19 марта 1999

 МОЯ ЛЮБОВЬ


 Впервые я, наверное, увидела его во
сне. Видимо, очень давно: может быть еще в
детстве? Не знаю случая, когда он и в
самом деле появился у нас, я ничуть не
удивилась. Это как-то само собой
разумелось, что он, наконец, появится.
 Его голос сразу наполнил прихожую,
зазвенел, летая между стеклянными шарами
люстры, и выплеснул на кухню. Смуглая
тонкая рука с длинными пальцами и узким
запястьем, увитая синими тенями дверной
ручки, выключателей и вешалки гардероба.
Он был худ, на лице выделялся только
длинный нос и бездонные оконца глаз,
скрытые бликами стекол очков. Свободный
свитер скрадывал очертания тела, тоже
худого и жилистого. И, видимо, это его
слегка смущало - глупые мужчины почему-то
так переживают из-за своей мускулатуры, не
понимая, что это как раз и не очень важно.
Конечно, кому как, но у нас в семье всегда
предпочитали эстетику и изящество
мускульной силе - и хоть я небольшой
знаток красоты мужских ног, но эти... Как
нетерпеливо и легко они двигались, в них
чувствовались тонкость кости и скрытая
сила, неожиданное и точное движение
позволяло даже торопясь ступать
непринужденно, и это, право, трудно
выразить словами. Кажется, что они живут
своей, отдельной жизнью, и он при всем
желании не смог бы заставить их сделать
что-либо дурное или некрасивое...
 Я не знаю точно, как выглядят герои
легенд, принцы, доисторические коты в
сапогах, - может быть, так? Он
поздоровался и прошел дальше по кухне
(приходил к нам по какому-то делу). А я,
так и не поднимая глаз от пола, вышла в
комнаты, думая о том, что едва ли он
расслышал мой тихий ответ. В тот вечер я
долго молча сидела перед телевизором, не
совсем понимая, что там происходит и
рассеянно оглядываясь на вопросы домашних.
По-моему, они решили тогда, что я просто
заболела. Сами того не зная, они были
правы. И эта болезнь имела имя.
 С того дня прошел уже почти год. Он
часто бывает у нас. Его взгляд и голос
первое время чуть не сводили меня с ума, а
прикосновения жилистой и тяжелой (но с
такими нежными пальцами!) руки просто
бросали в дрожь. А он, кажется, просто не
воспринимал меня всерьез. По воскресеньям
я с самого утра ждала, когда он ворвется в
нашу огромную сонную квартиру и,
поздоровавшись со всеми, обнимет меня и
оторвет от пола, закружив по комнате.
Радостно скажет: "Здравствуй, моя милая
девочка!" - и, приникнув лицом к моему
затылку, прошепчет: "Прелесть моя!"...
Потом, обсудив на кухне свои дела, пока
там убирают со стола и моют посуду, иногда
может зайти в мою комнату, где я одна
(двери у нас закрывают), и присесть с
чашечкой кофе в руках на диван рядом со
мной. Нежно и легко не то погладив, не то
просто коснувшись моей шеи (это у него
выходит так просто и естественно, что не
возникает и тени неприличия от нарушений
условностей) и глядя мне просто в глаза
своими теплыми зеленоватыми глазами, он
мог, чуть улыбаясь, запросто спросить:
"Как дела, киска?" И я трепетно ждала его
прикосновений, я была готова все что
угодно ему отдать, но... Но он говорил
что-то еще, допивал свой кофе и уходил.
Кофейный аромат напоминал мне его, я даже
стала пить кофе, хотя раньше терпеть не
могла эту гадость. Он уходил и приходил
опять, они о чем-то говорили, смеялись,
шуршали бумагой. Иногда я, заходя на
кухню, видела, что он пьет горячий чай, и
по влажно блестящим пепельным волосам и
румянцу, проступившему на скулах, я
понимала - он принимал ванну. Я
представляла струи воды на его гладкой
бронзовой коже, изгибы тела, мыльную пену,
ползшую по животу и оставлявшую за собой
чистую кожу, его одежду на полу. Это
приводило меня в ужас, но в груди сладко,
изнемогающе ныло. Я очень боялась, что они
заметят мое смущение. Тогда я, старательно
глядя в сторону, слишком правильно ступая,
проходила мимо стола, за которым они
сидели, стараясь думать о чем-нибудь
постороннем.
 Часто они подолгу и молча сидели одни
в комнате, изредка приглушенными и
странными голосами что-то говоря друг
другу. Если я заходила в комнату (как я
боялась что-то сделать не так и
разочаровать его!), он, глянув на меня,
улыбался, и сердце чуть не выскакивало у
меня из груди, оно билось у горла. Но
счастливой я чувствовала себя только
несколько секунд - они явно ждали, когда я
уйду, чтобы продолжить беседу. Да, это,
конечно, стыдно, но когда он уходил, я,
бывало, прижимаясь к его рубашке,
оставленной в ванне, думала о нем. А когда
он снова был тут, пыталась делать вид, что
он мне безразличен, что просто мне с ним
весело. И чего-то ждала, ждала...
 Сегодня я опять смотрю на него не в
силах вымолвить те жаркие и нежные слова,
которые распирают мне грудь и увлажняют
глаза. Я мечтаю о его любви, я готова
оставить все и пойти за ним - пусть только
позовет. А он... он опять присел ко мне на
диван с чашкой в руке, гладит меня по
полосатой спине и чешет за ухом, когда я
сворачиваюсь клубком у его колена. Я чуть
шевелюсь, мое дыхание становится хриплым и
нежным; наконец я пригреюсь и заурчу,
прикрыв глаза. От нежности мои лапы будут
чуть подрагивать, обнажая острые коготки,
которые ему так нравятся. Он снова говорит
мне ласковые слова, и я не знаю точно -
сплю я или нет? Но все равно я знаю
другое: он ходит к моей так называемой
"хозяйке", к той, что живет со мной в этой
квартире. Он любит не меня...