05 февраля 2003

     Федор Михайлович Достоевский
     Отрывок из романа "Преступление и наказание"

     (набрал for you The Gravedigger)

----------------------------------------------------------------
                             "-Фу, бесстыдники, пристают!
                              -Не беспокойтесь, не дам-с.
                              -Эх, разврат-то как ноне пошел!.."

  ...Все  пьяны, все поют песни, а подле кабачного стоит телега,
но  странная  телега.  Это  одна из тех больших телег, в которые
впрягают  больших  ломовых  лошадей  и  перевозят в них товары и
винные  бочки. Он всегда любил смотреть на этих огромных ломовых
коней,  долгогривых,  с толстыми ногами, идущих спокойно, мерным
шагом  и  везущих  за  собой  какую-нибудь  гору,  нисколько  не
надсаждаясь, как будто им с возами даже легче, чем без возов. Но
теперь,  странное  дело,  в  большую  такую телегу впряжена была
маленькая,  тощая савравская крестьянсакя клячонка, одна из тех,
которые  -  он  часто это видел - надрываются иной раз с высоким
каким-нибудь  возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в
грязи  или  в  колее , и при этом их так больно, так больно бьют
всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам,
а  ему  так  жалко,  так  жалко  ан это смотреть, что он чуть не
плачет,  а  мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка. Но вот
вдруг  становится  очень  шумно:  из кабака выходят с криками, с
песнями,  с  балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в
красных  и  синих  рубашках,  с  ярмяками внакидку. "Садись, все
садись!  -  кричит  один,  еще молодой, с толстою такою шеей и с
мясистым,  красным, как морковь, лицом,-всех довезу, садись!" Но
тотчас же раздается смех и восклицанья:
  - Этака кляча да повезет!
  - Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобыленку в таку телегу
запрег!
  -  А  ведь  савраске-то  беспременно  лет  двадцать  уж будет,
братцы!
  - Садись, всех довезу! - опять кричит Миколка, прыгая первый в
телегу,  берет  вожжи  и  становится  на  передке  во весь рост.
-Гнедой даве с Матвеем ушел, - кричит он с телеги, - а кобыленка
этта,  братцы,  только  сердце мое надрывает: так бы, кажись, ее
убил,  даром  хлеб  ест.  Говорю,  садись!  Вскачь  пущу! Вскачь
пойдет!  -  И он берет в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь
савраску.
  - Да садись, чего! - хохочут в толпе. - Слышь, вскачь пойдет!
  - Она вскачь-то уж десять лет поди не прыгала.
  - Запрыгает!
  - Не жалей, братцы, бери всяк кнут, заготовляй!
  - И то! Секи ее!
  Все  лезут  в  Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло
человек  шесть,  и  еще можно посадить. Берут с собою одну бабу,
толстую  и  румяную.  Она в кумачах, в кичке с бисером, на ногах
коты,  щелкает  орешки  и  посмеивается.  Кругом  в  толпе  тоже
смеются,  да  и впрямь, как не смеяться: этака ледащая кобыленка
да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же
берут  по  кнуту,  чтобы  помогать  Миколке.  Раздается:  "ну!",
клячонка  дергает  изо  всей силы, но не только вскачь, а даже и
шагом-то  чуть-чуть  может  справаиться,  только семенит ногами,
кряхтит  и  приседает  от ударов трех кнутов, сыплющихся на нее,
как  горох.  Смех  в  телеге  и  в толпе удвоивается, но Миколка
сердится  и в ярости сечет учащенными ударами кобыленку, точно и
впрямь полагает, что она вскачь пойдет.
  -  Пусть  и меня, братцы! - кричит один разлакомившийся парень
из толпы.
  -  Садись!  Все  садись!  -  кричит  Миколка,  - всех повезет.
Засеку!  -  И  хлещет,  хлещет,  и  уже  не знает, чем и бить от
остервения.
  -  Папочка,  папочка,  -  кричит  он  отцу, - папочка, что они
делают! Папочка, бедную лошадку бьют!
  -  Пойдем,  пойдем!  говорит  отец,  -  пьные,  шалят, дураки:
пойдем,  не  смотри! - хочет увести его, но он вырывается из его
рук  и,  не  помня себя, бежит к лошадке. Но уже бедной лошадке.
Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.
  - Секи до смерти! - кричит Миколка, - на то пошло. Засеку!
  -  Да  что  на  тебе креста, что ли, нет, леший! - кричит один
старик из толпы.
  -  Видано  ль,  чтобы  така  лошаденка  таку  поклажу везла, -
прибавляет другой.
  - Заморишь! - кричит третий.
  -  Не  трошь! Мое добро! Что хочу, то и делаю. Садись еще! Все
садись! Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..
     Вдруг  хохот раздается залпом и покрывает все: кобыленка не
вынесла  учащенных  ударов  и  в  бессилии начала лягаться. Даже
старик  не  выдержал  и  усмехнулся.  И  впрямь:  этака  ледащая
кобыленка, а еще лягается!
  - По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! - кричит Миколка.
  -  Песню,  братцы!  -  кричит  кто-то с телеги, и все в телеге
подхватывают.  Раздается  разгульная  песня,  брякает  бубен,  в
припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается.
  ...Он  бежит  подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как
ее  секут  по  глазам,  по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем
поднимается,  слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу;
он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому
старику с седою бородой, который качает головой и осуждается все
это.  Одна  баба  берет  его  за  руку  и  хочет  увесть;  но он
вырывается  и  опять  бежит  к  лошадке.  Та  уже  при последних
усилиях, но еще раз начинает лягаться.
  - А чтобы те леший! - вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает
кнут,  нагибается  и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую
оглоблю,  берет ее за конец в обе руки и с усилием размахивается
над савраской.
  - Разразит! - кричат кругом.
  - Убьет!
  -  Мое  добро!  -  кричит  Миколка и со всего размаху опускает
оглоблю. Раздается тяжелый удар.
  - Секи ее, секи! Что стали! - кричат голоса из толпы.
  А  Миколка  намахивается  в другой раз, и другой удар со всего
размаху  ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем
заом,  но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в
разные  стороны,  чтобы  вывезти; но со всех сторон принимают ее
шесть  кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз,
потом в четвертый, мерно, с размаху. Миколка в бешенстве, что не
может с одного удара убить.
  - Живуча! - кричат кругом.
  -  Сейчас  беспременно падет, братцы, тут ей и конец! - кричит
из толпы один любитель.
  - Топором ее, чего! Покончить с ней разом, - кричит третий.
  -  Эх,  ешь  те  омары!  Расступись!  -  неистово  вскрикивает
Миколка,   бросает   оглоблю,   снова   нагибается  в  телегу  и
вытаскивает  железный  лом.  -  Берегись! - кричит он и что есть
силы  огорошивает  с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул;
кобыленка  зашаталась,  осела, хотела было дернуть, но лом снова
со  всего  размаху  ложится  ей на спину, и она падает на землю,
точно ей подсекли все четыре ноги разом.
  -  ДОбивай!  -  кричит  Миколка  и  вскакивает, словно себя не
помня,  с  телеги.  Несколько  парней,  тоже  красных  и пьяных,
схватывают  что  попало  -  кнуты,  палки,  оглоблю  - и бегут к
издыхающей  кобыленке.  Миколка становится сбоку и начинает бить
ломом  зря  по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и
умирает.
  - Доконал! - кричат в толпе.
  -  А  зачем  видеокарты нет, разрешение маленькое, WinAmp'а не
имеется!
  -  Мое  добро!  - кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми
кровью  глазами.  Он  стоит,  будто  жалея, что уж некого больше
бить.
  -   Ну   и  впрямь,  знать,  креста  на  тебе  нет!  -  кричат
спектрумисты из толпы...