22 октября 1998

 ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН
 (роман в стихах)


 На свете, братцы, все говно,
 Все мы порою, что оно,
 Пока бокал пенистый пьем,
 Пока красавиц мы ебем.
 Ебут самих нас в жопу годы -
 Таков, увы, закон природы.
 Рабы страстей, рабы порока,
 Стремимся мы по воле рока,
 Туда, где выпить иль ебнуть,
 И, по возможности, все даром,
 Стремимся сделать это с жаром,
 И поскорее улизнуть.
 Но время между тем летит,
 И ни хуя нам не простит:
 То боль в спине, в груди отдышка,
 То геморрой, то где-то шишка,
 Начнем мы кашлять и дристать,
 И пальцем в жопе ковырять,
 И вспоминать былые годы,
 Таков, увы, закон природы.
 Потом свернется лыком хуй,
 И, как над ним ты ни колдуй,
 Он никогда уже не встанет,
 Кивнет на миг и вновь завянет,
 Как вянут первые цветы,
 Морозом тронутой листвы,
 Так всех, друзья, нас косят годы,
 Таков, увы, закон природы.


 Мой дядя самых честных правил,
 Когда не в шутку занемог,
 Кобыле так с утра заправил,
 Что дворник вытащить не мог.
 Его пример - другим наука,
 Коль есть меж ног такая штука,
 Не тычь ее кобыле в зад -
 Как дядя - сам не будешь рад.
 С утра, как дядя Зорьке вставил,
 И тут инфаркт его хватил,
 Он состояние оставил,
 Всего лишь четверть прокутил.
 Его пример - другим наука
 Что жизнь? Не жизнь, сплошная мука.
 Всю жизнь работаешь, копишь
 И не доешь, и не доспишь,
 И кажется достиг всего ты,
 Пора оставить все заботы,
 Жить в удовольствие начать,
 И прибалдеть, и приторчать...
 Ан нет, готовит снова рок
 Суровый, жесткий свой урок.
 Итак, пиздец приходит дяде.
 На век прощайте водка, бляди.
 И в мрачны мысли погружен
 Лежит на смертном одре он.
 А в этот столь печальный час
 В деревню вихрем к дяде мчась,
 Ртом жадно к горлышку приник
 Наследник всех его сберкниг -
 Племяник, звать его Евгений,
 Он, не имеея сбережений,
 В какой-то должности служил
 И милостями дяди жил.
 Евгения почтенный папа
 Каким-то важным чином был.
 Хоть осторожно, в меру хапал
 И много тратить не любил,
 Но все-же, как то раз увлекся,
 Всплыло, что было и что нет,
 Как говорится, папа спекся
 И загудел на десять лет.
 А будучи в годах преклонных,
 Не вынеся волнений онных,
 В одну неделю захирел,
 Пошел посрать и околел.
 Мамаша долго не страдала.
 Такой, уж, женщины народ.
 "Я не стара еще" - сказала,
 "Я жить хочу, ебись все в рот."
 И с тем дала от сына ходу.
 Уж он один живет два года.
 Евгений был практичен с детства.
 Свое мизерное наследство
 Не тратил он по пустякам.
 Пятак слагая к пятакам,
 Он был великий эконом,
 То есть умел судить о том,
 Зачем все пьют и там и тут,
 Хоть цены все у нас растут.
 Любил он тулиться. И в этом
 Не знал ни меры, ни числа.
 К нему друзья взывали... Где там...
 А член имел как у осла.
 Бывало, на балу танцуя,
 В смущеньи должен был бежать.
 Его трико давленье хуя
 Не в силах было удержать.
 И ладно, если б все сходило
 Без шума, драки, без беды.
 А то за баб не раз, мудила,
 Он получал уже пизды.
 Да все видать не к проку было,
 Лишь оклемается едва,
 И ну пихать свой мотовило,
 Будь то девка, иль вдова.
 Мы все ебемся понемногу
 И где-нибудь, и как-нибудь,
 Так что поебкой, слава Богу,
 У нас не мудрено блеснуть.
 Но поберечь не вредно семя,
 Член к нам одним концом прирос.
 Тем паче, что в любое время
 Так на него повышен спрос.
 Но... Ша! Я, кажется, зарвался,
 Прощения у вас прошу.
 И к дяде, что один остался,
 Скорее с вами поспешу.
 Ах, опоздали мы немного,
 Папаша уж в базе почил.
 Так мир ему и слава Богу,
 Что завещанье настрочил.
 А вот племянник мчится быстро,
 Как за блондинкою грузин,
 Давайте же мы выйдем тихо,
 Пускай останется один.
 Ну а пока у нас есть время,
 Поговорим на злобу дня.
 Так, что я там пиздел про семя?
 Забыл... Но это все хуйня.
 Не в этом зла и бед причина.
 От баб страдаем мы, мужчины,
 Что в бабах прок? Одна пизда,
 Да и пизда не без вреда.
 И так не только на Руси,
 В любой стране о том спроси.
 Где баба, скажут, быть беде,
 "Шерше ля фам" - ищи в пизде.
 От бабы ругань, пьянка, драка,
 Но лишь ее поставишь раком,
 Концом ее перекрестишь
 И все забудешь, все простишь.
 И лишь конец прижмешь к ноге
 И то уже "Тульмонт", эге!
 А если бы еще минет,
 А если бы еще... но, нет,
 Черед и этому придет,
 А нас теперь Евгений ждет.
 Но тут насмешливый читатель
 Быть может мне вопрос задаст.
 Ты с бабой сам лежал в кровати,
 Иль, может быть, ты педераст?
 Иль, может, в бабах не везло?
 Коль говоришь, что в них все зло.
 Его, без гнева и без страха,
 Пошлю интеллигентно на хуй,
 Коли умен меня поймет,
 А коли глуп - пускай идет.
 Я сам бы рад, к чему скрывать,
 С хорошей бабою в кровать!
 Но баба бабой остается,
 Пускай как бог она ебется.


 Деревня, где скучал Евгений,
 Была прелестный уголок.
 Он в первый день без рассуждений
 В кусты крестьянку поволок.
 И преуспев там в деле скором,
 Спокойно вылез из куста,
 Обвел свое именье взором,
 Поссал и молвил: "Красота!"
 Один среди своих владений,
 Чтоб время с пользой проводить,
 Решил Евгений в эту пору
 Такой порядок учредить.
 Велел он бабам всем собраться,
 Пересчитал их лично сам;
 Чтоб было легче разобраться,
 Переписал их по часам.
 Бывало он еще в постели
 Спросонок чешет два яйца,
 А под окном уж баба в теле
 Ждет с нетерпеньем у крыльца.
 В обед еще и в ужин тоже,
 Так кто ж такое стерпит, боже,
 А наш герой, хоть и ослаб,
 Ебет и днем, и ночью баб.
 В соседстве с ним и в ту же пору
 Другой помещик проживал,
 Но тот, такого бабам пору,
 Как наш приятель, не давал.
 Звался сосед Владимир Ленский,
 Был городской, не деревенский,
 Красавец в полном цвете лет,
 Но тоже свой имел привет.
 Похуже баб, похуже водки,
 Не дай нам бог такой находки,
 Какую сей лихой орел
 В блатной Москве себе обрел.
 Он, избежав разврата света,
 Затянут был в разврат иной,
 Его душа была согрета
 Наркотиков струей шальной.
 Ширялся Вова понемногу,
 Но парнем славным был, ей богу,
 И на природы тихий лон
 Явился очень кстати он.
 Ведь наш Онегин в эту пору
 От ебли частой изнемог,
 Лежал один, задернув штору,
 И уж смотреть на баб не мог.
 Привычки с детства не имея
 Без дел подолгу прибывать,
 Нашел другую он затею:
 И начал крепко выпивать.
 Что ж, выпить в меру - худа нету,
 Но наш герой был пьян до свету,
 Из пистолета в туз лупил
 И как верблюд в пустыне пил.
 О, вина, вина! Вы давно ли
 Служили идолом и мне?
 Я пил подряд: нектар, говно ли,
 И думал - истина в вине.
 Ее там не нашел покуда;
 И сколько не пил - все во тщет.
 Но пусть не прячется, паскуда.
 Найду! Коль есть она вообще.
 Онегин с Ленским стали други.
 В часы вечерней зимней вьюги
 Подолгу у огня сидят,
 Ликеры пьют, за жизнь пиздят.
 Но тут Онегин замечает,
 Что Ленский как-то отвечает
 На все вопросы невпопад,
 И уж скорей смотаться рад,
 И пьет уже едва-едва.
 Послушаем-ка их слова:
 - Куда, Владимир, ты уходишь?
 - О, да, Евгений, мне пора.
 - Постой, с кем время ты проводишь?
 Или уже нашлась дыра?
 - Ты прав, Евгений, только, только...
 - Ну шаровые, ну народ!
 Как звать чувиху эту? Ольга?!
 Что не дает?! Как не дает?
 Да ты видать не верно просишь.
 Постой, ведь ты меня не бросишь
 На целый вечер одного?
 Не ссы - добьемся своего!
 - Скажи, там есть еще одна?
 Родная Ольгина сестра?!
 Свези меня!
 - Ты шутишь?
 - Нету?!
 Ты будешь тулить ту, я эту.
 Так что ж - мне можно собираться?
 И вот друзья уж рядом мчатся.
 Но в этот день мои друзья
 Не получили ни хуя,
 За исключеньем угощенья,
 И рано испросив прощенья
 Их сани мчат дорогой краткой.
 Мы их послушаем украдкой.
 - Ну что у Лариных?
 - Хуйня! Напрасно поднял ты меня.
 Ебать там ни кого не стану,
 Тебе ж, советую Татьяну.
 - А что так?
 - Милый друг мой Вова,
 Баб понимаешь ты хуево.
 Когда-то, в прежние года,
 И я драл всех, была б пизда.
 С годами гаснет жар в крови,
 Теперь ебу лишь по любви.
 Владимир сухо отвечал
 И после во весь путь молчал.
 Домой приехал, принял дозу,
 Ширнулся, сел и загрустил.
 Одной рукой стихи строчил,
 Другой хуй яростно дрочил.
 Меж тем, двух ебырей явленье,
 У Лариных произвело
 На баб такое впечатленье,
 Что у сестер пизду свело.
 Итак, она звалась Татьяной.
 Грудь, ноги, жопа без изъяна.
 И этих ног счастливый плен
 Мужской еще не ведал член.
 А думаете, не хотела она
 Попробовать конца?
 Хотела так, что аж потела,
 Что аж менялася с лица.
 И все-же, несмотря на это,
 Благовоспитана была.
 Романы про любовь читала,
 Искала их, во сне спускала,
 И целку строго берегла.
 Не спится Тане, враг не дремлет,
 Любовный жар ее объемлет.
 - Ах, няня, няня, не могу я,
 Открой окно, зажги свечу...
 - Ты что, дитя?
 - Хочу я хуя,
 Онегина скорей хочу!
 Татьяна рано утром встала,
 Пизду об лавку почесала.
 И села у окошка сечь
 Как Бобик Жучку будет влечь.
 А бобик Жучку шпарит раком!
 Чего бояться им, собакам?
 Лишь ветерок в листве шуршит,
 А то, глядишь, и он спешит...
 И думает в волненьи Таня:
 "Как это Бобик не устанет
 Работать в этих скоростях?"
 Так нам приходится в гостях
 Или на лестничной площадке
 Кого-то тулить без оглядки.
 Вот Бобик кончил, с Жучки слез
 И вместе с ней умчался в лес.
 Татьяна ж, сидя у окна,
 Осталась, горьких дум полна.
 А что ж Онегин? С похмелюги
 Рассолу выпил целый жбан,
 Нет средства лучше, верно други?
 И курит топтаный долбан.
 О, долбаны, бычки, окурки!
 Порой вы слаще сигарет.
 Мы же не ценим вас, придурки,
 И ценим вас, когда вас нет.
 Во рту говно, курить охота,
 А денег, только пятачок.
 И вот, в углу находит кто-то
 Полураздавленный бычок.
 И крики радости по праву
 Из глоток страждущих слышны.
 Я честь пою, пою вам славу,
 Бычки, окурки, долбаны!
 Еще кувшин рассолу просит
 И тут письмо служанка вносит.
 Он распечатал, прочитал,
 Конец в штанах мгновенно встал.
 Себя не долго Женя мучил
 Раздумьем тягостным. И вновь,
 Так как покой ему наскучил,
 Вином в нем заиграла кровь.
 Татьяну в мыслях он представил.
 И так и сяк ее поставил.
 Решил Онегин - в вечеру
 Сию Татьяну отдеру.
 День пролетел, как миг единый,
 И вот Онегин уж идет,
 Как и условлено в старинный
 Парк. Татьяна ждет.
 Минуты две они молчали.
 Подумал Женя: "Ну держись!"
 Он молвил ей: "Вы мне писали?"
 И гаркнул вдруг: "А ну ложись!"
 Орех могучий и суровый
 Стыдливо ветви отводил,
 Когда Онегин член багровый
 Из плена брюк освободил.
 От ласк Онегина небрежных
 Татьяна как в бреду была.
 Шуршанье платьев белоснежных
 И после стонов неизбежных
 Свою невинность пролила.
 Ну, а невинность это, братцы,
 Во истину и смех, и грех,
 Коль, если глубже разобраться -
 Надо разгрызть, что б съесть орех.
 Но тут меня вы извините,
 Изгрыз, поверьте, сколько мог.
 Теперь увольте и простите -
 Я целок больше не ломок.
 Ну вот, пока мы здесь пиздели,
 Онегин Таню отдолбал.
 И нам придеться вместе с ними
 Скорее поспешить на бал.


 О! Бал давно уже в разгаре!
 В гостиной жмутся пара к паре,
 И член мужчин все напряжен
 На баб всех, кроме личных жен.
 Да и примерные супруги,
 В отместку брачному кольцу,
 Кружась с партнером в бальном круге,
 К чужому тянутся концу.
 В соседней комнате, смотри-ка,
 На скатерти зеленой сика,
 А за портьерою, в углу,
 Ебут кого-то на полу.
 Лакеи быстрые снуют,
 В бильярдной так уже блюют,
 Там хлопают бутылок пробки,
 Татьяна же после поебки
 На верх тихонько поднялась,
 Закрыла дверь и улеглась.
 В сортир бежит Евгений с ходу.
 Имел он за собою моду
 Усталость с ебли душем снять,
 Что нам не вредно б перенять.
 Затем к столу он быстро мчится
 И, надобно ж беде случиться,
 Владимир с Ольгой за столом,
 Член, естественно, колом.
 Он к ним идет походкой чинной,
 Целует руку ей легко,
 "Здорово, Вова, друг старинный,
 Jeveus nome preaux, бокал "Клико"!
 Бутылочку "Клико" сначала,
 Потом "Зубровку", "Хваньчкару"
 И через час уже качало
 Друзей как листья на ветру.
 А за бутылкою "Особой",
 Онегин, плюнув вверх икрой,
 Назвал Владимира разъебой,
 А Ольгу - самою дырой.
 Владимир, поблевав немного,
 Чего-то стал орать в пылу,
 Но бровь свою насупив строго,
 Спросил Евгений: "По еблу?"
 Хозяину, что бегал рядом
 Сказал: "А ты - пойди поссы!"
 Попал случайно в Ольгу взглядом
 И снять решил с нее трусы.
 Сбежались гости. Наш кутила,
 Чтобы толпа не подходила,
 Карманный вынул пистолет.
 Толпы простыл мгновенно след.
 А он красив, могуч и смел,
 Ее меж рюмок отымел.
 Потом зеркал побил немножко,
 Прожег сигарою диван,
 Из дома вышел, крикнул: "Прошка!"
 И уж сквозь храп: "Домой, болван."


 Метельный вихрь во тьме кружится,
 В усадьбе светится окно.
 Владимир Ленский не ложится,
 Хоть спать пора уже давно.
 Он в голове полухмельной
 Был занят мыслею одной.
 И под метельный ураган
 Дуэльный чистил свой наган.
 "Онегин! Сука! Блядь! Зараза!
 Разъеба! Пидор! И говно!
 Лишь солнце встанет - драться сразу,
 Дуэль до смерти! Решено!"
 Залупой красной солнце встало.
 Во рту, с похмелья, стыд и срам.
 Онегин встал, раскрыл ебало,
 И выпил водки двести грамм.
 Звонит. Слуга к нему вбегает,
 Рубашку, галстук предлагает,
 На шею вяжет черный бант,
 Дверь настежь, входит секундант.
 Не буду приводить слова,
 Не дав ему пизды едва,
 Сказал Онегин, что придет,
 У мельницы пусть, сука, ждет.
 Поляна белым снегом крыта.
 Да, здесь все будет "шито-крыто".
 "Мой секундант", - сказал Евгений,
 "А вот мой друг - месье Шардрез."
 И так, друзья без рассуждений
 Становятся между берез.
 "Мириться? На хуй эти штуки!
 Наганы взять прошу я в руки."
 Онегин молча скинул плет
 И быстро поднял пистолет.
 Он на врага глядит сквозь мушку.
 Владимир тоже поднял пушку.
 И ни куда-нибудь, а в глаз
 Наводит дуло, пидораз.
 Онегина мондра хватила,
 Мелькнула мысль: "Убьет, мудила."
 Ну подожди, дружок, дай срок.
 И первым свой нажал курок.
 Упал Владимир. Взгляд уж мутный,
 Как будто полон сладких грез,
 И после паузы минутной
 "Пиздец" - сказал месье Шардрез.


 (нечто типа P.S.)

 Упал Владимир, взгляд уж мутный,
 Как будто полон сладких грез,
 И после паузы минутной
 "Пиздец", - сказал месье Шардрез.
 Что ж делать. Знать натуры женской
 Не знал один, должно быть, Ленский.
 Ведь не прошел еще и год,
 А Ольгу уж другой ебет...
 Оговорюсь: другой стал мужем,
 Но не о том, друзья, мы тужим.
 Твердила мать и без ответа
 Не оставались те слова,
 И вот запряжена карета
 И впереди Москва, Москва!


 Дороги! Мать твою налево!
 Кошмарный сон, верста к версте,
 О, Александр Сергеич, где Вы?
 У нас дороги еще те...
 Лет через пятьсот дороги, верно,
 У нас изменятся безмерно...
 Так ведь писали, верно, Вы
 Увы! Вы, видимо, правы.
 Писали Вы - дороги плохи,
 Мосты забытые гниют,
 На станциях клопы и блохи
 Уснуть спокойно не дают.
 И на обед дают гавно -
 Теперь давно уже не то.
 Клопы уже не точат стены,
 Есть где покушать и попить,
 Но цены, Александр Сергеич, цены -
 Уж лучше блохи, блядью быть!


 Весна для нас, мужчин, мука.
 Будь хром ты, крив или горбат,
 Лишь снег сойдет - и к солнцу штука,
 А в яйцах звон, не звон - набат!
 Весной, как всем это известно,
 Глупить желает каждый скот,
 Но краше всех, скажу Вам честно,
 Ебется в это время кот.
 О, сколько страсти, сколько муки,
 Могучей сколько красоты,
 Коты поют и эти звуки
 Своим подругам шлют коты....