих
грудей сводит меня с ума! Глаза твои - два
родника, груди твои - два нежных ягненка,
стройные ноги твои держат крышу моего
мира! Я умру от любви у твоих ног, за
твоим черным руном я бы поплыл, как
древние греки за золотым руном, в
малярийную Колхиду! Но я и так в
лихорадке, они сжигает мою душу, мою плоть
и кровь! Я хочу сгорать дотла в аду твоих
простынь!
 Говоря это, он положил меня на
овальную кровать, раздел в мгновение ока,
и вот уже единым пламенем зажглись наши
сердца, единые волшебные созвучия
наполнили слух, и, сжимая друг друга в
объятиях, в бреду той сладостной
лихорадки, которая, надеюсь, вам известна,
мы забыли обо всех опасностях, обо всем на
свете...
 Вдруг в коридоре послышались шаги!
Одним прыжком я очутилась у двери и
прильнула к ней. В замочную скважину я
пыталась рассмотреть, кто это. Мы пропали,
если это мой муж!
 К счастью, это был не он... Я
знаком дала понять Жюлю, что опасности
нет, и продолжала стоять у замочной
скважины. Жюль подбежал ко мне и с размаху
всунул мне сзади свой чудовищный член, не
знавший усталости. Ах, как я ему помогала,
раскрывая ягодицы, извиваясь и производя
судорожные движения убежищем, задыхаясь от
страсти и наслаждения! Устав держаться за
ручку двери, я отделилась от Жюля,
поцеловала его мокрую от меня штуку и
подошла к раскрытому окну.
 Над чернотой низкого леса стоял
зеленый полусвет, слабо отражавшийся в
плеске белеющей реки, на белых мраморных
стенах вилл и беседок... Таинственно,
просительно ныли невидимые комары и летали
с треском под окном бессонные странные
стрекозы... Внизу, под моим окном, на
террасе, развалились веселые госты,
слышался звон посуды и смех. Среди гостей
я увидела своего мужа в белом смокинге, с
рюмкой в одной рук и с зажженной сигаретой
в другой.
 ...Жюль подошел ко мне тихими
шагами, поднял подол моего пеньюара, и я
почувствовала на губах своего убежища губы
моего возлюбленного... Я облокотилась на
подоконник и, не видимая снизу, продолжала
смотреть на террасу, сосредоточившись вся
в блаженных ощущениях божественного
места... Я отставила свой зад насколько
это можно, предоставив себя полностью в
распоряжение Жюля, содрогаясь от
блаженства...
 - О! О! Жюль, не... Жюль... еще...
о-о-о!
 Вскоре он поднялся с колен и,
взявшись кончиками пальцев за края моего
пылающего убежища, раздвинул его, и я
почувствовала, как меня наполняет смертной
истомой его огромный, несгибаемый член,
который тотчас начал свое медленное
ритмичное движение. Это было новое.
особенно. тревожное наслаждение от
преступного события почти на глазах мужа,
которого я продолжала видеть внизу.
Колдовство этих ласк заворожило меня, я
так ослабла, что почти легла на
подоконник. Если бы Жюль не держал меня за
бедра, то я бы, чего доброго, могла
выпасть из широкого венецианского окна...
 Видя, что я изнемогаю от усталости
и нервного напряжения, Жюль вынул из меня
свой член, отчего у меня сердце упало от
огорчения. Он взял меня, обессиленную, на
руки и отнес обратно в кровать и положил
животом вниз. отдышавшись, я пришла в себя
и начала целовать нежные звезды его груди,
в золотистые волоски в темном проеме
подмышек...
 Он гладил мне спину... ниже
спины... мой зад, круглившийся на сбитых
простынях... раздвинув мне ноги, он ласкал
нежный пушок между моих ягодиц...
 Я, воскреснув от его ласк, начала
игриво увертываться от его медленных рук,
скрывая одно место своего тела и, как бы
случайно, подставляя другое... Потом я
поползла от него наверх, к подушке,
которая оказалась в этот момент у меня под
низом живота.
 Зад мой был обращен вверх,
благодаря подушке и соблазнительно
возвышался, и мое ненасытное убежище было
совсем раскрыто для ласк... Жюль ввел свой
еще более увеличившийся член в мое,
ставшее просторным, лоно, и снова
блаженство охватило меня истомой его
медленных движений.
 - Голубчик мой... любимый... ох...
двигайся еще медленнее...
 Жюль уже не лежал на мне, он сидел
на мне, сидел верхом, и, держась за мой
зад, проникал в меня так далеко, как
никогда раньше... Мне было больно, но в
этой боли я чувствовала наслаждение. Ах! я
бы хотела, чтобы он весь, мой Жюль, вошел
в меня целиком! Я в такт его ритмичных
движений стала делать встречные движения
бедрами. едва не теряя сознания от
сладостной боли. Живот у меня уже болел,
но я не обращала внимания и вся
надвигалась на него, надвигалась...
 Вдруг в мозгу моем вспыхнула
молния, она ослепила меня, пронзила, и я
почувствовала, как я лечу к звездам...
среди звезд... мой милый наездник сидит на
мне, и мы вдвоем мчимся через мириады
созвездий вдаль, в века... в
бесконечность...
 Очнувшись, я увидела, что Жюль уже
собрался уходить, так как внизу погас свет
и сейчас должен был прийти мой муж.
 Вот зашел Анри. Я встала ему
навстречу. Он, как всегда, не заметил
моего порыва, а стал ходить по комнате и в
восторге рассказывать о проведенном дне.
Он был весел, нежен, внимателен. Я была в
рубашке, которая мягко обрисовывала
соблазнительные места моего зада. Меня
охватило любопытство проверить, способен
ли мой муж иметь со мной дело дважды в
день. Решившись испытать его, я кокетливо
приняла позу, благодаря которой еще
выразительнее вырисовывались части тела,
бывшие особенно прекрасными. Поставив ногу
на стул и высоко подняв рубашку, я стала
снимать подвязки. таким образом, стоя
сзади, мой муж видел помимо зада,
отражение в зеркале моих ног и весь
заветный треугольник с его оперением. О,
как властно этот треугольник приковывает к
себе взоры всех мужчин!
 Маневр удался вполне. Анри, бывший
уже в рубашке, подошел ко мне, поцеловал
меня в шею, отправил руку в убежище,
просунув ее сзади.
 - Постой, - сказала я ему, - что
это с тобой сегодня?
 - Милая моя, ты прелестна!
 - Но разве я не всегда такая?
 - Всегда, но сегодня особенно!
 - Чего же ты хочешь?
 Сознаюсь, что вопрос был глупым.
 Я взяла его член, который, хотя и
возвышался, но был далеко не в лучшем
состоянии.
 - Видишь, ты не можешь.
 - Пожалуйста, приласкай его, прошу
тебя, - просил он.
 - Что это наводит тебя на такие
мысли, мой дорогой?
 - Твой прекрасный зад... он такой
прекрасный!
 - Но в таком случае вы его больше
не увидите!
 И с этими словами я прикрыла его
рубашкой, в то время как другие части тела
прекрасно отражались в зеркале. Но муж не
унимался, и тогда, желая воспользоваться
моментом, я усадила Анри на стул и села к
нему на член верхом, но вдруг с ужасом
заметила, что орудие ослабло, надо было
начинать сначала. Но я была слишком
возбуждена, чтобы не довести дело до
конца.
 Кроме того, здесь задето мое
самолюбие. Я снова начала действовать
рукой, и вскоре член пришел в нормальное
состояние. Тогда я поставила стул перед
зеркалом и, обернувшись к нему спиной,
помогла ввести его сзади...
 На следующий день, прогуливаясь в
парке, мы с Жюлем отстали от всей группы и
завернули в беседку, увитую плющем так
густо, что в ней царил таинственный
полумрак...
 Жюль стал меня просить показать,
как я прежде предавалась моим одиноким
удовольствиям - я ему как-то с легким
стыдом призналась в этом. Я хотела лечь на
скамью, но он не разрешил мне, усадив на
стоящий в углу беседки стул.
 - Садись верхом на этот стул и
открой свою милую Леле, действуй при этом
своей маленькой ручкой.
 Я была заинтересована и
повиновалась. Расстегнув мой корсаж, Жюль
обнажил меня до пояса. Я почувствовала
горячее желание. Мои похотливые желания
вспыхнули. Я принялась вполне серьезно
заниматься тем, чем когда-то занималась.
 Вдруг я почувствовала, что Жюль
засовывает мне под мышку свой набухший
член. Оригинальность этого положения
разожгла меня. Наклонив голову, я с
любопытством наблюдала, как головка
прекрасного стержня то появлялась, то
вновь исчезала под мышкой. Мой партнер был
всецело поглощен созерцанием моей левой
руки, работавшей с большим усердием.
Вскоре мы достигли высшей степени
сладострастия и вместе кончили...
 Спустя несколько минут мне пришла
в голову мысль, и я, очень
заинтересовавшись ею, спросила, могут ли
мужчины испытывать удовольствие без
участия женщин. Жюль ответил
утвердительно, и я попросила его показать,
как это делается.
 - Но ты сама отлично знаешь, берут
его рукой и делают так.
 - Покажи мне, доставь мне это
удовольствие.
 Я извлекла на свет божий его член,
напряженный и возбужденный нашими
разговорами и имевший свой обычный вид. Я
положила его руку поверх члена.
 - Ну, сделай, милый!
 - Глупости! - рассердился Жюль. -
Мне гораздо лучше, когда это делаешь ты
сама своей ручкой и одолжишь свои грудки.
 - Ну, исполни мою просьбу. Или ты
хочешь меня рассердить?
 Но он все же повиновался и я,
наклонившись к нему, с любопытством
следила за его движениями. Вскоре я
сжалилась над ним: расстегнув корсаж,
опустилась перед ним на колени и дала ему
окончить в свои нежные груди.
 Мы переехали в город и снова
начались страстные но, увы, редкие встречи
с Жюлем. Я уже полагала, что мне нечему
учиться. Однако я ошиблась. Уроки
возможны.
 Я уже говорила, что мои ягодицы
отличались редкой красотой. Они бы
получили тысячу поцелуев от моего
любовника, очень любившего класть меня
так, чтобы удобнее пользоваться мною и
любоваться зрелищем моих нежных
округлостей.
 Он приоткрывал пальцами губы моего
тайника и ласкал и целовал и водил
кончиком языка по верхней части моего
убежища. Иногда при этом его палец
поднимался выше, и я чувствовала странное,
несказанное щекотание у входа, или, вернее
сказать, у выхода, который не имеет
никакого отношения к радостям любви.
Случалось даже, что его член, входя до
основания, и я испытывала острое
блаженство страсти, я чувствовала, что его
палец входит довольно глубоко в это узкое
отверстие. Это было странное, удивляющее
меня впечатление, причем совершенно меня
не шокирующее, скорее, наоборот. Эта ласка
доставляла мне совершенно своеобразное
сладострастие, которое я не могла, да и не
старалась, проанализировать...
 Как-то раз Жюль после обычного
очаровательного ритуала лизания верхних
губ верхушки моего убежища, поднялся и
поместился сзади меня. Медленно, едва
касаясь, он стал ласкать головкой члена
губы моего отверстия.
 - Задвигай же поскорее! -
вскричала я с нетерпением, - ты сжигаешь
меня на медленном огне!
 - Подожди секунду, дорогая...
 - Ах, что ты делаешь со мной, ведь
мне больно! Ты не туда!
 И в самом деле я чувствовала, что
кончик старался проникнуть в то самое
узкое отверстие, о котором я говорила
выше.
 - Милая, ну дай мне сделать так,
как я хочу! У любимой женщины все должно
служить источником блаженства. Я хочу,
чтобы в твоем чудесном теле не осталось ни
одного местечка, где бы я не побывал, где
бы я не принес жертвы.
 - Но это невозможно! - возразила
я. - Ты не...
 - О! Не беспокойся, после ты сама
поймешь, как это хорошо. Держу пари, что
ты еще сама попросишь это делать.
 - Нет, дорогой, это невозможно. Ну
задвинь его чуть пониже, где будет очень
хорошо. Умоляю тебя...
 - Я прошу же, наконец, требую! -
сказал Жюль, лицо его пылало гневной
страстью.
 - Боже мой! Ну если уж ты так
хочешь, делай, только поживее, все же мне
это очень страшно.
 Я замолчала и предоставила ему
возможность делать то, что он просил.
 Жюль подошел к туалетному столику
и обильно смазал свой член кремом, затем
он присел рядом со мной, и его палец
смазал тем же кремом вход в мое узкое
место. Я дрожала от страха... Вот он снова
приблизился головкой к моему узкому месту.
Первые попытки были безуспешны, мне было
больно, и я была далека от какого-нибудь
удовольствия. Но я так любила его, что
вытерпела бы ради него еще большие муки и
боли. Кроме того, меня поддерживало
женское любопытство...
 Прекратив на минуту свои старания,
чем в глубине души уже огорчив меня, Жюль
отправил свою руку между моих ног и
принялся щекотать и раздражать мое лоно.
Эта сладостная канитель возбудила во мне
безудержную страсть, бешеное влечение. Но
вот Жюль взял мою руку и положил на место
своей. Я сразу поняла, и стала продолжать
эти безудержные манипуляции. Вдруг я снова
почувствовала головку его члена, и
наслаждение, которое я почувствовала
спереди, смягчило боль, все еще
испытываемую моим задом. Наконец, я
почувствовала, как кольцо, которое
закрывало узкое отверстие, раздалось, и
огромный цилиндр вошел целиком. Я
почувствовала движения рук... и
необъяснимое двойное удовольствие
захватило меня... Я почти без сознания,
ничком, упала вперед в спазме, который
невозможно описать... К великому счастью,
Жюль не дал выбить себя из занятой
позиции. Он последовал за моим движением и
лег на меня во весь рост. сделав еще
несколько судорожных движений, он наполнил
свой страстный бокал горячим нектаром
любви. Ах, как мне было хорошо... Мы оба
лежали без движений друг на друге, не
говоря ни слова. Мне было стыдно, сама не
знаю чего. Я, кажется, негодовала на себя
за то, что испытала такое сильное
наслаждение посредством столь
неподходящего места.
 С другой стороны, я была в
восторге от нового источника наслаждения.
Жюль с жаром поцеловал меня и тихонько
прошептал: "Ну, что ты скажешь?"
 - Не знаю...
 - А хорошо ли тебе было?
 - О да, конечно, дорогой.
 - Ты не очень сердишься на меня за
этот каприз?
 - Ничуть, милый.
 - А будешь просить повторить?
 - Да, конечно, только не слишком
часто. Это слишком сильно.
 За все время разговора Жюль не
менял своего положения. Его член находился
у меня в узком месте. Почувствовав, что он
уменьшается, и что Жюль хочет вынимать
его, я сжала ягодицы до такой степени, что
бесценный предмет продолжал оставаться на
месте, доставляя мне невыразимое
блаженство.
 Довольно скоро я почувствовала,
что член Жюля начинает увеличиваться и
принимать прежние размеры. Но мне уже было
почти не больно, когда Жюль возобновил
свои движения. Наверно, это было потому,
что нектар любви обильно смочил узкое
место и трения, причинявшего такую боль,
уже почти не было. Было только
блаженство...
 - О блаженство! Ты сильнее всех
благ в жизни! Ты сильнее самой жизни и
смерти! Будем же любить сладострастие, как
пьянящее вино, как зрелый плод,
благоухающий во рту, как все, что
переполняет нас счастьем!
 Опоэтизируем, сударыни,
сладострастие, даже самые грубые его
проявления, самые некрасивые формы, самые
чудовищные его выдумки!
 Будем любить сладострастие которое
пьянит, сводит с ума, обессиливает,
доводит до изнеможения и вновь воскрешает!
 Оно нежнее благоухания, легче
ветра, острее боли; оно стремительно,
ненасытно, заставляет молиться, совершать
преступления и подвиги.