Energy #07 06 июля 1997

HORROR - Повесть С.Кинга "Дети кукурузы" (продолжение).

                 HORROR!
          ─────────────────────

     Продолжение повести Стивена Кинга
            "ДЕТИ КУКУРУЗЫ"

     До  площади  оставался  один квартал.
Перед  сквером, в центре которого возвыша-
лась эстрада, главная улица разделилась на
два рукава. Затем они вновь соединились, и
Берт  сразу  увидел здания, принадлежавшие
городским   властям.  Он  прочел:  МУНИЦИ-
ПАЛЬНЫЙ ЦЕНТР.
     -  Вот то, что нам нужно, - сказал он
вслух. Вики хранила молчание.
     Он остановил машину возле гриль-бара.
     -  Ты  куда?  - встревоженно спросила
она, стоило ему открыть дверцу.
     -  Узнаю,  где все. Видишь, табличка:
"Открыто".
     - Я здесь одна не останусь.
     - А кто тебе мешает идти со мной?
     Она выбралась из машины. Он разглядел
ее  лицо  землистого  цвета  и  вдруг  по-
чувствовал к ней жалость. Жалость, которая
не нужна ни ему, ни ей.
     - Ты не слышишь, да? - спросила Вики,
когда они поравнялись.
     - Чего я не слышу? - не понял он.
     -  Пустоты...  Ни машин. Ни людей. Ни
тракторов. Пустота.
     И тут же где-то неподалеку прокатился
заливистый детский смех.
     - Я слышу, что там дети, - сказал он.
- А ты нет?
     Она нахмурилась.
     Он  открыл  дверь  в  бар и сразу по-
чувствовал  себя в сухой парилке. Пол пок-
рыт  слоем  пыли.  Глянец на хромированных
поверхностях  разных  агрегатов потускнел.
Не крутились деревянные лопасти вентилято-
ров  под  потолком. Пустые столики. Пустые
табуреты за стойкой. Обращало на себя вни-
мание  разбитое  зеркало   и..........   в
первую  секунду  он  не понял, в чем дело.
Все  пивные краны были сорваны и разложены
на стойке наподобие странных сувениров для
гостей.
     В   голосе   Вики   зазвучали   нотки
наигранной  веселости,  легко  переходящей
в истерику:
     -  Ну, что же ты, узнавай. "Извините,
сэр, вы не скажете, где..."
     -  Помолчи,  -  бросил  он  вяло, без
прежней уверенности.
     Свет  здесь казался каким-то пыльным,
пробиваясь сквозь огромные, давно не мытые
окна.  И  снова  у него возникло ощущение,
что  за  ним  наблюдают, и он вспомнил про
труп  в  машине  и  пронзительный  детский
смех.  В  голове  закрутилось:  скрытый от
постороннего     взора...    скрытый    от
постороннего взора...
     Он  скользнул взглядом по пожелтевшим
ценникам на стойке: чисбургер 35_ц., пирог
из ревеня 25 ц., наше фирменное блюдо мясо
в горшочке 80 ц.
     "Интересно,  когда  я  последний  раз
видел в баре такие цены", - подумал он.
     Вики словно услышала его мысли:
     -  Ты  посмотри!  - она показывала на
настенный  календарь.  И с хриплым смешком
добавила:  -  Это  все  было  приготовлено
двенадцать лет назад, приятного аппетита!
     Он   приблизился   к   календарю.  На
картинке  были  изображены  два  мальчика,
купающиеся в пруду, и смышленая собачонка,
уносящая  в  зубах их одежду. Под картиной
надпись: ВЫ ЛОМАЕТЕ СТАРУЮ МЕБЕЛЬ, А МЫ ЕЕ
ЧИНИМ,  НЕ УПУСТИТЕ СВОЕГО ШАНСА. И месяц:
август 1964-го.
     -  Ничего  не понимаю, - голос у него
дрогнул, - но в одном я уверен: если мы...
     -  Уверен!  -  вскинулась  Вики. - Он
уверен!   Вот   оно,  твое  слабое  место,
Берт. Ты всю жизнь уверен!
     Он вышел из бара, и она за ним.
     - А сейчас ты куда?
     - В муниципальный центр.
     -  Берт,  ну почему ты такой упрямый!
Видишь  же,  тут что-то не то, так неужели
трудно признать это?
     -   Я   не  упрямый.  Просто  я  хочу
поскорей  избавиться  от того, что лежит в
багажнике.
     На   улице   его   как-то   по-новому
озадачили   полнейшая   тишина   и  запахи
удобрений.  Когда  можно  сорвать  молодой
початок,   намазать   его   маслом,  круто
посолить  и запустить в него крепкие зубы,
кто  обращает  внимание на запахи? Солнце,
дождь,    унавоженная    земля    -    все
воспринимается        как       бесплатное
приложение. Он вырос в сельской местности,
на  севере  штата Нью-Йорк, и еще не забыл
душистый   запах   свежего   навоза.   Да,
конечно,  бывают  запахи  поизысканнее, но
когда  ранней весной, под вечер, с недавно
вспаханной  земли принесет ветром знакомые
ароматы,  столько, бывало, всего нахлынет.
Со  всей  отчетливостью вдруг поймешь, что
зима    отошла   безвозвратно,   что   еще
месяц-другой,  и  с  грохотом  захлопнутся
двери  школы,  и  дети,  как  горошины  из
стручка,  выскочат  навстречу  лету. В его
памяти   этот   запах  был  неотторжим  от
других,   вполне  изысканных:  тимофеевки,
клевера, шток-розы, кизила.
     Чем  они  тут удобряют землю, подумал
он.  Странный  запах.  Сладкий до тошноты.
Так  пахнет  смерть.  Как  бывший  санитар
вьетнамской войны, он понимал в этом толк.
     Вики уже сидела в машине, держа перед
собой  кукурузное  распятие  и разглядывая
его   в   каком-то   оцепенении.   Это  не
понравилось Берту.
     -  Положи  его, Христа ради, - сказал
он.
     -  Нет,  -  отрезала она, не поднимая
головы. - У тебя свои игры, у меня свои.
     Он  завел  мотор  и  поехал дальше. У
перекрестка    раскачивался    на    ветру
бездействующий       светофор.       Слева
обнаружилась   опрятная  белая  церквушка.
Трава  вокруг  скошена,  дорожка  обсажена
цветами. Берт затормозил.
     -  Почему  ты  остановился?  - тотчас
спросила она.
     -  Загляну  в  церковь.  Кажется, это
единственное  место  в  городе, которое не
выглядит   так,  словно  отсюда  ушли  лет
десять назад. Табличка, видишь?
     Она   присмотрелась.   Из   аккуратно
вырезанных     белых    букв,    прикрытых
стеклом,  было  сложено: ГРОЗЕН И МИЛОСТИВ
ТОТ,  КТО  ОБХОДИТ РЯДЫ. Ниже стояла дата,
24 июля 1976 года - прошлое воскресенье.
     -  Тот,  кто  обходит  ряды,  - вслух
прочел   Берт,  глуша  мотор.  -  Одно  из
девяти    тысяч    имен    Господа   Бога,
запатентованных  в  штате  Небраска. Ты со
мной?
     Она даже не улыбнулась его шутке.
     - Я останусь в машине.
     - Вольному воля.
     - Я зареклась ходить в церковь, с тех
пор как уехала от родителей... тем более в
эту.  Видеть  не  хочу  ни эту церковь, ни
этот  городишко.  Меня  уже колотит, уедем
отсюда!
     - Я на минуту.
     - Учти, Берт, у меня свои ключи. Если
через   пять   минут  ты  не  вернешься, я
уезжаю,   и   делай   тут  все,  что  тебе
заблагорассудится.
     - Э, мадам, не горячитесь...
     -  Именно  так  я  и  поступлю. Если,
конечно,  ты  не  вздумаешь  отнять у меня
ключи   силой,  как  обыкновенный  бандит.
Впрочем, ты, кажется, и на такое способен.
     -  Но  ты  полагаешь, что до этого не
дойдет.
     - Полагаю, что нет.
     Ее   сумочка  лежала  между  ними  на
сиденье.   Он   быстро  схватил  ее.  Вики
вскрикнула  и  потянулась  к  ремешку,  но
сумочка  уже  была вне досягаемости. Чтобы
долго  не  рыться  среди  вещей, он просто
перевернул   ее,   посыпались  салфеточки,
косметика,  разменная мелочь, квитанции из
магазинов,  и  среди  всего этого блеснула
связка ключей. Вики попыталась схватить ее
первой,  но  он снова оказался проворней и
спрятал ее в карман.
     -  Ты  не  имеешь права, - всхлипнула
она. - Отдай.
     -   Нет,   -   сказал  он  с  жесткой
ухмылкой. - И не подумаю.
     - Берт, ну пожалуйста! Мне страшно! -
она протянула руку как за подаянием.
     -  Через  две  минуты  ты решишь, что
дальше ждать необязательно.
     - Неправда...
     -  Уедешь  и  еще  посмеешься: "Будет
знать,  как  мне  перечить".  Разве  ты не
сделала   это   лейтмотивом   всей   нашей
супружеской  жизни?  "Будет знать, как мне
перечить! "
     Он вылез из машины.
     -  Берт!  -  она  рванулась за ним. -
Послушай...  можно  иначе...  позвоним  из
автомата,  а?  Вон  у меня сколько мелочи.
Только... а хочешь, мы... не оставляй меня
здесь одну, не оставляй меня, Берт!
     Он захлопнул дверцу у нее перед носом
и  с закрытыми глазами привалился спиной к
машине.  Вики  колотила изнутри в дверцу и
выкрикивала    его    имя.    Можно   себе
представить,    какое    она    произведет
впечатление   на   представителей  власти,
когда  он наконец передаст труп мальчика с
рук на руки. Лучше не представлять.
     Он направился по вымощенной дорожке к
церкви.   Скорее   всего   двери  окажутся
запертыми.   Если   нет,   то  ему  хватит
двух-трех минут, чтобы ее осмотреть.
     Двери открылись бесшумно сразу видно,
петли   хорошо   смазаны   ("со  смиренным
почтением",   -   мелькнуло   в  голове, и
почему-то   этот   образ   вызвал  у  него
усмешку). Он шагнул в прохладный, пожалуй,
даже  холодноватый  придел. Глаза не сразу
привыкли к полумраку.

     Первое,  что он увидел, были покрытые
пылью    фанерные    буквы,   беспорядочно
сваленные   в  кучу  в  дальнем  углу.  Из
любопытства  он подошел поближе. В отличие
от опрятного, чистого придела, к этой куче
не  прикасались,  по-видимому, столько же,
сколько     к    настенному    календарю в
гриль-баре.   Каждая  буква  была  высотой
сантиметров   в  шестьдесят,  и  они,  без
сомнения,  складывались когда-то в связное
предложение.  Он  разложил  их  на ковре -
букв   оказалось  тридцать  -  и  принялся
группировать   их   в  разных  сочетаниях.
ГОЛОВА  СКАТЕРТЬ  КИПА БЛИЦ СОНЯ БВЯ. Явно
не  то.  ГРЕЦИЯ  ВОСК  БАТИСТ  ОБА  ГОЛЕНЬ
ВОПЯК.  Не  многим  лучше.  А  если вместо
"батист"   попробовать...   Он   вставил в
середину  букву  "П", но общий смысл яснее
от  этого  не стал. Глупо: он тут сидит на
корточках,  тасует буквы, а она в машине с
ума  сходит.  Он  поднялся  и уже собрался
уходить,      как     вдруг     сообразил:
БАПТИСТСКАЯ...  и,  следовательно,  второе
слово ЦЕРКОВЬ. Еще несколько перестановок,
и    получился    окончательный   вариант:
БАПТИСТСКАЯ   ЦЕРКОВЬ  БЛАГОВОЛЕНИЯ.  Надо
полагать,  название  это располагалось над
входом,   в  темном  углу.  Затем  фронтон
заново  покрасили, и от прежней надписи не
осталось и следа.
     Но почему?
     Ответ    напрашивался:    БАПТИСТСКАЯ
ЦЕРКОВЬ   БЛАГОВОЛЕНИЯ   прекратила   свое
существование. Что же стало вместо нее? Он
быстро   поднялся  с  корточек,  отряхивая
пальцы   от   пыли.   Ну  сорвали  буквы с
фронтона,  что  особенного?  Может, решили
переименовать  ее  в  Церковь Происходящих
Перемен   в   честь   преподобного   Флипа
Уилсона...
     Но что это были за перемены?
     Он  отмахнулся от неприятного вопроса
и толкнул вторую дверь. Оказавшись в самом
храме,  поднял  глаза  к  нефу, и сердце у
него  упало.  Он  громко  втянул  в легкие
воздух,  нарушив  многозначительную тишину
этого священного места.
     Всю  стену  позади  кафедры  занимало
гигантское  изображение  Христа.  "Если до
сих  пор  Вики  еще  как-то держала себя в
руках,  -  подумал Берт, - то от этого она
бы заорала как резаная".
     Спаситель  улыбался, раздвинув губы в
волчьем оскале. Его широко раскрытые глаза
в  упор  разглядывали  входящего  и чем-то
неприятно    напоминали    Лойна   Чейни в
"Оперном   фантоме".   Е   больших  черных
зрачках,  окаймленных огненной радужницей,
не  то  тонули, не то горели два грешника.
Но   сильнее   всего  поражали...  зеленые
волосы   -   при   ближайшем  рассмотрении
выяснилось,  что  они сделаны из множества
спутанных        кукурузных       метелок.
Изображение   грубое,   но   впечатляющее.
Этакая  картинка  из  комикса, выполненная
талантливым  ребенком:  ветхозаветный или,
может  быть,  языческий  Христос, который,
вместо  того чтобы пасти своих овец, ведет
их на заклание.
     Перед   левым   рядом   скамеек   был
установлен  орган,  и  в  первое мгновение
Берт  не  увидел  в нем ничего необычного.
Жутковато   ему   стало,   лишь  когда  он
прошел до конца по проходу: клавиши были с
мясом  выдраны,  педали  выброшены,  трубы
забиты   сухой   кукурузной   ботвой.   На
инструменте стояла табличка со старательно
выведенной  максимой: "Да не будет музыки,
кроме человеческой речи", - рек Господь.
     Вики  права: тут что-то не то. Он был
бы  не  прочь  вернуться в машину и тотчас
уехать из этого гиблого места, но его, что
называется,  заело.  Как  ни противно было
себе   в   этом  признаваться,  он  жаждал
поколебать ее самоуверенность, очень уж не
хотелось  признавать  во всеуслышание, что
она оказалась права.
     Ладно, пару минут можно потянуть.
     Он  направился  к  кафедре, по дороге
рассуждая.   Каждый   день   через  Гатлин
проезжают машины. У жителей окрестных мест
наверняка    здесь    есть    друзья   или
родственники.  Время  от  времени  городок
должна   патрулировать   полиция  штата. А
вспомнить   бездействующий   светофор.  Не
могут    же   те,   кто   снабжает   город
электроэнергией,   не   знать,  что  здесь
добрых  двенадцать  лет  нет света. Вывод:
ничего   такого  в  Гатлине  произойти  не
могло.
     Отчего же тогда мурашки по коже?
     Он  взошел  на кафедру по ступенькам,
покрытым   ковровой  дорожкой,  и  оглядел
пустые  скамьи,  уходящие  в  полумрак. Он
чувствовал лопатками, как его буравит этот
потусторонний,  не по-христиански зловещий
взгляд.
     На   аналое  лежала  большая  Библия,
открытая  на  тридцать восьмой главе книги
Иова.  Берт  прочел: "Господь отвечал Иову
из  бури  и  сказал:  "Кто сей, омрачающий
Провидение  словами  без смысла?.. Где был
ты,   когда  Я  полагал  основания  земли?
Скажи,  если  знаешь".  Господь.  Тот, Кто
Обходит   Ряды.   Скажи,   если  знаешь. И
накорми нас кукурузными лепешками.
     Берт   начал  листать  страницы,  они
переворачивались    с    сухим,   каким-то
призрачным  шуршанием  - а что, подходящее
место   для   призраков.   Из  книги  были
вырезаны  целые  куски. В основном, как он
заметил,  из Нового Завета. Кто-то взял на
себя   труд   удалить   с  помощью  ножниц
соборное послание Иакова.
     Но   Ветхий  Завет  был  в  целости и
сохранности.
     Он  уже  сходил  с  кафедры, когда на
глаза  ему  попался  еще  один  фолиант на
нижней  полочке.  Он  взял  его  в  руки с
мыслью,  что это церковно-приходская книга
с     датами    венчаний,    конфирмаций и
погребений.
     Слова  на  обложке, коряво выведенные
золотыми     буквами,     заставили    его
поморщиться. И СКАЗАЛ ГОСПОДЬ: "СРЕЖУТ ПОД
КОРЕНЬ НЕПРАВЕДНЫХ И УДОБРЯТ ЗЕМЛЮ".
     У  них  тут, кажется, одна навязчивая
идея,  и  Берт  старался  не думать о том,
куда она может завести.
     Он    открыл    книгу    на    первой
разлинованной   странице.   Сразу   видно,
записи   делал  ребенок.  Некоторые  места
аккуратно      подчищены,      и      хотя
орфографических    ошибок    нет,    буквы
по-детски  крупные  и скорее нарисованные,
чем    написанные.    Начальные    столбцы
выглядели так:

           Амос Дэйган (Ричард)
      род. 4 сент. 1945 4 сент. 1964

          Исаак Ренфрю (Уильям)
     род 19 сент. 1945 19 сент. 1964

          Зепениах Керк (Джордж)
      род. 14 окт. 1945 14 окт. 1964

           Мэри Уэллс (Роберта)
     род. 12 нояб. 1945 12 нояб. 1964

          Йемен Холлис (Эдвард)
       род. 5 янв. 1946 5 янв. 1965

     Берт  продолжал  с  озабоченным видом
переворачивать  страницы.  Книга оказалась
заполненной   примерно  на  три  четверти,
после   чего   правая  колонка  неожиданно
обрывалась:

          Рахиль Стигман (Донна)
      род. 21 июня 1957 21 июня 1976

         Моисей Ричардсон (Генри)
            род. 29 июля 1957

         Малахия Бордман (Крэйг)
            род. 15 авг. 1957

     Последней  была  вписана Руфь Клоусон
(Сандра),  рожденная  30 апреля 1961. Берт
нагнулся и обнаружил на той же полочке еще
две  книги.  На  обложке первой красовался
уже знакомый ему афоризм СРЕЖУТ ПОД КОРЕНЬ
НЕПРАВЕДНЫХ...  перечень  имен с указанием
даты рождения продолжался. 6 сентября 1964
- Иов Гилман (Клэйтон). 16 июня 1965 - Ева
Тобин (имя в скобках отсутствовало).
     Третья книга была чистая.

         Продолжение следует...
──────────────────────────────────────────