Maximum #32 06 марта 1997

Печатается с продолж. - Папуас из Гондураса (продолжение).

╔════════════════──────────────────────────────════════════════╗
│		   ПЕЧАТАЕТСЯ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ. 		       │
╚════════════════──────────────────────────────════════════════╝

 (R) Федин Павел


			  В. Шинкарев

		      Папуас из Гондураса.
			 (Продолжение)



   Пантюха Мокрый уже третий час лежал в лопухах и вел  наблюде-
ние за большим селом Жосицкое. Иногда он  вскидывал  руку, будто
желая ударить рой синих, жирных мух, летающих вокруг,  ползающих
по траве, по лопухам, по потному лицу Пантюхи. Солнце перевалило
за полдень, жара усилилась. Пантюха утирал налипшую на лицо тра-
вяную труху и мошек, зорко вглядываясь в малоподвижное  от  зноя
село.

   Прямо  перед глазами Пантюхи желтые одуванчики на фоне черной
тени сарая гордо клонились в теплоте, как прекрасные женщины Ве-
рмеера; дальше несколько баб пололи серое болотище. В самом селе
электрик влезал то на один, то на другой столб и трогал электри-
чество.

   Пантюха несколько раз поднимал было обрез, чтобы снять элект-
рика со столба, но обрез был враль - с трех выстрелов только од-
ного и забирал, а обнаруживать себя, раньше времени и даром, Па-
нтюха не хотел.

   Оцепенение нашло на него, веки смыкались. Незаметно из отвра-
тительного звона мух выделился разноголосый, рокочущий рев. Пан-
тюха вздрогнул, приподнялся из лопухов и взглянул на залитую со-
лнцем дорогу: из леса к селу ползла разноцветная лента  какой-то
толпы.

   Это  была  банда некогда известного художника, а ныне бандита
Витьки Тихомирова.

   Дюжие, вполпьяна для куражу молодцы сшибали шашками репейник,
гарцуя на лоснящихся конях; в дрожащем от зноя  воздухе  колыха-
лись знамена и хоругви кисти Витьки Тихомирова, изображающие са-
мого  Витьку  Тихомирова,  насупленного Нестора Махно, Бакунина,
князя Кропоткина с топором в руке, Че Гевару, Джека Потрошителя,
Бонни и Клайда и многих других - только Саши Жегулева не было на
этих хоругвях, о чем уже и раньше знал Пантюха.

   Бойцы у Витьки были самых разных мастей - больше всего, коне-
чно, было усатых, румяных,  с  пьяными  красными  рожами, поющих
"Ударили Ваню кастетом".  Но была, например, группа молодчиков в
черных рубашках, горланящих "Джовеньезу" (а кое-кто из них осто-
рожно мычал "Хорста Весселя"), поодаль ехали с усталыми,  груст-
ными лицами ребята в конфедератках, поющие "Красные маки под Мо-
нте-Кассино"; с ненавистью глядели они  на  чернорубашечников, а
на них самих свирепо поглядывали самоварные рожи бандитов с  са-
модельными Георгиевскими крестами.

   Не  было у Витьки в отряде только толстовцев, ментов не было,
шпионов всяких. Но особенно Витька не любил буддистов.  Три раза
брал Тихомиров приступом город  Нирваново-Вознесенск,  гнездо  и
рассадник буддистской заразы, и вырезал всех буддитстов вчистую,
и три раза город отстраивался, наезжали на  ласковых  баб-ткачих
мужики (буддитсты, как утверждал Витька), и снова вел  Тихомиров
свой отряд раскулачивать город Нирваново- Вознесенск, третий раз
за одно лето.

   За бойцами ехало пропасть накрашенного бабья на телегах и де-
сятки подвод обоза - с семенным зерном, бочковой свининой, ящики
с самогоном, шампанским и водкой "Золотое кольцо", штуки  тканей
и югославских обоев, запчасти автомобилей, мебель, посуда,  сте-
реоаппаратура.

   Особенно держалась подвода менее ширпотребных товаров,  пред-
метов обихода лично Тихомирова: краски, гипсовые статуи, портрет
батьки Махно на велосипеде, реквизированная в краеведческом  му-
зее картина "А ля рюс" американского, видимо, художника Э.Кэбпэ-
коба (подписанная латинскими буквами: A.CABPACOB).

   Банда подъехала к селу. Витька махнул рукой. Отдельные голоса
замолкли и после нескольких секунд молчания гнусный голос  запе-
валы заныл где-то посередине колонны:

	  Нинка как картинка с фраером гребет.
	  Дай мне, Кенарь, финку, я пойду вперед,
	  поинтересуюся, а шо это за кент...

   И сытые, распираемые удалью бандиты брызнули, как гнилой апе-
льсин, не дожидаясь конца куплета припев (впрочем совсем из дру-
гой песни):

	  А водки сьем бутылочку,
	  взграмаздюсь на милочку,
	  а потом в парилочку,
	  т-т-ттваю мать!

   Банда въехала в село.  Девки высыпали на площадь перед почтой
и раззявя рот любовались на сытые морды бойцов.  Какой-то старик
на костылях притащил каравай хлеба с полотенцем и, утирая слезы,
подал Тихомирову.

   И Пантюхе Мокрому  так  обидно было глядеть на эту зажиточную
вольницу, что он матерясь растолкал баб, и  вплотную  подошел  к
Тихомирову.

   - Харю разворочу! - задыхаясь, крикнул он.

   Все замолкло. Старик с караваем престал  плакать  и попятился
за баб.

   Витька важно поправил попаху и, кашлянув, разгладил усы.

   - Трись  ты  своими  папахами! - крикнул Пантюха, - Банты еще
анархистские нацепил, бандит!

   Витька Тихомиров склонил голову назад и поднял одну бровь го-
раздо выше другой. Тотчас к нему, спешившись, подбежал  бледный,
гнилой юноша в ленноновских очках.

   - Пантюха Мокрый, из жегулевских, - шепнул юноша Витьке.

   Витька  кашлянул, поправил пулеметные ленты на груди и важно,
как ласковый барин холопу, сказал:

   - Что же ты меня ругаешь, дружок? Чем же я хуже твоего Сашки?

   Пантюха заскрипел зубами и сжал кулаки:

   - Сашка светлый, свету дете!  Сашка  положительное имя стало,
мы  с  ним  совесть народную упромыслим, а ты за нами вылез, как
вошь на гребень! Ишь, "Чем я хуже"! Ты бандит и вор, вон ряху-то
наел на грабленных сельпо, а мы в отряде по три дня не жрамши!

   - Как же нам не экспроприировать? - вмешался в разговор блед-
ный  юноша-анархист, - ведь мы, также  как  Жегулев, выступаем с
прикладной инициативой ультрапарадоксальной фазы тотального  от-
каза!

   - А?! "Астрал-ментал", с-сука! - с лютой злобой сказал Пантю-
ха, глядя на анархиста, - Эх, вот на кого  патрон  бы  стратить!
Слыхал я про тебя, гнида, да руки не доходили.

   - Скажите, Пантелей, у  вас  есть  определенная  политическая
программа? - спросил юноша, ко многому привычный.

   - Сколько ни есть, вся наша

   - Но вы могли бы сформулировать?

   - Коли я кому сформулирую, дык он не встанет, а программа на-
ша проста: сегодня ты живой, а завтра тебя нет.

   - Ты, дурак, думаешь  мы  крамольничаем? - продолжал Пантюха,
обращаясь к Витьке, - мы не крамольничаем, мы  горюшко  народное
невосплакучее слезами омываем, для народа радеем!  А ты уркаган,
тебя в тюрьму надоть! Водку пьешь! - с обидой  вскричал  Пантюха
напоследок.

   Все помолчали.

   - Уймись ты, дурачина, сейчас тебе Витька "Встань, хряк" уст-
роит! - крикнула из толпы какая-то баба в мухояровой душегрейке.

   Пантюха, усмехнувшись, сплюнул; даже  не  сплюнул,  а  как-то
особенно презрительно уронил слюну с языка.

   Все снова, восторгнувшись, промолчали.

   - Сашка-то твой небось побольше моего  народу  перекокошил! -
произнес Витька, подумав.

   - Сашка наш кокнет одного, дык потом целый час мучается.  Де-
сять кокнет - десять часов мучится, плачет! А ты... шпионов  все
ловишь! В Ожогином Волочке  и  было-то  всего сорок дворов, а ты
там сто шпионов настрелял! Хоть Машка из сельпо продавщица - ка-
кая она тебе шпионка, если и по выходным нам косорыловку давала!

   Все враз затаили дыхание. Витька, чуть улыбаясь, туманно смо-
трел на Пантюху. Кровушкой запахло  на  солнечной  площади села.
Явная обидка вышла атаману - ведь дело в том, что женщин-то  Ви-
тька принципиально никогда не кокал - жалел; и  убогих  жалел, и
фригидных, и тех, которые  совсем  не  давали - все равно жалел.
Тетю Машу из сельпо покрошили двое  подгулявших  чернорубашечни-
ков, за что Витька их потом собственоручно шлепнул, а с ними за-
одно еще пяток аковцев; ведь скор был Тихомиров в таких случаях,
и девиз его был еще проще, чем у Саши: Сначала действуй, а потом
разберись.

   Пантюха мигом сообразил всe это, когда ласковая рука  Витьки-
ного ординарца Пароконного вынула у него из-под пиджака обрез, а
другая рука нежно взялась за плечо. Пантюха понял,  что  сегодня
он живой, а завтра его не будет.

   Бабы  заранее  заголосили, ведь всех сашиных бойцов жалели, а
Пантюху любили как родного.

   Витька поднял руку, переждал, когда все замолкнут, и негромко
осведомился.

   - Буддист?

   Бабы снова заголосили, услышав  такой  жуткий  вопрос, однако
ошибка была слишком очевидна - на буддиста Пантюха явно  не  тя-
нул.

   - Шпион, толстовец, мент, Девид Бауи? - выдал Тихомиров сразу
обойму предположений, от каждого из которых разило могилой.

   - На толстовца похож... - услужливо закивал  головой  гнойный
анархист,  зная,  что одного из роковых предположений Пантюхе не
миновать.

   - Ну, а раз толстовец, так и рубай его, хлопчики! - не  повы-
шая голоса, бросил Витька Тихомиров через плечо и тронул коня.

   Заулюлюкали, засвистели, блеснули в пыльном  воздухе  веселые
шашки, глянцевитые лошадиные крупы и жирные загривки бойцов зас-
лонили от стонущих баб хрипло матерящегося Пантюху Мокрого.

   Да. Сегодня ты живой - а завтра тебя нету.

	 .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

   Одновременно с Пантюхой Мокрым не стало и Сени Грибного Коло-
тырника, причем обидно, нелепо: Сеня, не  в силах  обойтись  без
алкаголя, стал понемногу есть понемногу ядовитые грибы, и вскоре
так и не приходя в сознание, умер.

   Узнав о гибели Пантюхи, Саша весь отряд бросил в жестокий бой
с  Витькой  Тихомировым, и почти победил разжиревших на краденом
сале бандитов (которых теперь в народе прямо уже считали за бан-
дитов), но пешим жегулевцам не взять было Витьку в кольцо, и  он
ушел зализывать раны под Новгород. Но и Саша недосчитался многих
лучших бойцов, а некоторые предали народное дело и ушли за Тихо-
мировым, к его бабам и дармовой выпивке.

   Мало осталось верных, но железным строем сплотились они.

   Близилась  осень;  Саша понимал, что зиму в лесу перенести не
удастся, придется возвращаться в город, к семье, к постылой  ра-
боте в конторе, и поэтому  отряд  торопливо боролся день и ночь:
вчистую  вырезал  геологическую партию и зарыл скважины, которые
геологи успели пробурить, взорвали все рейсовые автобусы в обла-
сти, пустили под откос десяток поездов дальнего следования. Уда-
лось даже сбить несколько  низколетящих  самолетов-кукурузников,
опыляющих поля.

   Однажды  зябкой  сентябрьской  ночью  Саша и Томилин бесшумно
сняли  сторожа детсадовской дачи, тихо подперли двери колышком и
принялись осторожно забивать окна: Саша придерживал доску, а То-
милин обернутым в вату молотком прихватывал ее гвоздочком

   Только к утру, когда небо посветлело, были заколочены все ок-
на большого деревянного строения.

   Tомилин приник к щели и долго слушал: все было тихо, все спа-
ли.

   - Давай, Сашок, - шепнул он и стал отвинчивать крышку канист-
ры с керосином.

   Саша взял в руки канистру, чуть наклонил ее, но вдруг задума-
лся  и  с  тоской поглядел на небо. Слезы замерцали в его глазах
под светом тускнеющих под небосводом звезд. Он сел на крыльцо  и
крепко сжал голову руками.

   Томилин осторожно, бережно положил ему руку на плечо:

   - Тяжело тебе, Сашок?

   Саша, не отвечая, сглотнул слезы и кивнул.

   - Тяжело, Саша, ох тяжело... - с тяжким вздохом сказал  Томи-
лин. - И мне тяжело. А кому сейчас легко-то? Подлецу одному лег-
ко! Ничего, Сашок, все упромыслим... Без изъяну поворот не  сде-
лаешь такой крутой  и  гораздый  в совести людской! Наше время -
это молотьба чего-то такого... мути какой-то. Должен ведь кто-то
ее перелопатить?

   Саша сдавленно застонал.

   - Саша, Сашок, - зарыдал Томилин, - тебе бы у грамоты сидеть,
умильный ты да светлый!

   Голос Томилина звенел - и сколько неисплаканной силушки наро-
дной было в нем!

   - Да, Томилин, да... Ох, тошно мне! - задушенно сказал  Алек-
сандр, рванув воротник, - Но зачем, зачем, зачем, Томилин?

   - Зачем? - вскричал Томилин, - Зачем!  А  затем,  что  упадет
кровушка в мать сыру землю и вырастут  цветы  совести  народной!
Саша, Сашок! Ты знаешь... кто? Ты, говорю, знаешь для меня  кто?
Ты для меня все горюшко, болюшко и силушка людская, вот кто! Са-
ша, не молчи! Хочешь, землю есть буду?! - И Томилин,   припав  к
мокрой от росы земле, стал хватать дрожащими губами землю.

   Александр задумчиво ухватил тонкими пальцами комок  затоптан-
ной черной земли и поглядел на нее заплаканными глазами.

   - Вот она... Землица... - дрогнувшим голосом сказал он.

   Томилин,  шмыгая  носом  и всхлипывая, взял в руки канистру с
керосином и ...

   (Иван, выйдя из оцепенения, дернулся и прохрипел:

   - Переключай...

   Валера удивленно посмотрел на него:

   - Тебе что, не нравится? Зашибанское кино.

   -  Переключай, быстро...  - не двигаясь, мучительно скривился
Иван.)

   Минуты две по экрану ползет секундноя стрелка. Иван подавлен-
но смотрит, не шевелясь. Затем на экране появляется лихой  моло-
дой человек, как и Иван, напряженно глядящий кудо-то вбок.  Иван
вздрагивает и молодой человек, будто заметив это, счастливо улы-
бается и объявляет:

   - Дорoгие товарищи!  Сегодня в нашей программе художественный
фильм  "Спорт любит сильных".  По центральному телевидению фильм
демонстрируется впервые.

   Под оглушительный рев трибун Алексей вышел на помост и неско-
лько раз подпрыгнул, разминаясь.

   - На помосте Алексей Степанов, Советский Союз! - проревел ди-
намик и, вторя ему, залопотали на разных языках голоса  в других
частях громадногo зала.

   (Иван облегченно вздыхает, откидывается назад):

   - Слава, тебе, господи...  Что-то наконец нормальное!  А я уж
думал - белая горячка у нас!

   Валера равнодушно глядит на экран, хлопая  коротким  ресница-
ми.)

   Степанов привеуственно поднял руки, чувствуя, как волнами по-
днимается в нем хорошая спортивная злость.

   - Его противник - Рихард Грюшенгауэр, Федеративная Республика
Германии, выступает под псевдонимом Гамбургское Страшилище.

   Алексей быстро оглянулся - важно было  не  пропустить  момент
выхода немца на помост. Даже по тому, как он пролезает под кана-
том, можно было довольно точно определить его состояние  и  сте-
пень подготовленности к бою. Гамбургское Страшилище, сильный   и
техничный игрок, лез намеренно небрежно, опираясь на пол  руками
и сплевывая. Выходя, он так сильно зашатался, что  вынужден  был
схватится за стол.

   Рихард Грюшенгауэр был ветераном перепоя и на последней олим-
пиаде занял видное место. Уже несколько лет назад Алексей Степа-
нов видел его на показательных выступлениях лучших  перепойщиков
в Большом Драматическом Театре Москвы. На его  стороне был опыт,
на стороне Алексея - молодость.

   Секунданты забегали по помосту с ведрами, полотенцами и тряп-
ками. Грюшенгауэр, покачиваясь, смотрел за ними мутным,  непони-
мающим  взглядом,  лицо его, опухшее от тренировок, клонилось  к
земле, руки  беспорядочно  дергались  в  поиске опоры. Это могло
быть, и, вероятнее всего, и было блефом - таким  поведением   он
рассчитывал усыпить бдительность соперника, представить поединок
легким и малозначительным.

   Одет он был в рваный рабочий комбинезон и ватник - непонятно,
что  натолкнуло  его  на  мысль о том, что такая, столь знакомая
Степанову форма, может  пробить  брешь  в психологической защите
советского спортсмена.

   - Только не расслабляйся, Алеша, только   не  расслабляйся, -
твердо сказал Степанову  тренер  советской  команды, ас и видный
теоретик перепоя, много сделавший для развития нового вида спор-
та: в частности, его перу принадлежали книги "Перепой: спорт или
искусство?" и "Нести людям радость (летопись перепоя)".

   Раздался предупреждающий свисток судьи и все, кроме двух  се-
кундантов, в обязанности которых входило по мере надобности отк-
рывать и разливать бутылки, покинули ринг.

   Послышался  второй  свисток,  и  соперники сели напротив друг
друга.

   Рихард  Грюшенгауэр неловким движением освободился от ватника
и швырнул его на пол. От внимательного взгляда советского спорт-
смена не укрылось, что комбинезон соперника выкрашен в соответс-
твии с псевдо-научной теорией Гете-Кандинского о психофизиологи-
ческом воздействии цвета, и хотя советская наука о перепое отве-
ргала, например, произвольное утверждение Кандинского о  рвотном
рефлексе на сочетание синего и грязно-желтого,  Степанов неволь-
но отвел глаза от отвратительных пятен, покрывавших  Гамбургское
Страшилище, как жирафа.

   Гул  зала  постепенно стихал.  Секундант Алексея ловко открыл
бутылку "Молдавского" портвейна и налил стакан.

   - Полнее наливай, - негромко сказал Алексей, трепещущими ноз-
дрями уловив знакомый запах. Степанов уже давно специализировал-
ся по "Молдавскому" портвейну, хотя и тренировался по  комплекс-
ному методу. Спектр его спортинвентаря был широк, от Шато д'Ике-
ма и Крем де Виолетта до тормозной жидкости и неочищенной  поли-
туры, но предпочтение он отдавал портвейнам, что и было характе-
рной чертой прославленной советской школы перепоя. Преимуществом
"Молдавского" красного портвейна над другими был высокий коэффи-
циент бормотушности. Его противник  боролся  мятным  ликером, не
столь бормотушным, но специфичным и нажористым.

   Таким образом, технические параметры спортинвентаря  соперни-
ков уравнивались. Победа достанется сильнейшему.

	 .    .    .    .    .    .    .    .   .   .   .

   Прозвучал гонг и состязание началось.

   Немецкий спортсмен расправил плечи и впервые взглянул на Але-
ксея, разом отряхнув с себя напускную апатию.   Высокие  волевые
качества и мужество светилось в его глазах, компенсируя  немалый
для перепойщика возраст.

   - Сукин сынь, а ну, гляди, яко я сканишшэ вышру, тфаю мать!!!
- свирепо закричал  Гамбургское Страшилище, вращая выкатившимися
глазами. Он схватил стакан и разом опрокинул мятный ликер в гро-
мадную пасть, затем, даже не сделав глотательного движения,  от-
кусил кусок стакана и,  звонко  проскрежетав  зубами, проглотил.
Рихард Грюшенгауэр принадлежал к тому, впрочем, довольно  много-
численному разряду спортсменов, которым мешал запрет на все виды
закусок, кроме неорганических соединений.

   Алексей чуть заметно усмехнулся. Он понял, что соперник дела-
ет ставку на устрашение. Но такая демонстрация силы могла встре-
вожить кого угодно, но не советских спортсменов. Недаром осталь-
ные члены немецкой сборной предпочитали другую тактику  борьбы -
изысканный, галантный стиль, пронизанный тонкой иронией и прене-
брежением к противнику.

   Алексей медленно, неуверенными глотками отпил четверть стака-
на, страшно сморщился и,  брезгливо  понюхав  остаток,  отставил
стакан.

   Степанов, конечно, понимал, что даже в пылу  борьбы  соперник
не сочтет этот блеф за чистую монету, но переходом от пассивнос-
ти к резкой атаке можно добиться психологического преимущества у
самого опытного противника.

   Гамбургское  Страшилище швырнул полусъеденный стакан за спину
и, рыгнув, продолжил:

   - А ну, сукин сынь, смотри, яко я фторой  стакан  вышру, тфаю
мать!

   Степанов встревожился. За столь грубой игрой мог стоять  тон-
кий подвох. Дважды повторяя такой  избитый прием, Рихард Грюшен-
гауэр явно пытался усыпить бдительность противника в самом нача-
ле игры, не дать ему почувствовать степень своей подготовленнос-
ти. Неясным был и странный акцент - ведь  русский  язык  издавна
стал международным языком по перепою, и Грюшенгауэр хорошо  знал
его уже тогда, когда перепой только перешагнул границы Советско-
го Союза и начал победоносно шествовать по  странам  и континен-
там, вытесняя другие виды спорта и искусства.

   Алексей взглянул за канаты на совершенно заплывшее лицо свое-
го тренера, сидевшего с бутылкой "Стрелецкой" за судейским  сто-
ликом.

   - Еще спокойнее, Леша, спокойнее, - шепнул  опытный   тренер,
только утром перенесший зверский припадок белой горячки, и  Сте-
панов понял его по движению губ.

   Под  жуткий  скрежет  второго  съедаемого Страшилищем стакана
Алексей спокойно допил свою первую дозу.

   - Наливай по два стакана, - тихо сказал он секунданту.

   Прошла уже почти половина первого раунда, а Страшилище набрал
в пять раз больше очков - приходилось дать себе отчет, что  так-
тика на устрашение, точнее, на замешательство, сработала.

   Алексей  плавным  жестом  поднес свой второй стакан и сильно,
уверенно выпил; в тот момент, когда его правая рука ставила пус-
той стакан, таким же плавным жестом - левая уже подносила другой
ко рту, когда и этот стакан был выпит, правая уже подносила  на-
полненый секундантом третий стакан.

   В таком темпе он работал минут десять, пока голос комментато-
ра не заставил Алексея прислушаться.

   - Русский перепойщик, - быстро говорил комментатор, - демонс-
трирует великолепное владение стилем "Загребальная машина", хотя
нельзя не отметить, что он исполняет стакан  в три  с  половиной
выхлеба, а немецкий перепойщик - в один, что сильно скажется  на
оценках, вынесенных судейской коллегией. К тому же Степанов явно
пренебрегает психологической стороной борьбы с противником. Соз-
дается впечатление, что он его просто не замечает, что тоже  яв-
ляется своего рода стилем, отвергнутым, однако, еще на заре раз-
вития перепоя. Такой стиль более  угнетает  и  подавляет  самого
спортсмена, нежели его противника, кроме того, я думаю, все  те-
лезрители скажут вместе со мной: Такой перепой нам не нужен! Это
уже не искусство!

   - А ну, гатина поканая, гляти, яко я тевятый стаканишше  выш-
ру, мать тфаю!!! - кричал Гамбургское Страшилище.

   Алексей понимал, что явно проигрывает в артистизме, но не мог
изменить  тактику  до конца раунда, так как в перерыве противник
успел бы перестроиться.

   Атаку,  и  решительную  атаку,  нужно  было начинать в начале
второго раунда.

	 .    .    .    .    .    .    .    .    .    .