200 #A 01 августа 1994

Посвящение в альбом - Миры великой тоски.

                     ПОСВЯЩЕНИЕ В АЛЬБОМ

                       Сергей БЕРЕЖНОЙ

                      МИРЫ ВЕЛИКОЙ ТОСКИ

   Миры рождаются по-разному.
   Одни  возникают  в затмевающей реальность грандиозной вспышке
вдохновения. Истинная их жизнь коротка - такой мир успевает лишь
бросить тусклый отблеск на бумагу - и погибает.
   Другие  миры строятся долго и старательно: от аксиом к теоре-
мам, от теорем - к их следствиям, загромождая бумагу гробами ли-
шенных жизни слов.
   Третьи миры рождаются от великой тоски. Просто взлетает одна-
жды разрываемая скорбью и печалью душа в сырое небо...
   "Почему мир несовершенен, Господи?.."
   Бог знает - почему; знает, но не говорит.
   И душа, так и не дождавшись ответа, возвращается в тело, сто-
ящее в очереди за молоком.
   Мир рождается  в момент воссоединения души с телом. Мир, воз-
можно, еще  менее  совершенный, чем  мир реальный. Пусть так. Но
одному-единственному  человеку в нем дано не стать подонком. Или
он может  уклониться  от направленной  в него пули. Или способен
понять несовершенство своего мира...
   А мир, осознавший свое несовершенство, рождает следующий.
   И так - до бесконечности.

  Андрей Лазарчуквовсе не собирался становиться Создателем Не-
совершенных  Миров. Когда он писал"Тепло и свет", "Середину пу-
ти"и другие притчи, - а это было адски давно, в начале  восьми-
десятых, - он лишь выплескивал из себя скопившуюся в душе тягос-
тную накипь обыденности. Она была невероятно мерзка, эта накипь.
Она заполняла, топила  в себе каждый созданный мир. Она чувство-
вала себя в своем праве.
   Но  в рожденном мире немедленно появлялся человек, к которому
эта  мерзость  не  липла. Рыцарь. Мастер. Творец. Он  не пытался
вступить в борьбу с накипью. Он просто был способен ее осознать,
увидеть - и  отделить  от мира. И его мир не то чтобы очищался -
он чувствовал себя чище...
   Невозможно возродить погибший в ядерном пламени сказочный мир
("Тепло и свет"),но можно создать  в глубоком подземном убежище
искусственное Солнце, которое  будет разгораться от любви одного
человека  к другому. Разве для тех, кто  остался в живых, мир не
станет от этого хоть немного прекраснее?

   Человек не в силах преодолеть несовершенство мира. Провозгла-
шение  этой  цели - всегда  ложь. Пусть прекрасная, как Царствие
Небесное, пусть  логичная, как Утопия, пусть научная, как Комму-
низм - но все-таки ложь.
   И не бороться  с несовершенством мира - немыслимо. Антиутопии
никогда  не рисуют будущее - лишь настоящее. То настоящее, кото-
рое необходимо свернуть в рулон и навсегда замуровать в прошлом.
То настоящее, с несовершенством которого должно бороться. То на-
стоящее, которое не имеет будущего.
  Андрей Лазарчукне писал ни утопий, ни дистопий. Это было для
него  лишено  интереса. Действие его рассказов всегда происходят
между прошлым (которого нет у утопий) и будущим (которого лишены
антиутопии), в том настоящем, которое  никогда не станет ни без-
заветно светлым, ни безнадежно мрачным.
   Наше время. Много лет назад черное колдовство оживило мумифи-
цированного Вождя. Мумия, не способная жить сама по себе, подде-
рживает  свое существование за счет жизненных сил детей, которых
приводят в кремлевский кабинет на экскурсии - обязательные и жу-
ткие, как похороны.
   Гротескна ли  в этом  настоящем  фраза "Ленин  и теперь живее
всех живых"?
   В этом мире властвует диктатура мертвенных  суеверий. Порази-
тельно, но  от той  диктатуры, которая  так долго царила в нашей
реальности, она отличается какими-то мелочами. Атрибутикой. Лек-
сикой. Списком  запрещенных книг. И все! Ужас несказанных слов -
тот же. Голодный  паек  на  ребенка - тот же. Талант, скрываемый
либо уничтоженный - тот же.
   Страшно.
   Но реальность страшнее.
   В той реальности злое волшебство победило. Но в ней же сущес-
твует и волшебство доброе...
   В нашей реальности чудес не бывает.
   Никаких.

   В нашей реальности  все рационально. Рациональны радость, лю-
бовь, рождение, смерть... Иррационален лишь страх темноты. Страх
этот собрался из боязни себя, ужаса перед слепотой и вечного ис-
пуга перед неведомым. Мозг неспособен справиться с этим страхом,
ибо мозг тоже рационален.
   Жуткий  водоворот иррационального страха втягивает в себя лю-
дей, соединяет  их, как  пузырьки на поверхности воды. Слившись,
как эти пузырьки, в нечто единое, люди становятся вратами, через
которые Ужас прорывается в мир.
   Выбирай.
   Первое - смерть. У  тебя  не будет больше страха перед темно-
той. Ты сам станешь ее частью.
   Второе - одиночество. Уничтожь свою любовь, забудь своих дру-
зей, живи один в ночи вечного, сводящего с ума кошмара.
   Третье. Пропусти Ужас в мир. Освободись от него. Утешься тем,
что ты сделал это не один (один ты не смог бы сделать это) и жи-
ви дальше. Тем более, что с ужасом, находящимся  вне тебя, можно
бороться.
   Четвертое. Иного не дано.
   В рассказе"Из темноты"герой  принимает на себя одиночество.
Он  не спас свой мир - Ужас нашел другой  путь. Но теперь в Ужас
можно было стрелять, ибо Ужас стал рациональным.
   Стоит ли бояться того, что можно понять?
   По-настоящему страшна лишь темнота.

   Государство  изобрело гениально простой способ заставить себя
бояться: оно стало превращать привычное  в иррациональное. Самые
невероятные кошмары, ворвавшиеся на страницы романов Дика из на-
ркотического бреда, бледнеют перед искусством правительств прев-
ращать  жизнь  в ад. Лишите  быт  человека  логики - и его можно
брать голыми руками. Извратите его прошлое - и он готов стрелять
в собственных детей. Скажите, что мир построен на лжи - и он по-
верит вам.
   Роман Андрея Лазарчука"Опоздавшие к лету"тоже  построен на
лжи. Колдовской  сад - мираж, Полярная  Звезда - морок, правдива
лишь великая  ложь войны  и смерти. В какую ложь верить? Идти ли
вечно  на Север, прикрепив  на бушприте Полярную Звезду, или ру-
бить шашкой картонные танки?
   Что  есть  правда? Что  есть вера? Правда ли то, во что можно
верить?
   Каждый  пролет гомерического Моста можно потрогать руками, но
если  само тело твое перестает существовать для пуль, взглядов и
прикосновений - как верить своим ощущениям? Кинопленка бесприст-
растна  и правдива, пока она не проявлена и не смонтирована, но,
извлеченная из камеры, она немедленно начинает лгать.
   Неужели это всеобщий мировой закон? Или же эта ложь - необхо-
димое условие существования человека? Или - Государства?
   Но мир сам по себе не знает лжи, а человек  способен эту ложь
распознать - какая бы она ни была изощренная. Государство же су-
ществует  лишь благодаря лжи. То, что человек нуждается  в опеке
свыше - ложь; отвергнув  опеку  Бога человек не нуждается больше
ни в чьей. То, что общество нуждается в упорядочении - ложь; Го-
сударство разрушает упорядоченность жизни, меняя законы по свое-
му желанию.
   Ложь - естественное состояние Государства.

   В одном  из  миров, созданных Андреем Лазарчуком,существует
Голем - разум, порожденный Государством, ублюдочное  дитя социа-
льных потрясений двадцатого века. Он существует, но он не сущес-
тво - это  кибернетический разум, воплощенный не в металле и по-
лупроводниках, но в колоссальной бюрократической системе.
   Смыслом существования  Голема является преобразование лжи бу-
маг в ложь  действительности. Начав  свое существование  в мире,
где  ложь  была  безыскусна  и  наивна, он придал лжи глобальную
стройность и монументальную величественность. Мир Голема превра-
тился  в мир  тотальной  лжи - лжи  мыслей, слов, поступков, лжи
смерти и забвения. Мир диктатуры лжи, где ложь в принципе невоз-
можно  обнаружить - ибо не на что опереться  при этом, кроме как
на другую ложь. Человек, который не может существовать, не опре-
делив  для себя каких-то основополагающих истин, вынужден прини-
мать в качестве таковых ложь.
   И человек перестает быть человеком.
   Или просто перестает быть.

   Мы живем в Мире Великой Тоски.
   В нем есть все - красота и порок, золото и смерть. В нем без-
дна несовершенства, которое - помните? - порождает  такие же не-
совершенные миры. Может быть, в нем есть Бог.
   Но если он есть, то мир наш он создал не летая над бездною во
тьме. Он создал его, стоя в очереди за молоком.

                                                   Февраль 1992.