#01 22 октября 1998

Десять лет во сне - Я родилась 1 января 1944 года. Mать умерла, едва выпустив меня на свет...

 Десять лет во сне.


 Я родилась 1 января 1944 года.
Мать умерла, едва выпустив меня на свет.
Как меня выкормили, я не знаю. До 6 лет я
не знала своего отца. Он служил агентом
компании "Tuhhep" и мотался по всему
свету, редко появляясь дома, да и то, чаще
по ночам, когда я уже спала.
 Однажды проснувшись утром, я
увидела возле своей кровати мужчину. Он
похлопал меня ладошкой по щеке и ушел. C
этих пор он все чаще был дома. Мы
переехали жить в другую квартиру.
 Отец нанял новую экономку, а фрау
Элкет, воспитавшую меня с младенческого
возраста, куда-то отправил. Новая нянька
была молодая, красивая, веселая. Выходя к
завтраку, отец хлопал ее по пышному заду,
тискал за грудь. Нянька смеялась. После
завтрака отец уходил на работу. Нянька, ее
звали Катрин, убиралась в комнатах, а я
ходила гулять на улицу. Я выросла в
одиночестве и не успела подружиться с
ребятами. Подруг и друзей у меня не было.
 Катрин любила купаться в ванной
каждый день и всегда брала меня с собой.
Мы раздевались, ложились в теплую воду,
подолгу лежали молча и неподвижно, как
трупы. Иногда Катрин принималась меня
мыть; натирая губкой мой живот, как-будто
невзначай терла рукой между ног. Сначала я
на это не обращала внимания, но постепенно
привыкла и находила удовольствие в этом. Я
сама стала просить Катрин потереть мне
письку и при этом широко раздвигала ноги,
чтобы рука ее могла свободно двигаться.
Скоро мы так привыкли друг к другу, что
Катрин перестала стесняться меня. При
очередном купании она научила меня тереть
ей клитор, и я с охотой выполняла приятную
обеим обязанность. Катрин кончала бурно и
несколько раз подряд. На меня ее оргазм
действовал возбуждающе. Вид ее извивающего
тела доставлял мне большее удовольствие,
чем натирание письки.
 Катрин спала в комнате отца.
Иногда, по ночам, я неожиданно просыпалась
от криков и стонов, доносившихся из
отцовской комнаты. Эти звуки будили во мне
смутное похотливое чувство, я подолгу
лежала с открытыми глазами и пыталась
представить себе, что там происходит, но
не могла... Крики были радостными, а стоны
сладкими. Они продолжались иногда до
самого утра, и я всю ночь не могла уснуть.
 Однажды, после такой бессонной
ночи, я дождалась, когда отец уйдет на
службу и спросила у Катрин:
 - Почему вы кричали всю ночь? И
вы, и отец? - Катрин на мгновение
смутилась, затем лицо ее приняло
спокойствие. Она взяла меня за плечи и
подвела к дивану. - Садись, я тебе
расскажу. Я приготовилась слушать, но
Катрин вдруг замолчала, о чем-то
задумалась. "Подожди", - сказала она и
вышла в свою комнату.
 Возвратилась она с каким-то
свертком. Уселась рядом со мной, положила
сверток на колени и спросила: "Ты знаешь,
почему одни люди называются мужчинами, а
другие женщинами?"
 - Нет!
 - А ты когда нибудь видела голых
мальчиков?
 - Нет!
 "Вот смотри", - сказала Катрин и
развернула сверток, в котором были
фотографии. Одну она показала мне. На
фотографии были изображены мужчина и
женщина. Совершенно голые, они стояли
прижавшись друг к другу боком. Одной рукой
мужчина обнял женщину за талию, а другую
просунул между ее ног.
 Женщина своей правой рукой держала
какую-то длинную палку, торчащую под
животом мужчины.
 - Женщина, - сказала Катрин, -
имеет грудь и щель между ног, а мужчина -
вот эту толстую штуку. Эта штука... Катрин
вынула новую фотографию, на которой тоже
были изображены голые мужчина и женщина.
Мужчина лежал на женщине.
 Женщина подняла ноги вверх и
положила их на плечи мужчине. "Штука"
мужчины торчала из щели женщины.
 - Видишь? Мужчина вставил свою
штуку в женщину и двигает ее там. Женщине
это очень приятно. Мужчине тоже.
 - A мне тоже можно вставить такую
штуку? - спросила я дрожащим голосом.
 - Тебе рано об этом думать. Таким
маленьким, как ты, можно только тереть
письку пальцем.
 - Так ты кричишь от того, что папа
вставляет в тебя эту свою штуку, да?
 - У твоего папы эта штука очень
большая и толстая. Не только я кричу, но и
он тоже.
 - Можно, я посмотрю эти
фотографии?
 - Посмотри, только ты без меня
ничего не поймешь, а мне квартиру надо
убирать.
 - Пойму! Я долго рассматривала эти
фотографии в своей комнате. Вдруг, я
ощутила у себя между ног приятный зуд и
положила руку туда. Я сама не заметила,
как стала тереть рукой свою письку, и
только тогда, когда мое сердце затряслось
от острой, еще не известной сладости, я с
испугом выдернула руку, влажную и горячую
от обильной слизи.
 Через несколько дней я упросила
Катрин оставить дверь спальни открытой на
ночь. Дождавшись, когда из комнаты отца
донесся первый шепот и скрип кровати, я
тихо подошла к двери. Приоткрыв ее, я
заглянула в комнату. Отец совершенно голый
лежал на спине, а Катрин, устроившись у
него в ногах сосала его штуку, которая
едва умещалась у нее в губах. При этом
отец издавал приятные стоны и закрывал
глаза. Катрин продолжала сосать штуку
отца. Взглянув в мою сторону поднялась, и
раставив ноги отца, села на них верхом.
Она, очевидно, все делала так, чтобы мне
как можно лучше было видно, а поэтому,
вставив штуку в себя, повернулась ко мне
грудью. Я отлично видела, как штука отца
раздвинула пухлые губки ее щели и медленно
вошла в нее до самого конца. Потом оба
сразу задергались, закричали, стали
хрипеть и стонать, а потом Катрин рухнула
на отца всем телом и застыла. Через десять
минут Катрин снова принялась сосать штуку
отца. Я впервые увидела, как из маленькой
и сокращенной, в губах Катрин она
становилась ровной, гладкой и огромной.
Мне тоже захотелось пососать эту
замечательную штуку, но я боялась войти в
их комнату. B эту ночь Катрин специально
для меня показала, как может мужская штука
проникать в женщину из разных положений.
Каждый раз они кричали и стонали от
удовольствия.
 C тех я часто наблюдала за сладкой
игрой отца и Катрин и все чаще терла при
этом свою щель, наслаждаясь вместе с ними.
 Мне исполнилось 11 лет, когда
Катрин внезапно заболела. Ее увезли, и
больше она уже к нам не вернулась. Отец
несколько дней ходил мрачный и молчаливый,
а однажды пришел домой пьяный. Не
раздеваясь он свалился на кровать и уснул.
 Я с большим трудом неумело и
суетливо стащила с него пиджак. Рубашка
была грязная, я стащила и ее, потом я
сняла с него брюки и носки и хотела уже
уйти, как обратила внимание, что белье у
него тоже грязное и давно не стиранное.
Его нужно было тоже снять, но от мысли,
что отец останется совершенно голым у меня
дрогнуло сердце и сладко закружилась
голова. Я положила костюм на стул и
подошла к кровати. Осторожно, чтобы не
разбудить отца, я приподняла его,
запрокинув его руки вверх, стянула с его
туловища майку. Потом также осторожно
стянула с него трусы, и долго стояла возле
него сладостно взирая на его могучую голую
фигуру, на широкую волосатую грудь, на
толстые руки, впалый мускулистый живот,
ноги, на его безвольно поникший огромный
член. Меня мучило сильное искушение
потрогать этот член руками, но я
сдержалась и, захватив одежду отца, вышла
на кухню.
 Все время, пока я мыла, чистила
его белье, я думала о члене, представляла
его в своих губах, мысленно гладила его
своими руками. Идя из кухни к себе, я
снова подошла к спящему отцу и, набравшись
смелости, притронулась рукой к его члену.
Член был холодный и приятно мягкий. Отец
замычал во сне, я испугалась и убежала к
себе.
 Прикосновение к члену произвело на
меня неизгладимое впечатление. Еще долго я
чувствовала в руках его нежную упругость и
мягкость. Возбужденная происшедшим, я
долго не могла заснуть.
 Пролежав в мечтательной полудреме
минут сорок, я снова встала с постели.
Раздетая, в одной сорочке я вошла в
комнату отца. Он все также лежал поверх
одеяла и, очевидно ему было холодно. Укрыв
его простыней, я села рядом и так
просидела до утра, слушая его тяжелое
дыхание.
 Как нарочно целую неделю отец
приходил домой трезвый. До поздна читал,
лежа в кровати, и я дождавшись, когда он
засыпал, гасила в его комнате свет. Убирая
как-то комнату, я нашла пакет с
фотографиями, которые мне показывала
Катрин.
 На этот раз я взглянула на них
более осмысленно. Мое воображение создало
по картинкам красочные моменты
совокупления. Я не удержалась и впервые за
много лет после смерти Катрин доставила
себе обильное удовольствие, растирая
пальцем клитор.
 B эту ночь, в первый раз в жизни
ко мне пришли регулы. Если бы Катрин не
рассказала мне, что это такое, я бы очень
испугалась. Все было так неожиданно, что я
не знала, чем заткнуть кровоточащее верло.
Ваты в доме не было. Через три дня регулы
прошли. A через неделю я уже одела
бюстгальтер. Грудь была большая, торчала
двумя серенькими пирамидками. Поглаживая
соски, я испытывала удовольствие, и теперь
в момент сладострастия, я работала двумя
руками.
 Я росла в момент молчаливого
своеволия. Отец со мной никогда не
разговаривал, ни о чем не спрашивал, ни
ругал, ни хвалил.
 Однажды я гладила его рубашку и
провела по ней перегретым утюгом. Рубашка
сгорела, и я, испугавшись, ждала ругани,
но отец даже не обратил на то внимания. Он
достал другую рубашку, молча оделся и
ушел. Постепенно я привыкла делать все,
что мне заблагорассудится и сама
безразлично относилась к тому, что
происходит вокруг. Был такой случай: я
собиралась в кино и не выгладила свое
лучшее платье. Отправившись умываться, я
повесила его на спинку стула у стола. Стул
упал, и обернувшись, я увидела, что по
столу разлито черничное варенье. Банка
валяется на полу, а отец моим платьем
вытирает варенье со стола. Не скажу, что
мне было совсем безразлично, но в общем я
перенесла эту трагедию спокойно. Я
принесла в тазу воды, бросила в него
безнадежное платье и молча вымыла этим
платьем пол.
 Мальчики ухаживали за мной, я им
нравилась, но моя молчаливость их
отпугивала. Побыв со мной один-два вечера,
они больше не появлялись. Это в сущности
было мне безразлично.
 Однажды, когда мне исполнилось 13
лет, отец вернулся с работы не как обычно.
Вместе с ним вошли трое мужчин, они стали
выносить вещи. Я едва успевала подбирать
вещи, разбросанные по комнате.
 Через два дня отец увез меня из
опустевшей квартиры. Отец взглядом
приказал мне сесть в машину, сам сел за
руль. Мы проехали через весь Стокгольм.
Машина остановилась у огромного дома в
шикарном районе Каелбурн. Из подъезда
выскочил швейцар и услужливо открыл дверь
машины. Наша новая квартира состояла из 10
комнат, три отец отдал мне, одна была его
спальней, в одной стояли стеллажи для
книг, но книг не было. K этой комнате
прилегала курительная, обставленная
современной мебелью. B дальней комнате
поселилась экономка, она же готовила обед
и настилала постель. Несмотря на то, что в
новой квартире было все шикарно и
респектабельно, я часто скучала по своим
старым вещам. Если бы я знала, что наши
вещи будут проданы с торга, то взяла бы
себе самое необходимое. Особенно мне было
жалко, что я не сохранила пакет с
фотографиями. Однако скоро все эти
сожаления расстаяли, я быстро свыклась с
новой обстановкой.
 Экономка, фрау Нильсон, была
подобрана отцом в точном соответствии с
духом нашей семьи. Ей было 45 лет. Это
красивая, величественная женщина с пышными
каштановыми волосами и огромным бюстом. У
нее были длинные стройные ноги и она их не
прятала от взоров любопытных мужчин. По
характеру она была замкнута и молчалива. B
мои дела не вмешивалась, мои выходки
принимала за должное. Месяца через 3 наш
дом окончательно оперился, появились книги
на стеллажах, ковры в коридорах, дорогие
картины на стенах, нейлоновые гардины на
широких окнах. Первые дни из дома я никуда
не выходила, т.к. не знала, где в новой
квартире лежат деньги отца. Однажды,
исследуя квартиру, я нашла чековую книжку
на свое имя. На моем счету было 10 тысяч
крон. Книжку я взяла с собой и в тот же
день получила в банке 100 крон. До 12-ти
часов ночи я шаталась по городу,
посмотрела два фильма, наелась своего
любимого мороженого и леденцов. У отца
были гости, в гостинтинной шумно
разговаривали, смеялись, играла музыка. Я
пошла к себе, разделась и легла. Часа в 3
ночи я проснулась от сильного визга. Потом
послышались приглушенные крики и рухнуло
что-то тяжелое. Накинув халат, я вышла в
коридор. Из гостинной пробивался слабый
свет. Стеклянные двери были неплотно
задрапированы и можно было видеть, что
творится в комнате. Прямо на ковре у
лежала женщина с красивым испуганным
лицом. У нее в ногах стоял отец. Он был
обнажен, и его огромный член торчал, как
палка. "Голубчик, - шептала женщина
срывающимся голосом, - сжалься, я не
могу... Он такой огромный... Ты разорвешь
меня..."
 Отец угрюмо молчал, глядя на
женщину злыми пьяными глазами.
 "Помогите!" - жалобно застонала
она, отползая от отца, смешно перебирая
ногами. Отец, не обращая внимания на ее
причитания, молча схватил ее за ноги и
притянул к себе. Отбросив ее руки, он
силой разжал ей ляжки и стал втыкать свой
член в женщину.
 Она истошно завизжала и стала
царапать лицо отца своими длинными
ногтями. По его лицу потекла кровь. Я не
выдержала и вошла в комнату. Ни слова не
говоря, подняв за подбородок голову отца,
вытерла кровь своим платком. Затем
тихонько оттолкнула его от хрипящей
женщины. После этого схватила ее за
шиворот платья, приподняла над полом и
наотмашь хлестнула по щекам ладонью.
"Убирайся!" Мое появление ошеломило ее, а
подщечина лишила речи. Она лихорадочно
оделась и ни слова не говоря, выбежала на
улицу. Я вернулась к отцу. Он сидел
униженный и подавленный, стараясь не
смотреть мне в глаза. Я смазала царапины
на его лице йодом, с трудом сдерживая
себя, чтобы не смотреть на его огромный
торчащий член, который вздымался вверх,
как обелиск. Я была так возбуждена, что
боялась наделать глупостей.
 Пожелав отцу доброй ночи, я
торопливо ушла из его комнаты.
 Лежа в постели я с ужасом думала о
том, что увидев женщину, лежавшую перед
отцом, я хотела оказаться на ее месте.
 "Какое кощунство! Какие ужасные
мысли!" Но как не пыталась я их отбросить,
они все равно овладевали мной. Я понимала,
что когда хлестала женщину по щекам, мой
халат распахнулся, и отец мог видеть меня
голой. Очень жалко, что он не видел этого.
Нужно было распахнуть халат шире и
обратить на себя его внимание.
 Мне уже 15 лет, у меня красивые
стройные ноги, высокая грудь, подтянутый
живот. На следующий год я смогу принять
участие в конкурсе красоты. "O чем я
думаю?! Какой ужас! Это ведь мой отец".
Мое существо, ленивое и флегматичное, не
привыкло к таким переживаниям. Утром,
вспоминая свои ночные мысли, я уже не
ужасалась ими, они прижились в моей
подушке, стали обычными и даже сладкими.
Это ведь только мысли.
 Отец ушел на работу раньше
обычного, и я завтракала одна.
 Фрау Нильсон никак не выразила
своего отношения к ночному происшествию,
хотя я точно знала, что она не спала. До
обеда я пролежала в гостинной на диване,
ничего не делая и не думая. От скуки
разболелась голова, и я решила перед
обедом прогуляться.
 Возле нашего дома был барак с
автоматическим проигрывателем. Там можно
было потанцевать. B бараке было пусто,
только несколько юнцов лет по 17-18 и две
худые девушки в брюках стояли у окна,
изредка перебрасываясь словами. Денег для
автомата у них не было. Они ждали, когда
прийдет кто-нибудь из посетителей. Я
заказала бутылку пива, бросила одну крону
в автомат и села у стойки наблюдать, как
они будут танцевать. Как только заиграла
музыка, юнцы схватили девушек и стали
танцевать. Это было так смешно, что можно
было подумать, пропусти они один такт, их
хватит удар. Я допила свою бутылку, и
сидела просто так. Один из юнцов дернул
меня за руку, молча вытащил меня на
середину, и мы начали танцевать. Когда
пластинка кончилась, я снова опустила
крону. Теперь меня вытащил другой парень,
за ним третий. Так я протанцевала со всеми
парнями. Пришла еще одна девица с красивым
надменным лицом. Ее ноги были худые и
немноного кривые. Она хорошо предавалась
ритму, с иступлением танцевала. Когда я
стала уходить, один парень подошел ко мне,
и вся компания двинулась за ним.
 "Где ты живешь?" - спросил он,
оглядывая меня с головы до ног.
 - Вот в этом доме .
 "Мы пойдем к тебе", - заявил он
такии тоном, будто все зависело только от
него.
 Я промолчала. B моей комнате они
чувствовали себя как дома, со мной
обращались как со старой знакомой. Их
наглость мне импонировала. Я принимала все
как должное. Один юнец вышел и вернулся с
бутылкой виски. другой включил магнитофон.
Мебель торопливо расшвыряли по углам и
начали танцевать. Вскоре я познакомилась
со всеми. Одного звали Надсмотрщик, ему
подчинялись все. У него было продолговатое
холодное лицо и серые глаза. Второго звали
Верзила, он ходил в черном свитере,
постоянно жевал резинку, сплевывая ее на
пол. Третьего звали Злой. Он щурил глаза,
скаля зубы. Голос у него был тихий и
хриплый, в нем чувствовалась какая-то
угроза. Толстого флегматика с белесыми
бровями и торчащими ушами звали Спесивый.
За все время он не проронил ни слова.
Танцевал он неважно, но много пил и не
пьянел. Пятый куда-то ходил и приносил
вино. Он отыскал рюмки и даже умудрился
стащить у фрау Нильсон закуску. Ходил он
медленно и лениво, пока его не осеняла
какая-то идея. Тогда он сразу
преображался, становился энергичным и
стремительным. Его звали Лукавый. У
девочек тоже были прозвища. Самую старшую
звали Художницей. Она была хорошо сложена.
На ней были брюки и шелковая блуза.
Красивую кривоножку звали Разбойницей. Она
много пила и вела себя развязно. Все ее
целовали, она при этом дергалась всем
телом, крепко прижимаясь к партнеру. Ей
так насосали губы, что они распухли и
стали ярко алыми. Одна сидела все время на
одном месте. Эта третья девочка мало пила,
танцевала как-то нехотя и старалась как
можно скорее куда-нибудь сесть. Ее в
общем-то простенькое лицо украшали черные
волосы и красивые губы. На ее правой руке
была вытатуирована красная роза с длинными
шипами на стебле. У нее были красивые ноги
и высокая грудь. Ее звали Смертное Ложе.
Мне тоже скоро придумали прозвище - Щенок.
Я была самая маленькая по росту и мне было
16 лет.
 B 6 часов вечера Надсмотрщик
выключил магнитофон и пошел к выходу. Все
потянулись за ним. Только Смертное Ложе
осталась на месте. Я вышла с ребятами на
улицу. Hадсмотрщик привел нас к какому-то
особняку и, прежде чем позвонить, пальцем
подозвал меня.
 - Пойдешь?
 Я кивнула головой.
 - Дай нам денег.
 У меня осталось 88 крон из 100,
полученных мною в банке и я все отдала
Надсмотрщику. Он пересчитал деньги и сунул
себе в карман. Pазбойница подошла ко мне и
спросила: "Ты знаешь, куда идешь?"
 - Нет, - ответила я таким
безразличным тоном, что она сразу
прекратила задавать вопросы. Нам открыли
калитку, и мы прошли к какому-то дому.
 B прихожей нас встретил какой-то
старик, сморщенный и горбатый. Окинув
взглядом всю компанию, он обратился к
Надсмотрщику:
 - Сколько раз говорить, чтобы не
водил новеньких сразу сюда. Были у Штроса?
 Hадсмотрщик вынул деньги и молча
сунул старику.
 - Сколько?
 - 80 крон.
 - За тобой еще 120 .
 - Знаю .
 Старик привел нас в комнату,
задрапированную малиновым и голубым
бархатом и вышел. Никакой мебели в комнате
не было. Все сели прямо на пол, устланный
пушистым ковром. На стенах висели бра,
испускавшие тусклый свет. Все сидели
чего-то ожидая. Вдруг в комнату вошла
красивая светловолосая женщина. Она была
одета в роскошное бальное платье,
переливающееся алыми и фиолетовыми
цветами. B руках у нее была какая-то
коробочка. "Сколько вас?" - спросила она,
обращаясь к Надсмотрщику.
 - 8 человек, одна новенькая, ей
только одну таблетку .
 Женщина раскрыла коробочку и стала
раздавать всем по две таблетки, затем
улеглась на спину и стала ждать. Я
проглотила свою таблетку и легла как она.
Очень скоро я почувствовала, как какая-то
неведомая сила подхватила меня и понесла
вверх. Я почувствовала себя легко и
свободно. На душе стало радостно, хотелось
петь, кричать и плеваться. Кто-то дернул
меня за ляжку и стал гладить по животу. От
этого прикосновения меня прошиб озноб.
Губы в промежности стали влажными. B этот
момент послышалась музыка, кто-то
заразительно засмеялся. Я открыла глаза.
Комната неузнаваемо преобразилась, она вся
переливалась разноцветными бликами. Люди
казались букашками в этом сказочном
дворце. Все мелькало и кружилось перед
глазами с неимоверной быстротой. Вдруг я
заметила, что Художница лежит без брюк, а
Лукавый стаскивает с нее трусы. Ее длинные
красивые ноги все время в движении.
Pазбойница, наклонившись над Спесивым,
сосет его член, а Злой, совершенно голый,
задрав ей платье, откинув в сторону ее
тонкие нейлоновые трусы, вставил ей в щель
свой член. Я успела заметить, что Лукавый
снял трусики с Художницы и они с криком
соединились. Вдруг меня кто-то потянул за
руку. Совсем рядом со мной лежала
обнаженная женщина, принесшая нам
таблетки. Ее глаза сжигали меня похотливым
огнем. Она дотронулась до моего платья
рукой и с силой рванула его. Платье
разорвалось до пояса. Мне это очень
понравилось и я стала рвать на себе платье
и белье до тех пор, пока оно не
превратилось в клочья. Я осталась в
бюстгальтере и трусиках. Женщина просунула
мне под трусы свою руку, стала искустно
тереть мой клитор. Чтобы ей помочь, я
разорвала трусы, женщина подтянула меня к
себе и, вынув мою грудь, стала целовать
ее, покусывая соски. Я затрепетала в
конвульсиях параксизма. Не помню, как я
оказалась под этой женщиной. Я помню ее
пылающее лицо между моих ног, а ее горячий
язык во мне. Потом меня кто-то столкнул с
лица женщины.
 Обернувшись, я увидела, что на нее
лег Надсмотрщик. Ко мне подбежал Спесивый.
Ничего не говоря, он обхватил меня за
талию и повалил на пол. Я почувствовала,
как его упругий член уперся мне в живот.
Он никак не мог попасть в меня, хотя я
сгорала от нетерпения. Наконец, головка
его члена у самого входа. Он дергается,
тыкается в ляжки. Я, безумствуя, не
выдерживая этой пытки, ловлю член рукой и
направляю точно в цель. Удар, острая боль,
я чувствую, как что-то живое, твердое
бьется в моем теле.
 Наконец-то! O! Миг давно желанный.
Cпесивый прижал руками мои ноги и сильным
движением вгоняет в меня свой член. Я вся
ушла в сладкое ощущение этого
совокупления. Наслаждение растет быстро и
кажется, что ему нет предела. Вдруг меня
пронзило такое ощущение слабости, такой
утомительный восторг, что я невольно
вскрикнула и начала метаться. На несколько
минут я впадаю в приятное заблуждение.
Меня кто-то целует, тискает мою грудь, а я
не могу пошевелиться. Постепенно силы
возвращаются ко мне. Я открываю глаза и
вижу, как Художница, усевшись верхом на
Лукавого, неистово двигает своим задом.
Около меня оказывается Верзила. Он еще не
может ничего сделать, его член, только что
вынутый из Разбойницы, поник. Я беру его в
рот. Пока приспосабливаюсь и дело
налаживается. Его большой член
увеличивается и, твердея плавно, двигается
между моими губами. Когда член полностью
распускается, я выпускаю его изо рта и
ложусь на спину. Верзила быстро находит
вход в мое тело. И вот мы уже танцуем
пляску похоти, двигаясь в такт
разгоряченными телами.
 Верзила не вынимает член из меня
и, как сделал Спесивый, он глубоко
втолкнул его в меня и медленно двигал
внутри, заставляя меня содрагаться от
мерно нарастающего удовольствия. Мне
удается кончить два раза подряд. Ощущения
становятся не такими острыми, как в первый
раз, но более глубокими и
продолжительными. Возбуждение, вызванное
таблетками отхлынуло неожиданно и
внезапно. Первой очнулась я, как раз в тот
момент, когда сосала член. Все сразу
уменьшилось, поблекло, стало будничным и
скучным. Я все еще двигала губами и
языком, но того сладострастного чувства,
которое меня недавно захватило, теперь не
стало. Я вынула изо рта и повалилась на
спину. Я чувствовала как Злой лег на меня,
всунул свой член во влагалище и стал
торопливо двигать им. Мне это не
доставляло никакого удовольствия, но у
меня не было сил сопротивляться. Злой
скоро кончил и лег рядом со мной.
 Я первая пришла в себя после
прострации, вызванной сильным
перевозбуждением. Немного болела голова и
слегка подташнивало.
 Все вокруг лежали бледные и
обессиленные. У женщины на животе был
огромный синяк от поцелуя. Cпесивый лежал
между ног Разбойницы, положив ей голову на
лобок. Губы Разбойницы были в крови.
Метрах в двух распластался Надсмотрщик, и
красивая женщина иступленно сосала его
член. На меня она не обращала внимания.
 Я хорошо помнила, что разорвала
свою одежду, но не могла понять, почему
это сделала. Домой я попала в 2 часа ночи
в чужом платье, разбитая и голодная.
Наскоро поела и легла спать.
 C этого времени я уже целиком
принадлежала банде и безропотно
подчинялась ее законам. Нас крепко связала
скука, с которой в одиночку никто бороться
не мог. Я научилась пить виски и почти не
пьянеть. Каждую неделю мы ходили к горбуну
проваливаться и безумствовать в
наркотическом бреду.
 Шло время, я взрослела. Я уже
нисколько не была похожа на того щенка,
который бездумно и слепо сунулся в пасть к
дьяволу.
 B 17 лет я выглядела вполне
сформировавшейся женщиной с высокой грудью
и широкими бедрами. Секс стал существом
моей жизни, ее смыслом и основой. Все, что
мы не делали, чтобы не думали, все в
конечном счете сводилось к этому. Мы
презирали все, что выдумали люди, чтобы
сковать свободу сексуальных отношений. Мы
делали то, что считалось непристойным и
вообще вредным. У нас процветал лесбос,
гомосексуализм, сношение в анус, онанизм в
одиночку и групповой. Некоторые не
выдерживали, и их отправляли больницу, но
потом они все же возвращались к нам.
 Однажды утром, когда я лежала в
постели, ко мне пришли Надсмотрщик и
Спесивый. Ночью они были в клубе, были
изрядно пьяны и раздасованны. Двух девиц,
которых они уговорили, отбили какие-то
парни. Я встала голая, открыла нижний ящик
стола, где прятала запасы вина. Со сна я
никак не могла попасть в замочную
скважину, долго возилась с ней, низко
изогнувшись. Мой вид возбудил ребят и
Надсмотрщик, сбросив штаны, бросился ко
мне. Он вставил сзади в меня свой член и
нагнувшись, взял у меня.
 Открыв стол, достал бутылку виски,
вырвал зубами пробку, подал бутылку
Спесивому. Тот налил вина в бокал и подал
мне. Мы выпипили. Cпесивый был возбужден и
с нетерпением ждал, когда кончит
Надсмотрщик, чтобы занять его место. Но
тот не спешил. Он крепко сжал мои бедра
руками и неспеша двигал к себе мой зад.
Cпесивый не выдержал, дал мне свой член в
рот. Сосать было неудобно, т.K.
Hадсмотрщик сильно меня качал. Член все
время вываливался изо рта и Спесивый
злился. Так продолжалось минут десять.
Cпесивый не выдержал и подхватив меня за
грудь, заставил выпрямиться. Член
Надсмотрщика вывалился из меня, парни
ругались, готовые подраться. Я отошла в
сторону и, налив себе виски, выпила. "Ты
чего?" - угрожающе спросил Надсмотрщик,
вплотную прилижаясь к Спесивому. "Давай
вместе", - ответил тот. Я отчетливо
понимала, что значит вместе, так они
обычно использовали Разбойницу, меня они
еще щадили, я ждала пощады и на этот раз.
 Hадсмотрщик окинул меня пытливым
взглядом и лег поперек кровати, опустив
ноги на пол. "Иди сюда", - позвал он меня.
Cпесивый начал снимать штаны. Я подошла к
Надсмотрщику и села на него верхом. Он
вставил в меня свой член и повалил на
себя, раздвинув свои ноги. Сзади подошел
спесивый. Он ткнул в меня свой палец и
долго двигал им, испытывая меня. Это было
для меня не ново, мне часто засовывали в
анус при совокуплении. Я к этому привыкла.
Злой однажды вставил в анус свой член, но
потом быстро вынул. Вынув палец из моего
ануса, Спесивый несколько секунд
раздумывал. Затем приставил к заднему
отверстию свой член, резким толчком ввел
его в меня. Мне было больно, я застонала.
Было такое чувство, будто меня разорвали
пополам. Оба члена шевелились во мне
синхронно. Когда Надсмотрщик вынимал,
Спесивый вставлял. Удовольствия от
совокупления я не испытывала, но к
неприятным ощущениям быстро привыкла и
даже стала помогать обоим движениями
своего тела. B самый разгар совокупления в
комнату вошла фрау Нильсон. Сначала она
онемела, потом взяла себя в руки. "Что вы
хотите?", - спросила я. "Я зайду позже", с
достоинством произнесла она, собираясь
уходить. "Постойте, вы мне нужны!" Фрау
Нильсон обернулась, на мгновение в ее
глазах мелькнули похотливые огоньки. Она
спокойно и внимательно смотрела на меня.
"Там на столе сигареты, прикурите и дайте
мне одну".
 "Здесь нет сигарет" - сказала она.
"Возьмите у меня в брюках", - пробурчал
Спесивый, делая свое дело. Фрау Нильсон
достала пачку сигарет, прикурила и дала
каждому из нас. "Я буду еще нужна?" -
спросила она. B это время стал кончать
Надсмотрщик. Он зарычал, задергался и
выбросил в меня горячую струю спермы. Я
тоже начала чувствовать щекотание в груди,
но кончить не смогла, мешала тупая боль в
анусе от члена Спесивого. Фрау Нильсон все
еще стояла возле нас. Hадсмотрщик вылез из
под меня, сел в кресло и с наслаждением
затянулся сигаретой, внимательно
рассматривая фрау Нильсон. Я попробывала
тереть клитор, чтобы как-нибудь облегчить
положение. Сразу стало легче, неприятные
ощущения стали исчезать, а удовольствие
расти.
 Занятая своим делом, я забыла про
фрау Нильсон, которая с увлечением
наблюдала наше совокупление. Через
несколько минут я кончила, при этом так
знергично ворочая задом, что едва не сло
мала член Спесивому, он даже вскрикнул от
боли. Кончить он так и не смог. Я
удовлетворенная, в изнеможении
распласталась на кровати, а Спесивый все
еще двигал членом между моими ягодицами. Я
не чувствовала боли, ощущения
притуплялись. Вдруг я услышала нервный
шепот фрау Нильсон: "Вы много себе
позволяете, молодой человек. Я не уличная
девка". Я повернулась и увидела, что
Надсмотрщик задрал подол ее платья и
гладит холенные ляжки повыше чулок. Она с
недоумением отталкивала его руки, не
пытаясь опустить юбку. Пальцы Надсмотрщика
просунулись в узкую щель между ляжек
женщины и стали тереть ее промежность.
"Это неслыханная дерзость!" - закричала
фрау Нильсон. При этом ее ноги сами собой
раздвинулись, пропуская руку Надсмотрщика
к самым сокровенным местам. Она стала
тяжело и томно дышать, слегка двигая
бедрами. Она отталкивала руку, но слабо и
безуспешно. Член Спесивого все еще
двигался во мне, но ему никак не удавалось
кончить. Пикантное зрелище стало
возбуждать меня. Я во все глаза наблюдала
за фрау Нильсон, получая большое
удовольствие. Она, разомлевшая и
безвольная, бессильно откинулась на спинку
кресла, раздвинув ноги пошире. Когда
Надсмотрщик начал стаскивать с нее трусы,
она встрепенулась:"Не надо, прошу вас, не
делайте этого!" Hадсмотрщик, не обращая
внимания на ее слова, стянул с нее трусы.
Трусы затрещали. "Не надо, я сама их
сниму, отвернитесь. И ты отвернись" -
обратилась она ко мне. "Не могу же я
снимать трусы при вас!" "Глупости, -
пробормотал Надсмотрщик, - снимай". Фрау
Нильсон покорилась. Как только ее тело
открылось Надсмотрщику, он опустился на
колени между ног служанки и с жадностью
стал целовать пышные белые ляжки, все
ближе приближаясь к промежности. Фрау
Нильсон издала долгий протяжный стон
наслаждения и задергалась всем телом. Это
зрелище прибавило мне сил и энергии.
Cпесивый, тоже наблюдавший за ними,
схватил меня за бедра и, приподняв немного
вверх, стал вколачивать в меня свой член.
Кончили мы одновременно. Фрау Нильсон
покусала Надсмотрщика в агонии параксизма
и кончала долго, протяжно стеная.
 Спустя час парни ушли. Я
пообедала, оделась и ушла гулять. B 4 часа
мы обычно собирались у бара выпить и
потанцевать. До 4-х осталось мало времени
и я поехала на трамвае. B баре наших было
трое: двое парней и Разбойница. Парней я
плохо знала - они были новенькие. C одним
я, кажется уже блаженствовала, второго
видела один раз мельком. Именно этот
незнакомый подошел ко мне.
 "Угрюмый", - сказал он, глядя на
меня. "Пошли танцевать", - затем предложил
он. Мы протанцевали один танец, и меня
забрали другие ребята. Угрюмый все время
следил за мной, и я чувствовала, что он ко
мне неравнодушен. Я точно знала, что
сегодня отдамся ему и присматривалась к
его фигуре, повадкам, настроению.
 B 8 часов нас выгнали из бара. Мы
пошли к Верзиле. Он пошел первый и куда-то
выпроводил своих родителей. "Можем до
2-х", - сообщил он. B подьезде угрюмый
обнял меня за плечи, рука его юркнула за
ворот моего платья и нежно искала мою
грудь. "Будь со мной!" - тихо сказал он.
"Мне все равно" - безразличным тоном
ответила я. Мы вошли в квартиру и угрюмый
отстал от меня. "Ты с ним поосторожней, -
предупредила меня сова, - у этого парня
огромный член. Он меня чуть не разорвал".
Сова в нашей компании недавно, ей дали это
прозвище за огромные глаза. Ей было только
16 лет, это красивая, смуглая, похожая на
цыганку девочка. Мне нравилась эта
девочка. Мы с ней часто занимались
минетом. Она лижет долго, легко и особенно
любит лизать снизу.
 Квартира у Верзилы меньше моей, но
обставлена красивой совреной мебелью. Мы
немного выпили. Парни затеяли драку.
Больше всего досталось Спесивому. У него
была рассечена бровь, распухло правое ухо.
K нему подошла Разбойница и вытерла кровь
своим платком. Оказывается, что подрались
из-за Совы, ее не поделили.
 Раньше парни не дрались из-за
этого. Злой уселся на диван и принялся
дрочить член угюмому. Кто-то предложил
проонанировать весь вечер. Все
согласились. Мы уселись в кружок. Парни
опустили до колен брюки, а девчонки
подняли до пояса свои платья и опустили
трусы. Кто-нибудь в таком случае садится в
середину и должен быстро и как можно
эффектнее кончать. От этого будет зависеть
удовольствие остальных. Потом в круг
садится следующий и так далее... Первой в
круг села Разбойница. Она избрала среди
окружающих обьект страсти - это был Злой.
Повернувшись к нему и и широко раздвинув
ноги она некоторое время гладила свои
мягкие и редкие волосы на лобке. Мы
смотрели на нее и лениво, едва касаясь
пальцами клитора, возбуждали себя. Парни
теребили еще вялые, сморщенные члены. Злой
нравился Разбойнице, а она нравилась ему.
Он с вожделением смотрел на розовые губы
ее щели и быстрыми движениями привел свой
член в состояние эрекции. Это понравилось
Разбойнице. Она слегка подогнула колени,
откинулась назад и, введя в себя палец,
стала неистово тереть клитор. Он
увеличился, торчал как маленький язычок
пламени. Постепенно похоть охватила всех.
Мы с увлечением онанировали, глядели друг
на друга горящими глазами. Я случайно
взглянула в сторону Угрюмого и встретилась
с его жадным похотливым взглядом. Потом я
увидела его член. Это была толстая палка,
торчащая вверх, хотя угрюмый и не трогал
его руками. Вид члена Угрюмого произвел на
меня огромное впечатление, более
великолепного члена я еще никогда не
видела. B нем, по крайней мере, было около
20 см.
 Начала кончать Разбойница. Она
стонала, извивалась, раздирая себе
влагалище дрожащими пальцами. Я тоже
кончила, испытав сладкое головокружение.
Вслед за Разбойницей села в круг
Художница. Она очевидно была уже на
пределе, так как не терла себе клитор, а
только похлопывала его ладонью, содрогаясь
при этом всем телом от острого, почти
болезненного ощущения. Мы еще не успели
как следует приготовиться, а Художница
рухнув на пол всем телом, забилась в
конвульсиях параксизма. Xудожницу сменила
Сова. Девочка вошла в круг, стала медленно
и ритмично извиваться, тесно сжав бедрами
свою руку. Она будто танцевала танец
похоти и страсти. Она тихо и протяжно
стонала, замирала на секунду и снова
продолжала свои движения. Вдруг она
присела так, что всем стало видно, что ее
промежность блестит, как от обильной росы.
Пока Сова онанировала, мы разделись.
Похоть бушевала в нас неистовой силой.
Каждому хотелось чего-то необычного.
 Угрюмый оказался около меня. Я
стала с упоением дрочить его член, он
искусно тереть мой клитор. Hадсмотрщик
подполз к Сове и стал лизать ей руку,
которой она себя возбуждала. Художница
опустилась рядом и поймала ртом его член.
Сзади к Художнице подошел Спесивый и
приподняв за бедра, стал всовывать ей член
в анус. Cmepthoe Ложе и Злой с увлечением
сосали друг у друга. Я оказалась верхом на
Угрюмом, и его член глубоко вошел в меня,
причинив мне боль, которая скоро сменилась
бурной радостью. Я не смогла сдержать крик
восторга. Я успела кончить несколько раз и
была на грани обморока, почувствовав
подергивание его члена во мне и удары
горячей спермы...
 Домой я вернулась в 3 часа ночи. K
большому удивлению застала отца одного. Он
радостно встретил меня и как-то по
особенному посмотрел.
 - Девочка, ты уже взрослая! Надо
выпить за твое совершеннолетие.
 - C удовольствием, только
переоденусь.
 Я наскоро переоделась, накинув на
голое тело шерстяное платье.
 Увидев меня, отец опешил. Я не
могла понять, почему его лицо исказилось
гримасой боли и дрогнула рука. Мы выпили,
я подошла к зеркалу, чтобы поправить
прическу. Только теперь я поняла, что так
возбудило отца. Тонкая шерсть обтянула
голое тело и с необыкновенной четкостью
подчеркивала все изгибы моего тела, а
затвердевшая грудь торчала двумя острыми
пирамидками. Это была непростительная
ошибка, но теперь изменить ничего нельзя,
да я и не хотела. Отец сел к столу и с
выражением мрачной отчаянности уставился
на мои ноги. "Да, тихо произнес он, ты уже
совсем взрослая женщина. Иди сюда. Сядь.
Выпьем коньяку?" Я молча кивнула головой.
Отец налил вино. "Ты моя хорошая девочка!
Ты просто великолепна!" Мы выпили. От
вина, от какой-то интимной обстановки, я
почувствовала наслаждение, прилив безумной
похоти захлестнул меня, затуманил разум.
"Я хочу тебя поцевать", - сказал отец, -
ведь я могу это сделать. Я же отец, а ты
моя дочь."
 Он притянул меня к себе,
осторожно, а потом все более страстно стал
целовать меня. "Давай потанцуем?" -
спросил он, оторвавшись от моих губ. Под
плавные тихие звуки блюза мы начали
танцевать, тесно прижавшись друг к другу.
Я почувствовала животом железную твердость
напряженного члена отца, и это привело
меня дикий восторг. Вдруг отец замер,
отстранив меня руками, и со стоном
отвернулся.
 - Как жаль, что ты не моя жена!
 - Почему? - дрожащим голосом
спросила я.
 - Потому, что...! A! Что об этом
говорить - выпьем!
 - Так все же почему плохо? -
спросила я с иронией и уселась к нему на
колени.
 - Сумасшедшая девчонка! -
воскликнул он, пытаясь снять меня с колен.
Обняв его за шею, я прильнула к его губам
страстным и долгим поцелуем.
 - А мне нравится, что ты мой отец,
сказала я, - мне нравится, что ты
настоящий мужчина.
 - Ты говоришь глупости девочка, -
с испугом произнес отец, отстраняясь от
меня.
 Я почувствовала под собой его
великолепный член и совершенно обезумела
от похоти. Я уже не могла сдерживать
своего желания, и, прильнув к нему грудью,
стала ерзать у него на коленях, совершая
половой акт.
 - Нет! - растерянно воскликнул
отец, это невозможно! Это безумно. Иди к
себе детка.
 Легко сказать, иди к себе, но уйти
я не могла. Я хотела его, и это желание
было сильнее меня и его.
 - Я буду спать с тобой, -
решительно сказала я, направившись в его
спальню. Сбросив платье, я легла в
постель, с головой скрылась под одеялом.
Отец долго не шел, я думала, что он уснул
за столом. Вдруг дверь открылась, и вошел
отец. Несколько минут он стоял в
нерешительности у кровати, очевидно думал,
что я уснула. Он осторожно лег рядом со
мной поверх одеяла.
 - Ложись под одеяло, - сказала я.
Он повиновался. Мы лежали лежали рядом под
одеялом, безсознательно сохраняя дистанцию
между телами. Я внезапно и порывисто
прильнула к нему, охватив рукой за шею. Он
обнял меня и с силой притянул к себе.
Говорить я не стала, еще секунда и я под
ним, он раздвинул мои ноги и стал слабыми
толчками вводить член в мое сильно
увлажненное влагалище. "Вот, наконец
свершилось", - мелькнуло у меня в голове.
 Я подалась навстречу члену, и член
молниеносно влетел во влагалище, упершись
в матку. Я охнула.
 - Тебе плохо? - спросил он
заботливо.
 - Нет, нет, нет, хорошо. Это я от
удовольствия!
 Мы неистовствовали несколько
часов. Я стремилась познать отца как можно
полнее. Он имел меня всевозможными
способами, больше всего мне нравилось
"Через зад". Уже днем отец поставил меня у
кровати и нагнул. Я легла на постель
грудью и почувствола, как член входит
внутрь меня. Это было последнее, что
осталось между нами. Теперь мы
принадлежали друг другу до конца.
 - Ты будешь моей женой?
 - Разве это возможно?
 - Нам все возможно, - сказал отец.
 - Это было бы слишком хорошо, я
давно мечтала о тебе! Я хочу быть твоей
женой. Мне больше никто не нужен...
 Через 2 дня мы уехали в свадебное
путешествие...
(C) Сергей Есенин