Plutonium #16

Самиздат

Самиздат - Лабиринт Отражений.

(R) Smirnov Alexander

                          Продолжение.


     - Леня?
     Оглядываюсь.
     Мой  друг-оборотень стоит рядом. Белый костюм, лакированные
туфли, чуть старомодный галстук. Лицо чуть напряженное.
     - Привет, Ромка. Садись.
     - Что за девица?
     - Ничего интересного.
     Мы, дайверы, всегда немножко параноики. Что поделать. Слиш-
ком  много  желающих узнать наши реальные имена. Оборотень шумно
втягивает воздух, хмурится:
     - Она пыталась тебя пометить!
     - Я знаю. Не беспокойся, это просто журналистка.
     Ромка  садится, кивает бармену. Тот корчит жуткую рожу - но
подает  ему граненый стакан, наполненный "Абсолютом-пеппер". Мне
даже  смотреть тяжело, как Роман пьет. А он, слегка морщась, вы-
тирает  рот  и  возвращает стакан.
   Может быть, он в реальности - алкоголик?
   Не знаю.
   Мы таимся друг от друга точно так же, как от врагов. Мы слиш-
ком  ценный товар. Глубоководные рыбы, мерцающие колдовским све-
том уроды, которых мечтает попробовать каждая акула.
     - Ты донес яблочко? - спрашивает Роман.
     - Все в порядке, - откидываю полу пиджака, хлопаю по карма-
ну рубашки, где лежит дискета. - Товар на месте.
     Оборотень чуть расслабляется.
     - А покупатель?
     Смотрю на часы.
     - Через десять минут. Рядышком, у реки.
     - Пошли? - Роман берет стакан.
     Я  подхватываю свой, и мы выходим в ту дверь ресторана, что
прорублена в каменной стене. В маленьком тамбуре я тихо говорю:
     - Индивидуальное пространство для нас обоих. Допуск для че-
ловека, назвавшего код "серый-серый-черный".
     -  Принято, - слышится из потолка. Теперь, сколько бы посе-
тителей  не  захотело  погулять в виртуальном пространстве "Трех
поросят",  их мы не увидим. Только покупателя, которому я загодя
сообщил код.
     За  второй  дверью  - лес. Дремучий, первобытный, северный.
Холодный ветер пронизывает до костей, я ежусь. Мой спутник к хо-
лоду  совершенно  равнодушен.  Может  быть, у него более простой
шлем - без кондиционера?
     Бог знает...
     Зарабатывает он не меньше моего, но, может быть, у него ог-
ромная семья. Или Роман и впрямь алкоголик, проматывающий тысячи
зеленых за считанные недели?
     За  нашей  спиной  - маленький каменный домик, так выглядят
"Три  поросенка"  с  этой  стороны. Идем по тропинке, помаленьку
отхлебывая из бокалов.
     - Тебе нравится перцовка? - мимоходом спрашиваю у оборотня.
     - Да.
     Сухо  и без малейших комментариев. Хотел бы я знать, Роман,
кто ты на самом деле.
     Но это невозможно. Виртуальность жестока к неосторожным.
     Выходим  к  реке.  Крутой обрыв, схваченный цепким покровом
низкого кустарника. Очень сильный ветер, я щурюсь. Небо затянуто
тучами.  Река не то чтобы горная, но порожистая и быстрая. Вдали
вьется  стая  каких-то крупных птиц - не знаю, каких именно, они
никогда  не подлетают близко. Над обрывом - столик, на нем стоят
бутылки  джина,  тоника  и "Абсолют-пеппера". Еще никелированный
термос,  в  нем, я знаю, глинтвейн. Вкусный, с корицей, ванилью,
мускатным  орехом, перцем, кориандром. Рядом три плетеных стула.
Садимся рядом, смотрим на реку.
     Красиво.
     Белая  пена на камнях, холодный ветер, полный бокал в руке,
сизые  тучи,  клубящиеся  над  головой.  Завтра наверняка пойдет
снег. Но в виртуальности не бывает "завтра".
     -  Хотел бы я знать, - делаю глоток, - откуда взята эта ре-
ка.
     - Места красивее не видал я в своей жизни... - странным то-
ном произносит оборотень.
     Вот  так  всегда. У каждого свои ассоциации и аналогии. Для
Романа,  явно,  этот  пейзаж  что-то означает. Для меня - просто
красивое место.
     - Ты здесь бывал?
     - В какой-то мере.
     Интересно.
     - Что это за птицы, Роман?
     - Гарпии, - не глядя отвечает он. Хлоп - и его стакан пуст.
     Но он все равно не пьянеет.
     Как  я ненавижу тайну, которая окружает нас. Мы боимся друг
друга. Мы боимся всего.
     - А погода приятная, - бросаю наугад.
     -  Снежное  нынче лето... - говорит оборотень. И смотрит на
меня с иронией. Он узнает эту местность. Она отзывается чем-то в
его душе.
     Мне не дано узнать, чем именно.
     Наливаю себе глинтвейна в тяжелую керамическую чашу. Вдыхаю
аромат. Снежное лето? Пускай. Нет ничего лучше плохой погоды.
     -  Леня,  ты куришь травку? - Роман протягивает мне портси-
гар.
     - Нет.
     Наверное, он и впрямь алкоголик и наркоман...
     - Говорят, куда безвреднее алкоголя и табака.
     - Говорят, что в Москве кур доят.
     Роман колеблется, но закуривает.
     Блин.  Надины доводы начинают казаться мне не такими уж бе-
зумными.
     Я  пью  глинтвейн,  Роман  курит  анашу.  Минуты  через две
щелчком отправляет недокуренную сигарету вниз и говорит:
     - Детская забава. Плесни мне вина.
     - Это глинтвейн.
     - Какая, фиг, разница...
     Теперь  мы  оба потягиваем горячее вино с пряностями. Роман
кивает:
     - Рулез!
     Я  согласно  киваю.  "Рулез" - это что-то хорошее. Холодное
пиво,  компьютер  седьмого  поколения,  юная  красавица,  удачно
обезвреженный вирус... глинтвейн.
     Сидим над обрывом и нам хорошо.
     - Что было в том яблочке?
     - Новое лекарство от простуды. Очень эффективное.
     Роман хмурится.
     - Это стоит шесть тысяч?
     - Это стоит сто.
     - А... - Роман меняется в лице.
     - Давай дождемся покупателя.
     Оборотень кивает:
     - Твоя операция, тебе решать.
     Покупатель появляется минут через десять, когда я уже начи-
наю беспокоиться. Я знал его лишь под кличкой "Тертый", а он ме-
ня  -  под прозвищем "Стрелок". Покупатель опрятен и неприметен,
простой костюм, незапоминающееся лицо. Молодой парень с диплома-
том в руке.
     -  Добрый  вечер,  Стрелок! - говорит он мне. Голос излишне
ровен - Тертый общается через программу-переводчик.
     - Доброе утро, - поглядывая на часы отвечаю я. Это взаимная
игра. Выяснить индивидуальное время дайвера, определить, в каком
часовом поясе тот проживает - уже немало.
     -  Как  я ценю ваш юмор... - Тертый садится на третий стул,
вопросительно смотрит на меня: - Урожай созрел?
     - Тяжелые вышли яблочки, - я достаю дискету, кладу на стол.
-  Честно  говоря,  я  ожидал  большей благодарности за подобный
труд..
     - Мы ведь условились? Шесть тысяч долларов.
     Развожу руками.
     - По вашим словам, большего оно и не стоило.
     - Вы считаете иначе?
     - Понимаете, господин Шеллербах...
     "Тертый" вздрагивает.
     -  Вы  ошиблись как минимум, на порядок. Простуда - это ме-
лочь,  конечно... но кому нравится валяться в постели с темпера-
турой и сопливым носом?
     -  Мне  -  не нравится, - Шеллербах-Тертый меняется в лице.
Теперь  это пожилой мужчина с волевой, но нервной физиономией. -
Однако я полагал, что слово дайвера - свято.
     - Не отрицаю. Я отдаю вам файл, - щелчком отправляю дискету
через стол. - Но в следующий раз ни один дайвер не пошевелит ра-
ди  вас  пальцем.  Вы  нарушаете нашу этику, господин Шеллербах.
Труд оплачивается в меру его сложности.
     Шеллербах берет дискету и замирает. Я пью глинтвейн, наблю-
дая за ним. Оборотень молчит. Это моя операция.
     Наконец Шеллербах скачал файл, и взгляд его приобретает ос-
мысленность.
     - Итак? - спрашиваю я.
     - Пятьдесят, - говорит Тертый.
     - Каждому?
     Он  молчит - очень, очень долго. Это деньги. Живые, полнок-
ровные,  необлагаемые налогами, пришедшие ниоткуда и ушедшие ни-
куда.
     - Ваш счет.
     Я протягиваю ему бумажку, на ней - номер счета в Швейцарии.
     -  Отрицательные  проценты...  вы очень осторожны, господин
дайвер...
     - Иного выхода нет, Петер...
     Он сдается. Я знаю его настоящее имя, он мое - нет. Банк не
выдаст  меня  никогда.  Даже если международный трибунал заявит,
что я людоед и виновен в геноциде.
     За это и платятся отрицательные проценты со счета.
     За полную безопасность.
     -  Пятьдесят  каждому.  Я  делаю жест доброй воли, господин
дайвер!
     - Прекрасно.
     Несколько  секунд - и на мой счет перетекают сто тысяч дол-
ларов. Это много. Это очень много.
     Годы спокойной жизни в виртуальности.
     - Вы согласитесь на дальнейшее сотрудничество?
     Достаю  свою  чековую  книжку,  с удовольствием разглядываю
цифру. Потом выписываю чек на пятьдесят тысяч и отдаю оборотню.
     - Вполне возможно.
     - А на постоянный контракт?
     - Нет.
     -  Чего вы так боитесь, дайвер? - во взгляде Шеллербаха лю-
бопытство.
     Чего я боюсь?
     - Имени, Питер. Настоящая свобода - это всегда тайна.
     -  Я понимаю, - соглашается Шеллербах. Косится на Романа: -
Вы тоже дайвер? Или просто ходячий набор вирусов?
     - Дайвер, - говорит Роман.
     -  Что  ж...  удачи  вам, господа... - Шеллербах отходит на
шаг. Останавливается: - Скажите... как это - быть дайвером?
     -  Очень  просто,  -  отвечает Роман. - Надо знать, что все
вокруг - игра. Фантазия.
     Шеллербах кивает, разводит руками.
     - Не получается, увы...
     Он уходит по тропинке, мы смотрим ему вслед. Потом я напол-
няю наши бокалы.
     - За удачу!
     Роман  явно  еще  не оценил масштабов случившегося. Молчит,
крутит в руках бокал:
     - Леня, скажи, ты счастлив?
     - Конечно.
     - Большие деньги... - он разглядывает чек, потом решительно
поднимает бокал: - За удачу!
     - За нее, - соглашаюсь я.
     - Ты не исчезнешь из глубины?
     - Нет.
     Роман кивает, с явным облегчением. Отпивает вина, говорит:
     - Знаешь, с тобой интересно работать. Ты... необычный.
     На  миг мне кажется, что мы подходим к той небывалой грани,
когда дайверы открываются друг другу.
     - Аналогично, Рома.
     Оборотень встает. Резко, порывисто.
     - Мне пора... ко мне пришли...
     Он  растворяется  в  воздухе, бокал падает на пол, катится,
звеня и подпрыгивая.
     - Удачи тебе, Роман, - говорю я в пустоту.
     Одиночество - изнанка свободы.
     У меня не может быть друга.
     - Счет! - зло говорю я в пустоту. - Счет, живо!

                   Продолжение следует...