28 декабря 1997

________________________________________________________________

              Отрывок из романа " ВОСШЕСТВИЕ... "

                  Аллан Риглио ( Аргентина )

              ИНТЕРМЕДИЯ ОДИННАДЦАТАЯ. МЫ УЧИМСЯ


  Росарио.  Семь утра. Только что прошел утренний дождь и улицы,
кривой  переулок за собором св. Антуана и дальше - авенида Либе-
расьоне, да дорожка мимо универмага Хеймаркетт, где обычно соби-
раются взрослые шлюхи, мокры от росы; на веревках сушится белье.
Завтрак  я уже сьел, отец дал большой тяжелый песо на сендвичи и
поблагодарил  бога еще паз за то, что прошлой осенью удалось ему
пристроить меня в эту школу. Что напротив... Туда берут из очень
порядочных семей.
  Я  бегу  по  переулку. В воздухе утрнняя прохлада. Текут ручьи
стоков, кричат разносчики-пуэблос; мне так хочется сбросить баш-
маки и пойти по улице босиком, шлепая по грязным лужам... Но это
запрещается;  мы должны приходить в школу в Смирении, как делает
наша праведная Донья Элеонора, наша классная, что в доме даже не
держит  ни одного журнала и ни одной книги, кои полны возбуждаю-
щих  картинок...  А  вот  Лиз  высокая девчонка из Вступительных
Групп,  та как ни в чем не бывало идет в школу босиком по теплым
булыжникам  улиц; ну да ведь она Лиз дочка бывшего мера, она мо-
жет  позволить показывать свои голые ноги всяким пуэблос да пар-
ням  из  предместий.  Элеонора  говорит - пальцы ног Лиз истинно
аристократические, длинные... Нам же - нельзя, Смирение. Я миную
угол  универмага  Хеймаркетт; сегодня одно из первых занятий. На
грязной  простыне,  у  стены  спит шлюха-метиска. Груди прикрыты
еще,  а вот зад тощий ее - нет, она мертвецки спит, заснула дав-
но.  Я  рискую опоздать в школу, теряя время, но присаживаюсь на
корточки  рядом... Улица пустынна, только где-то в трущобах лают
голодные  псы. Я склоняюсь над спящей женщиной. Смотрю на ее за-
горелые,  сильные  бедра: как, должно быть, они сжимают мужчину,
как  это  тело тепло... Наверно. В ветвях поет ай-кью, серенькая
птичка; я несмело касаюсь рукой обнаженного зада спящей. Господи
Иисусе, кожа женская бархатная, нежная, как шелковое платье моей
сестры. Я поглаживаю ее, чувствую, как плоть пружинит у меня под
рукой.  Только  бы  не  опоздать в школу! Пальцы мои против воли
ползут вниз. Да, там у нее живот, мерно колыщущийся сейчас - она
спит.  И  еще - у женщин, я знаю - там выпуклый бугор. Шелковис-
тый, мягкий.
  И вдруг она просыпается. Приподнимает голову и смотрит на меня
огромными,  черными как у всех метисок глазами с синевой под ни-
ми,  яркие, красные губы приоткрываютя удивленно. Я чувствую: от
нее  пахнет  потом,  мужчинами... Как никогда не пахнет от доньи
Элеоноры. Мое детское сердце сжимается: я понимаю, что она изум-
ленно  смотрит  на склонившегося над ней богато одетого, для го-
родка  Росарио  на  Паране, подростка, глаза которого блестят. Я
вижу, как сквозь тряпку торчат острые ее груди. Запах вина. Гор-
ло  у  меня перехватывает и я попятившись, бегу в школу, скорей,
прочь от универмага, толькобы не опоздать.
  ... В  большой  особняк,  бывший кгда-то домом губернатора уже
сходятся  дети.  Многих  я только знаю по именам. Я один и мне -
четырнадцать, почти пятнадцать. друзей у меня почти нет.
  В школе полы застелены мягкими, пружинистыми матами. На каждом
этаже, у каждого класса душевая. У порога на матах мы все разде-
ваемся  догола. Все - и мальчики и девочки. А как же - это хрис-
тианско  каталическая  школа любви. Худые ноги, неуклюжие ступни
подростков, едва оформившиеся груди и угловатые бедра. Смех, ше-
пот, возня. Девочки из старших классов раздеваются медленно, это
уже  им  нравится:  постепенно стягивать с сея белье. Они щупают
груди  друг-дружки, придирчиво осматривают обнаженные свои тела,
касаются друг друга. Это мы, вчера еще соплячня, скидываем быст-
ро свою одежду. Сталшие девушки идут неторопливо, как бы невзна-
чай  касаясь нас голыми ногами, идут и пухлые их ягодицы покачи-
ваются  соблазнительно, идут, как настоящие женщины. Свет падает
в  окна, ежит квадратами на мягком полу, на крышках парт в свет-
лых  классах,  бродят  по  коридорам. Я сажусь в классе на перую
парту,  как  положено, гляжу на экран перед собой. Рядом девочки
собрались  в  круг  и взяв у Паоло монету, обмеряют свои розовые
соски.  О  как им хочется быть в Старших Группах, где ведет Мар-
тенсио,  бывший сутенер и акробат цирка в Рио... Где девушки вы-
делывают  немыслимые  позы,  где  Мартенсио  входит в них сзади,
где... Звучит звонок.

  Я  очень люблю нашу преподавательницу, донью Элеонору. Она на-
чала вести у нас с первого дня и после этого - все, все двадцать
мальчиков  и  девочек безоговорочно приняли в ней своего кумира.
Донья  Элеонора,  высокая  черноволосая испанка, как и остальные
преподаватели школы, в стеах ее ходила в обязательной униформе -
то бишь голышом.
  Вот  из коридора раздаютя уверенные шаги преподавательницы; мы
все  всегда  откровенно любуемся на ноги Элеоноры - они смуглые,
тренированные и покрыты едва засеметным пушком. Мальчики смотрят
на  них  и думают, как хорошо сжать коленями эти соблазнительные
голые  ноги,  девочки  дуамют о том, как хорошо соблазять такими
мужчин...  Но  донья Элеонора никогда не была шлюхой; студенткой
она  играла в баскетбол за команду Университета, вот отчего у не
такие  ноги.  Каждый  день  она  растирает  их маслом: ее ладони
скользят по ноге, от колена до высоких бедер. Но у доньи Элеоно-
ры еще и прекрасная грудь. Высокие крупные груди, чуть-чуть  от-
висшие,  торчащие  вбок нежно-оливковые, как и подобает женщине,
увенчаны  крупными темными сосками; я знаю их сладкую тайну. Еще
когда  толбько начинались занятия, донья Элеонора подняла с парт
мальчиков  и  спрсила  их,  умеют ли они целовать. все ответили,
что  нет и тогда донья Элеонора, усмехнувшись и коснувшись паль-
чико своей голой груди, сказала: Так учитесь же, сеньоры.
  Девочки с зависьтливыми и горящими взорами остались на местах.
А  мы столпились возле Элеоноры и тогда женщина, присев на коле-
ни,  притянула  старшего,  Мануэло,  к  себе.  Обнаженное ее, по
взрослому  мягкое  и  теплое  тело  женщины воодушевило Мануэло;
Элеонора  легла,  опрокидывая  его на себя и зашептала: Целуйте,
целуйте же!
  Нас  не надо было угогваривать... Женщина легко отстранила Ма-
нуэло  и  прикрыла глаза. Мы облепили ее; кто целовал ее длинные
загорелые ноги, кто прижимался губами к ее восхитительно мягкому
животу. И вот мне выпало коснуться ртом ее груди; это была сказ-
ка! Я услышал ее возбужденное дыхание... Играла - обязательно! -
музыка.  Я  обнял женщину и припал губами к ее обнаженной груди,
как  летом к источнику. Нежнейшая кожа защекотала мне щеку, а ее
чуть  шероховатый  сосоквдруг  набух и вздрогнул. Я целовал его,
даже  слегка покусывал, втягивая в рот. Женщина вскрикивала и ее
руки  прижимали нас к себе: над второй грудью ее трнудился Берт-
ран, сын французского консула в Росарио.
  ... А потом меня сменил еще один, и еще... Мы обдвили Элеонору
и  наконец  она  застонала  глубоко и сладко, девочки за партами
замерли  и женщина, лежа на матах, прошептала со смехом: Хватит,
хватит, сеньоры. Бертран в это время изо всех сил поглаживал пах
доньи Элеоноры и на его пальцы брызнула какая-то влага.
  После этого был душ.
  И  вот  сейчас донья Элеонора вошла в класс. Мы встали и спели
ей,  как полагалось, начальную строфу Гимна. Потом женщина легла
на небольшое ложе и, посмотрев на нас, спросила:
  - Мальчики, кто из вас справился с домашним заданием?
  Оказалось, что все.
  Курсу  онанизма у нас посвящали много времени. Не возбранялось
этим  заниматься  в  коридорах и классах Школы. Только следовало
после принимать душ.