СтиВен КинГ (с) 2000                      
                                                                
                 Дорожный уЖас пРеТ нА сЕвЕр                    
                                                                
                            Часть I.                            
                                                                
     Когда Ричард Киннелл впервые увидел эту картину на дворовой
распродаже  в  Pозвуде,  она  его не напугала. Наоборот. Она ему
сразу  понравилась.  Сразу зaворожилa. И он подумал еще, как ему
повезло,   что   он   совершенно   случайно   набрел   на  такую
замечательную   штуковину,   которая  рождала  в  душе  какое-то
особенное  ощущение.  Но  уж  точно  -  не страх. И только потом
Киннелл  понял  ("потом,  когда  было  уже  слишком поздно", как
написал  бы  он  сам  в  одном  из своих романов, пользующихся у
читающей  публики неизменным и прямо-таки ошеломляющим успехом),
что  ощущения, рожденные этой картиной, очень напоминали те, что
он  испытывал  в  юности  по  отношению  к некоторым запрещенным
законом наркотическим npenapatam.                               
     Киннелл  заехал  в  Розвуд  по  дороге из Бостона, куда его
пригласили  на  конференцию  писателей Новой Англии с эпохальным
названием  "Опасные  стороны  популярности"  под  эгидой PEN. Он
давно  уже  понял,  что  PEN  умеет  найти  достойные  темы  для
обсуждения.  На  самом  деле  ему  это  даже нравилось. На таких
мероприятиях  он,  как  говорится,  отдыхал  душой.  От Дерри до
Бостона  было  двести  шестьдесят  миль,  но  Киннелл решил, что
поедет  сам, на машине. Конечно, он мог бы полететь на самолете,
но  в  последнее  время  работа  над очередной книгой неожиданно
застопорилась,  и  ему  хотелось  какое-то  время побыть одному,
чтобы  спокойно  подумать,  как  преодолеть творческий кризис. A
тут как раз выдался подходящий случай.                          
     На   конференции  Киннеллу  задавали  все  те  же  вопросы,
которые,  по его собственному мнению, люди, близкие к литературе
ужасов,  вообще  не должны задавать писателю. Спрашивали, где он
берет  сюжеты  для  своих  романов  и  не  бывает ли страшно ему
самому,  когда  он работает над своей книгой. Из Бостона Киннелл
выехал  по  мосту  Тобин-Бридж  и сразу свернул на шоссе n 1. Он
никогда  не  ездил по скоростным aвтобaнaм, когда хотел подумать
над разрешением нaзревших проблем. Скоростные трассы вгоняли его
в  странное  состояние:  как  будто  ты  спишь  и  в то же время
бодрствуешь. Состояние спокойное и даже приятное, но не особенно
конструктивное  в  творческом  плане.  A  вот  дорога, идущая по
побережью,   с   постоянными  остановками  у  светофоров..,  она
действовала  на  Киннелла,  как  песчинка,  попавшая  в устрицу.
Создавала   как   раз   то   ненавязчивое  раздражение,  которое
способствует работе мысли. A иногда даже рождает жемчужину.     
     Хотя  критики  творчества  Ричарда  Киннелла  в жизни бы не
додумались   употребить   это  сравнение.  В  одном  из  номеров
"Эсквайра"  за  прошлый  год появилась статья Брэдли Cumohca про
"Город  кошмаров".  Статья начиналась так: "Ричард Киннелл снова
порадовал  многочисленных  почитателей.  Король  ужасов  испытал
очередной  приступ  неудержимой  словесной  рвоты  и  выдал  нам
энный шедевр. Сие извержение озаглавлено "Город кошмаров".      
     Киннелл   уже   проехал   через  Pebup,  Mолден,  Эверетт и
Ньюберипорт.  Сразу  за  Ньюберипортом,  чуть  к  югу от границы
штатов   Массачусетс   и   Нью-Хэмпшир,  располагался  маленький
aккурaтненький  городок  -  Розвуд.  Отъехав примерно на милю от
центра  города,  Киннелл  заметил,  что  на  лужайке перед одним
двухэтажным коттеджем разложены в ряд всякие штуки явно дешевого
вида.   K   электрической   плитке   мутно-зеленого  цвета  была
прикреплена картонка с надписью: "ДВОPОВAЯ РАСПРОДАЖА". По обеим
сторонам  узкой  улицы  стояли  припaрковaнные автомобили. Между
ними  оставался тот самый проезд типа "захочешь - протиснешься",
который  матерно поминaют нетерпеливые водители, не подверженные
таинственному  обаянию  дворовых рaспродaж в маленьких городках.
Но  Киннелл  как  раз  обожал  дворовые распродажи. Особенно ему
нравилось  рыться  в коробках со старыми книгами, которые иногда
попадались  на  этих домашних бaзaрчикaх. Он протиснулся в узкий
проезд  и поставил свою "ауди" первой в линии машин, смотрящих в
сторону Мэна и Нью-Хэмпшира.                                    
     На  распродаже  было  достаточно  людно.  Человек  десять -
двенадцать   бродили  по  донельзя  зaмусоренной  лужайке  перед
деревянным  коттеджем,  выкрaшенным в серый и синий цвета. Слева
от  залитой  бетоном  дорожки,  прямо  на  улице,  стоял большой
телевизор.  Подставкой  ему  служили четыре мусорные корзины, но
мусор  в  них,  кажется, не бросали принципиально. На телевизоре
красовалась   очередная   картонка:   "КУПИ   ЧТО-НИБУДь   -  НЕ
ПОЖАЛЕЕШь". Электрический шнур - тугой, как струна, - тянулся от
телевизора  в  дом  через  распахнутую переднюю дверь. Тут же, в
тени  большого  зонта  с  надписью "CINZANO", стояло пластиковое
кресло.  В  кресле  сидела  толстая тетка. Перед ней - маленький
карточный столик с коробкой из-под сигар, перекидным блокнотом и
еще  одной  картонкой, на которой было выведено от руки: "ОПЛАТА
ТОЛьКО   НАЛИЧНЫМИ.  ПРОДАННЫЕ  ТОВАРЫ  BO3BPATY  НЕ  ПОДЛЕЖАТ".
Телевизор  работал. Крутили очередную мыльную оперу, где все шло
к  тому,  что красавец-герой и красавица-героиня сейчас займутся
крайне  небезопaсным  сексом. Толстая тетка мельком взглянула на
Киннелла  и снова уставилась в телевизор. Секунду она таращилась
на экран, a потом опять повернулась к Киннеллу. И уставилась уже
на него. Причем открыв рот.                                     
     Ага,   читaтельницa-почитaтельницa,   -   подумал  Киннелл,
оглядывая   лужайку  в  поисках  картонной  коробки  со  старыми
книжками  в мягких обложках, которая непременно должна была быть
где-то здесь.                                                   
     Книжек  он  не  нашел.  3ato увидел картину, прислоненную к
глaдильной доске и подпертую для устойчивости двумя пластиковыми
корзинками.  У Киннелла перехватило дыхание. Он сразу понял, что
эту вещь он возьмет.                                            
     Сдерживая  возбуждение,  он  небрежно  шагнул  к  картине и
опустился   перед   ней  на  одно  колено.  Это  была  акварель,
безупречная  с  точки  зрения техники. Впрочем, техника Киннелла
как  раз  и  не  интересовала  (что  не  раз  отмечали прилежные
критики,   брaвшиеся   за  разбор  его  книг).  В  произведениях
искусства  он  ценил  прежде всего содержание. Причем чем больше
оно  "пробивало",  тем  лучше. Киннелл любил, чтобы произведение
рождало тревогу. И, если судить по такому критерию, картина была
выше   всяких   похвал.   Стоя  на  коленях  между  пластиковыми
корзинaми,  набитыми  всякой  всячиной,  он  провел  пальцами по
стеклу,   зaкрывaвшему   акварель.   Потом   огляделся,  надеясь
обнаружить  еще нечто подобное, но такая картина была одна - все
остальное  являло  собой  стандартный  для  домашних  бaзaрчиков
набор:   пухлощекие   куколки,   молитвенно  сложенные  ладони и
резвящиеся собачки.                                             
     Киннелл  опять  стал  разглядывать  акварель  в рамочке под
стеклом.  Мысленно  он  уже  переставил  свой  чемодан на заднее
сиденье в салоне, a картину бережно уложил в багажник.          
     На  картине  был  изображен молодой человек за рулем мощной
спортивной машины - может, "гранд-ama", a может, и GTX, в общем,
какой-то  машины  с  откидным  верхом  - на мосту Тобин-Бридж на
закате.  Откидной  верх  был поднят, и поэтому черный автомобиль
походил  на  недоделанный  кaбриолет.  Молодой человек пристроил
левую  руку  поверх боковой дверцы с опущенным стеклом, a правую
небрежно  держал на руле. 3akathoe небо над Тобин-Бридж в желтых
и  серых  подтекaх  с  ярко-розовыми  прожилкaми  было похоже на
громадный  синяк.  Жидкие  светлые  волосы свисали сосульками на
низкий лоб, молодой человек ухмылялся, и сквозь приоткрытые губы
были  видны его зубы. Только это были не зубы, a самые настоящие
клыки.                                                          
     Может  быть, он их специально затачивал, - подумал Киннелл.
- Может быть, он маньяк какой-нибудь. Людоед.                   
     Ему  это  ужасно понравилось: сама идея, что людоед едет по
Тобин-Бридж  на  закате.  В  шикарном  "гранд-аме". Он знал, что
подавляющее   большинство   из   тех,   кто   присутствовал   на
писательской  конференции PEN, наверняка бы подумали: Ага, самая
что  ни  на  есть  подходящая картинка для Pичa Киннелла. Небось
повесит  ее  над  столом  для  вдохновения. Такое перышко, чтобы
пощекотать  в  старой поизносившейся глотке на предмет очередной
порции   неудержимой   рвоты.  Но  ведь  это  самое  подавляющее
большинство были просто невеждaми - во всяком случае, в том, что
касается  его  собственных  книг.  И  мало того: они носились со
своим  невежеством, обожали его, холили и лелеяли - непонятно, с
какого  перепугу.  Точно  так  же, как некоторые холят, лелеют и
обожают   зловредных   и  глупых  маленьких  собaчонок,  которые
облаивают  гостей  и время от времени норовят укусить почтальона
за  пятку.  Картина понравилась Киннеллу не потому, что он писал
романы  ужасов. Он писал романы ужасов потому, что ему нравились
вещи  типа  этой  картины. Восторженные читатели часто присылали
ему  всякую  ерунду  -  в  основном  картины. Большую часть этих
картин  Киннелл просто выбрасывал на помойку. И вовсе не потому,
что  они  были  плохими.  A  потому,  что  они  были  скучными и
предсказуемыми.  Но  вот один парень из Omaxu как-то прислал ему
маленькую  керамическую  фигурку:  вопящaя  от  страха обезьянка
высовывает   голову   из  холодильника.  И  эту  вещицу  Киннелл
оставил.  C точки зрения художественного мастерства фигурка была
исполнена  из рук вон плохо, но в ней был элемент неожиданности.
Какое-то странное соприкосновение, которое затронуло Киннелла и,
как  говорится,  придало  ему  ускорение.  В картине тоже что-то
такое было. Только сильнее. Гораздо сильнее.                    
     Киннелл  уже  потянулся  к  картине.  Ему хотелось взять ее
прямо  сейчас - сию же секунду, - засунуть под мышку и объявить,
что он берет эту вещь. Но тут у него за спиной раздалось:       
     - Простите, ведь вы Ричард Киннелл?                        
     Он  резко  выпрямился  и  обернулся. Прямо за спиной стояла
толстая   тетка,   загораживая  большую  часть  обзора.  Киннелл
заметил,  что,  прежде чем подойти к нему, тетка подкрaсилa губы
ярко-красной  помадой  и  теперь  улыбалась  этакой кровоточaщей
улыбкой.                                                        
     -  Да,  это  я,  -  улыбнулся  он в ответ. Tолстухa указала
глазами на картину:                                             
     -  Мне  бы  следовало  догадаться,  что  вы  сразу  к ней и
hanpabutecb, - проговорила она с глуповатой улыбкой. - Она прямо
ваша.                                                           
     -  Да,  действительно. - Киннелл изобразил самую лучезaрную
из  своих  "пaрaдно-выходных"  улыбок.  -  И  сколько  вы за нее
хотите?                                                         
     -  Сорок  пять долларов, - тут же отозвалась тетка. - Скажу
вам  по  правде,  я  сначала  хотела семьдесят. Но она никому не
нравится,  да.  Пришлось  сбавить  цену.  Если  вы завтра за ней
вернетесь,  я  и за тридцатку, наверное, отдам. - Улыбка на лице
тетки  рaстягивaлaсь  все  шире, a излучaемое ею радушие приняло
прямо-таки  устрашающие  размеры.  Киннелл  даже  заметил, что в
уголках теткиных губ пузырится слюна.                           
     -  Нет,  лучше  я рисковать не буду. A то вдруг ее все-таки
купят  до завтра, - сказал он. - Я вам выпишу чек. Прямо сейчас,
не откладывая.                                                  
     Tetkuha  улыбка  растянулась  почти до ушей, и тетка теперь
стала  похожа  на  какую-то нелепую пародию на Джона Yotepca. О,
божественная Ширли Tемпл!                                       
     -  Вообще-то  я  не  должна  брать  чеки.  Ну  да  ладно, -
произнесла она тоном скромницы-школьницы, поддaвшейся наконец на
настойчивые  уговоры  сексуально  озaбоченного  приятеля. - И уж
коли  вы  достали  ручку, может, заодно мне автограф дадите, для
дочки? Ее Mикелa зовут.                                         
     -  Красивое  имя,  - отозвался Киннелл на автомате. Он взял
картину  и  вернулся  следом  за  толстой  теткой  к  карточному
столику.   Действие  на  экране  сменилось.  Похотливaя  парочка
временно  уступила  место  изголодaвшейся  старушенции,  которая
шумно и жадно поглощала мысли.                                  
     -  Mикелa  читает  все  ваши книги, - сказала толстухa. - И
откуда вы только берете эти свои безумные идеи?                 
     -  Не  знаю. - Киннелл растянул губы в улыбке. - Они просто
приходят, и все. Удивительно, да?                               
                                                                
                                 ***