200 #W 01 января 1995

Беседы при свечах - Андрей Чертков - Вячеслав Рыбаков.

                       Беседы при свечах

              АНДРЕЙ ЧЕРТКОВ  -  ВЯЧЕСЛАВ РЫБАКОВ

   А. Чертков: Вячеслав, твой последний роман "Гравилет "Цесаре-
вич"  вновь привлек к тебе внимание читающей публики и был удос-
тоен двух престижных премий. Доволен ли ты таким поворотом собы-
тий?
   В. Рыбаков: Признаюсь,твой вопрос кажется мне... ну...ну лад-
но, скажем, просто заданным для того, чтобы как-то начать разго-
вор. И, возможно,- чтобы напомнить читателям,чего этот самый Ры-
баков,  собственно,  набабахал.  Поверь,  довольство  или  недо-
вольство я испытываю главным образом по поводу каких-то внутрен-
них  процессов, а  отнюдь не внешних событий. Довольство, и даже
счастье, я испытывал,когда "Гравилет" придумал - это было в сен-
тябре  девяносто второго в Коктебеле, и когда писал - это было в
декабре того же года в Комарово. Знаешь, бывает - вроде придумал
сюжет  или  идею, вроде можно было бы что-то из них сделать - но
дрожи нет. Значит, и пробовать не стоит, все равно ничего не по-
лучится. А вот когда в голову мне впрыгнула сцена в больнице - с
нее все началось, а потом, опять-таки безо всяких нарочитых раз-
думий, я просто шел по степи к дальнему пляжу,впрыгнул Беня Цын,
меня  зазнобило. Пошел, если воспользоваться прекрасным термином
Андрея Столярова, "прокол  сути". И то же самое - когда писал. В
это время я был "доволен поворотом событий". Все во мне кричало:
вот ведь какими могут быть люди, могут, правда могут,ведь нельзя
эмоционально убедительно написать то,чего не может быть... стоит
только захотеть!.. вы посмотрите, насколько всем нам станет луч-
ше, если мы постараемся в любой ситуации, на любом уровне,от по-
литики  до  интимностей, беззлобно и бережно отыскивать взаимоп-
риемлемые  компромиссы!.. А потом я оказался недоволен поворотом
событий. Потому что, в сущности, я описал мир,в котором только и
хотел  бы, только  и  мог бы полноценно существовать. Описал так
тщательно и заманчиво, как только мог,лучше не могу. Но реальный
мир  не  сдвинулся в сторону мира, мною описанного, ни на волос.
Конечно, ожидать этого наивно, глупо - но даже ближайшие друзья,
которым я давал читать рукопись, подчас понимали роман,мягко го-
воря, весьма своеобразно. А уж некоторые отзывы со стороны пред-
ставительниц лучшей половины рода людского... "Ах, ему гарем по-
давай? Каз-зел!" Месяца четыре я жил с адом в душе, не мог окле-
маться. Борис Стругацкий, прочитав "Гравилет", заметил: "Рыбаков
продолжает  описывать очень хороших и совершенно невозможных лю-
дей. Вы, Славочка, хоть и написали "Прощание славянки с мечтой",
сами, видимо, ефремовец до мозга костей. Вы верите в возможность
некоей  чрезвычайно  мощной этики. И, по идее, я должен был бы в
вас эту веру поддерживать. Но очень уж врать не хочется". Андрей
Столяров постоянно уверяет меня,что "Гравилет" - вещь очень сла-
бая, это, дескать, общее мнение питерских писателей; в глаза мне
этого  никто не говорит, но в разговорах друг с другом оценивают
роман  весьма низко. Один знакомый журналист - имя его ничего не
скажет любителям фантастики,поэтому я его и не называю - сформу-
лировал  свои  ощущения так: "Ранних Стругацких или Булычева чи-
таешь - и  понятно, что  сказка, такого  мира и таких людей быть
просто  не  может. А  у  тебя  люди  вроде совсем как мы, только
чуть-чуть добрее - ан это "чуть-чуть" оказывается,если подумать,
настолько непреодолимым, что тоска берет, хоть вой". А некий чи-
татель из Перми прислал мне письмо,где укорил вот как: "По-ваше-
му, не  надо  ничего  делать, чтобы  изменить  к лучшему то, что
происходит вокруг. Надо просто ждать, когда с того мира придут к
нам  на помощь. А ведь эта помощь может никогда не придти. И что
же, нам так и погибать? Одно дело - верить во что-то реальное,да
еще когда эта реальность подкреплена твоими собственными поступ-
ками, и  совсем другое - слепая вера. Когда человек просто лежит
на  койке, ничего не делает, чтобы улучшить свое положение и ве-
рит  в  доброго бога-батюшку, который ничего и не требует, кроме
слепой  веры. А  ведь именно к этому вы и призываете людей своим
романом... Вы со мной согласны? Всего вам самого доброго и свет-
лого!"
   Собственная неспособность высказаться так, чтобы тебя поняли,
угнетает сильнее инфляции. Умом понимаешь, что чем пространнее и
сложнее  высказывание, тем больший простор для интерпретаций оно
дает - но на сердце-то кошки скребут, руки опускаются.
   А  премии... что премии. Какой-нибудь заморыш может, конечно,
слегка улучшить свой внешний вид накладными плечами, широкой ку-
рткой  с  пряжками  и бляшками - но не станет от этого сильнее и
здоровее. И, вдобавок,над ним будут очень смеяться те,кто знает,
каков он на самом деле.
   А. Чертков: Кстати, о  премиях. Не слишком ли их много сейчас
образовалось, да еще в условиях, когда российской фантастики из-
дается все меньше и меньше? И имеют ли они сейчас тот вес и зна-
чение, которые должны были бы иметь?
   В. Рыбаков: Вес премии - дело наживное. То есть можно его на-
жить, а  можно  и  нет; но  даже при самых благоприятных обстоя-
тельствах, даже с помощью самой массированной рекламы за год-два
престижность не создашь. А вот перестараться вполне можно, и да-
же ту премию,которая имеет все шансы стать весомой и престижной,
можно  утопить  еще  в  младенчестве, если тупо вопить на каждом
углу,  что   она   самая   главная,  самая   объективная,  самая
драгоценная... Те, кто пытается проводить у нас рекламные компа-
нии  на западный манер, забывают о том, что сознание и подсозна-
ние  советского человека - а все мы пока вполне советские по уму
и по дури - имеют свою специфику. В частности,мы на дух не верим
пропаганде. Значит, то, что хвалят с трибун, с экранов и в печа-
ти, вызывает  непроизвольную  негативную реакцию. Если мне раз в
неделю  будут  говорить, что "Хопёр - отличная компания", у меня
это как-то осядет в башке. Если же это будут делать двадцать раз
на дню, меня начнет рвать уже на слоге "Хо". То же и с премиями.
   Значение  же премий действительно велико, и от того, что соб-
ственной фантастики у нас издается все меньше,а читательская ау-
дитория  становится все уже, значение это, как ни парадоксально,
только возрастает. Во-первых, это прекрасный повод напомнить ми-
ру  о себе - ненавязчиво, но достойно. Во-вторых, времена, когда
лучшей  премией для автора было благоговейное внимание миллионов
читателей,  ушли, видимо, безвозвратно - значит, нужны  какие-то
компенсирующие  механизмы. Это звучит отвратительно, но это так.
Большинству писателей - и честным,вкладывающим в свои тексты ду-
шу  писателям  в особенности - как воздух необходимы хоть какие-
нибудь эмоции,которые приглушали бы муку,сопровождающую рождение
этих  текстов, и отчаяние, сопровождающее разрыв пуповины и без-
звучное падение текстов в пустоту читательского равнодушия. Дело
не  в тщеславии - дело в объективной потребности в переживаниях,
которые  как-то уравновешивали бы чашечки невидимых весов в пси-
хике; ведь если одна из чашечек слишком перевешивает, начинается
безумие. Дело не в "Аэлитных" каменюках и не в бронзе "Улиток" -
дело  в  благодарном  эмоциональном  резонансе твоей референтной
группы, пусть она даже и не слишком велика. Года полтора назад я
предложил  у нас на семинаре только хвалить друг друга, а крити-
ческие  замечания  высказывать потом, тет-а-тет... Увы, это была
еще одна тщетная потуга ефремовца, верящего в возможность мощной
этики.
   Что же касается количества премий, то - больше премий хороших
и разных. В идеале каждое направление в фантастике должно стиму-
лироваться, каждое  должно  иметь шанс на ежегодные аплодисменты
зала. В одном зале будет пятьдесят человек, в другом сто пятьде-
сят - но  это  отнюдь  не  повод  выгонять  первых пятьдесят под
дождь, а  в освободившемся помещении устраивать валютный бар или
магазин  японской электроники. Магазинов этих и так хватает, а у
нас каждый человек на счету.
   А. Чертков: И Петухов? И Эрнст Малышев? И Вилли Конн?
   В. Рыбаков: Не читал.Поэтому термин "у нас" их не охватывает.
   А. Чертков: Скользкая,однако,тема! Сколько скандалов происхо-
дило  и  сколько  будет происходить еще из-за того, кого считать
"нашими", а  кого  нет. С кем крепить узы, а от кого, как теперь
говорят, дистанцироваться...
   В. Рыбаков: Знаю. И  очень  остро переживаю каждый такой кон-
фликт, даже если впрямую он меня не затрагивает. Тут можно долго
ворочать силлогизмами, но если попытаться сформулировать суть,то
вот она:естественные процессы не терпят искусственных попыток им
помочь. Жизнь сама скрепит с теми,с кем следовало бы скрепиться,
и  дистанцирует от тех, от кого надо дистанцироваться. А публич-
ные пощечины, сладострастное,словно на чемпионате по ядовитости,
поливание  друг  друга  грязью в ксерокопированных журнальчиках,
равно  как  громогласные  демонстрации дружелюбия или заключение
формальных  союзов не доведут до добра. Жизнь богаче наших пред-
ставлений о ней.
   А. Чертков: Понятно.Не все так думают,но это тема отдельного,
длинного  и, наверное, тягостного разговора. И, как мне кажется,
не  очень интересного для широких читательских масс. А по поводу
премий ты сам себе противоречишь.Обозвал их накладными плечами -
и тут же превозносишь, как панацею от чувства безысходности.
   В. Рыбаков: Ну,не панацею. Просто лучшего лекарства на данный
момент нет. Как мы знаем хотя бы из рассказа Святослава Логинова
"Цирюльник", в  те времена, когда медицина не знала наркоза, пе-
ред операцией пациентов накачивали винным настоем зерен мака.Та-
ков  был  предел  возможностей, которыми располагал врач, честно
стремясь облегчить страдания больного.Полного обезболивания это,
разумеется, не давало, но все же уменьшало вероятность летально-
го  болевого  шока. С другой стороны, тебе, наверное, доводилось
замечать, что  даже  некрасивые, нескладные люди, одевшись в то,
что как-то скрывает их физические недостатки, подчас начинают не
только  выглядеть, но  и вести себя иначе: спокойнее, увереннее;
распрямляется сутулая спина,глаза посверкивают... Да, Шварценег-
герами они не становятся. Но и вероятность того, что они в тоске
прилягут в лужу подремать с недопитой поллитрой в руке,резко по-
нижается. И  нечего меня ловить на слове, сам-то хорош. В первом
случае спросил, устраивает ли меня то, что мне навешали премий,и
я, естественно, со  всей возможной скромностью ответил, что не в
премиях  счастье. А во втором - как я отношусь к премиям вообще;
и я, естественно, со всей возможной уважительностью ответил, что
глубоко их чту.
   А. Чертков: Я  вижу, работа в академическом институте научила
тебя убедительно доказывать все, что угодно.
   В. Рыбаков: О, там еще не тому научат.
   А. Чертков: Например?
   В. Рыбаков: Например... Например, глубокому пониманию старого
анекдота про мужика, который лошаденку свою приучал одним возду-
хом  питаться. Приучал-приучал, и  совсем  уже  приучил было, да
только она почему-то сдохла.
   А. Чертков: Ага. Смеяться можно?
   В. Рыбаков: Лучше спроси еще что-нибудь.Посмеемся в нерабочее
время - если будет над чем.
   А. Чертков: Тогда вернемся к "Гравилету". Не кажется ли тебе,
что  слишком  жесткая, "черная" концовка не только  противоречит
всему  содержанию романа, но и, по сути, разрушает его, низводит
до очередной сиюминутной антиутопии?
   В. Рыбаков: Мне-то не кажется,но если ты об этом спрашиваешь,
то, видимо, так кажется тебе. Вот еще один пример фатального не-
понимания - а  уж, казалось  бы, пуд соли съели вместе. И впрямь
повеситься, что ли? Думаешь, я не смог бы накатать весь роман на
одной жалистной чернухе, в стиле "Не успеть"? Но ведь не накатал
почему-то. И  кончается  роман  отнюдь не чернухой, а взлетом из
нее. Тебе этот взлет кажется надуманным, притянутым за уши? Ты в
него  не веришь? А в то, что люди способны жертвовать собой ради
спасения других людей,совершенно им чужих - ты тоже не веришь? А
в то, что люди способны держать слово, не грабить,не насиловать?
Я  понимаю, окружающая  нас  действительность выдавливает из нас
веру во все это день за днем, час за часом - но действительность
всегда, всегда  делала  это. И главная функция культуры - оказы-
вать  вечное сопротивление этому давлению. Инстинкт самосохране-
ния, сработав в социальной среде,проявился как потребность в та-
ком сопротивлении, а она и породила культуру. Именно верой в то,
что человек способен не насиловать,человечество уменьшает разме-
ры  насилия; верой  в  то, что  человек  способен не обманывать,
уменьшает количество обманов. "Черная" же часть эпилога возникла
из  соблазна впрямую столкнуть два возможных мира, впрямую спро-
сить  тех, кто  меня  прочтет, в  каком из этих миров им хочется
жить. Чтобы  жить  в  таком-то, нужно вести себя так-то, а чтобы
жить в этаком - этак. Выбирайте.
   А. Чертков: Воистину, автор всегда знает о своем произведении
меньше, чем читатель. Пишет-то он всей душой, но и читатель вос-
принимает так же,всей душой - а объяснять берется умом... Скажи,
как вообще возник замысел "Гравилета"?
   В. Рыбаков: Понятия не имею.Прилетел из объективной реальнос-
ти, которая копируется,фотографируется и отображается нашими ор-
ганами  чувств, существуя независимо от них. Как совершаются от-
крытия? Только что, секунду назад, еще не знал чего-то - и вдруг
уже  знаешь. Как  заболевают? Ходишь, суетишься  по  мелочи, как
обычно, и  ведать не ведаешь, что внутри тебя микробы уже делают
свое  черное дело; и вдруг температура тридцать девять, организм
перешел на другой режим работы.Как беременеют? Вроде ничего спе-
циально  для  этого не делаешь, просто любишь кого-то, и вдруг -
бац! И  попробуй  теперь  не  роди. Будет, как я сформулировал в
"Очаге", "очень больно".
   А. Чертков: Но  не  кажется ли тебе, что в последнее время ты
рожаешь довольно редко? Понятно,что ситуация в отечественной фа-
нтастике  напряженная - не многим лучше, чем в годы так называе-
мого  "застоя". Тем  не  менее, одни  авторы  все  время  клянут
судьбу-индейку, а  другие - активно  пишут "в стол" и отыскивают
любую возможность опубликоваться. А каков твой взгляд на пресло-
вутую Проблему Публикации?
   В. Рыбаков: Проблемы Публикации,по-моему,нет. Писатель пишет,
чтобы  его  читали. Если  его не хотят читать, это его трагедия.
Если  его  хотят читать, но не могут заполучить его текстов, это
трагедия  и писателя, и его страждущих читателей. Тот, кто стоит
на пути между писателем и его читателями - преступник.Грабитель.
Все равно, как он называется - цензор,издатель или сбытчик. Цен-
зоры хоть иногда совершали героические поступки.Так увидели свет
"Улитка на склоне", "Сказка о Тройке", "Час Быка"... Сбытчик ге-
ройского поступка не совершит никогда, потому что он не идеолог,
а прагматик. Риск ради чего-то, кроме сверхприбыли, просто лежит
вне  его  представлений о мире. Пытаться ему это объяснить - все
равно, что  пытаться  растолковать понятие Галактики человеку, у
которого плоская Земля покоится на трех китах. А читатель на из-
дателя  не имеет влияния, потому что в наше благословенное время
можно  влиять лишь живым рублем. Ну, пусть даже полуживым. Изда-
тель получает рубли не от читателя, а от сбытчика. Почему так? А
почему  у нас в стране все - через двуликий Анус? Большевики ли,
демократы - Анус все тот же... Вопросы не ко мне.
   А  вот  вопрос ко мне - почему рожаю мало? Ну, во-первых, мне
хватает. Я привык, чтобы каждая новая вещь была открытием. Чтобы
вставать  из-за стола, зная о предмете, о котором писал, больше,
чем  когда  за стол садился. Именно так и возникает не холодное,
пусть  сколь  угодно профессиональное, но холодное изложение уже
известного, а  жизнь в тексте, лихорадочный и болезненный поиск,
совершающийся  на глазах у любого, кто потом этот текст прочтет.
Но для того, чтобы такое стало возможным, где-то под спудом дол-
жны накопиться переживания и знания, которые еще не осознаются и
ждут предлога,чтобы вынырнуть на поверхность; первое прикоснове-
ние к ним и вызывает дрожь, свидетельствующую о  "проколе сути",
предлогом  для  выныривания и является начало извержения текста.
Видимо, за более чем полтора года, прошедшие с момента написания
"Гравилета", никаких принципиально новых знаний о людях я не на-
копил. А может, накопил, но не те, которые заслуживают претворе-
ния в текст. А может, накопил, и даже те,но еще не знаю об этом.
   С  другой  стороны, писать  в стол уже не могу - года не те и
эпоха не та. Прежде мог,и много мог - потому что можно было жить
на  одну институтскую зарплату, а времени хватало и на неоплачи-
ваемую работу; и потому еще,что получал моральное удовлетворение
по  Высоцкому  принципу:  "но счастлив он висеть на острие - за-
резали  за то, что был опасен". Теперь невозможно ни то, ни дру-
гое. На зарплату жить нельзя. И не опасен.
   И  в-третьих, касательно  количества  опубликованного. В  во-
семьдесят девятом я написал повесть "Дерни за веревочку". Не вы-
шла до сих пор. В девяностом написал повесть "Вода и кораблики".
Вышла только в журнале "Фантакрим-MEGA", и то в сокращении.В том
же  девяностом  подал  книгу под общим названием "Преломления" -
эти две повести плюс кое-какие небезынтересные довески - в изда-
тельство "Terra  Fantastica". Гранки вычитывал в марте девяносто
второго. Но книги так и нет. Объяснения:то неправильно нарисова-
ли  картинки, то неправильно взяли формат... словом, если вспом-
нить "Белое  солнце  пустыни",  "гранаты у него не той системы".
"Гравилет"  я  отнес в "Terra Fantastica" раньше, чем в  "Неву",
причем  полным текстом. Результат тот же. А предлагаться в деся-
ток  мест сразу я еще до прошлого года считал непорядочным и не-
товарищеским. Да, конечно,ситуация с книгоизданием ухудшается из
месяца  в месяц. Но ведь выпускала же  "Terra Fantastica" других
российских авторов за последние два-три года!
   В чем дело? Можно, как Ланселот у Теренса Уайта, объявить се-
бя Рыцарем, Родившимся Под Несчастливой Звездой,и все списать на
трагические  цепи случайностей, змеями сползшиеся ко мне со всех
концов  Питера. Можно, стиснув то и дело пустеющий стакан водки,
остановившимся взором смотреть на одну-единственную фразу из ка-
веринских "Двух капитанов":  "Николай погубил нас и, как я пола-
гаю, намеренно". Можно, как  ослик Иа-Иа, со спокойной безнадеж-
ностью констатировать: "Все оказались наверху. Я оказался внизу.
Что  ж, так  и должно быть". Можно предположить, что я пишу хуже
всех, а мои добрые друзья, боясь меня огорчать, действительно не
решаются  сказать  мне  об этом прямо, но по мере сил спасают от
публикаций, чтобы я своими слюнявыми произведениями не выставлял
себя на посмешище перед целым светом и не компрометировал петер-
бургскую школу. Много чего еще можно. Например, не забивать себе
голову этой ерундой,а заниматься делом. За последние полтора го-
да я,работая на самом стыке обеих своих стезей - востоковедной и
литературной,- подготовил к печати переводы трех - уже изданных!
- книг. Сборник  эссе  знаменитой южнокорейской писательницы Чон
Сук  Хи - рекомендую. Есть  очень хорошие, а есть и просто очень
забавные,там описываются впечатления от нашей страны; Чон Сук Хи
побывала тут в последний горбачевский год.Беллетризованная биог-
рафия нынешнего президента Южной Кореи, спасителя страны от раз-
гула  посттоталитарной  псевдодемократизации. Очень поучительная
книга. К  сожалению, южнокорейское посольство скупило весь тираж
на корню, у меня даже авторского экземпляра нет. По слухам,дарят
по  экземплярчику  всем  приглашенным после торжественных мероп-
риятий. И "Золотая птица Гаруда", сборник новелл современных юж-
нокорейских писателей; есть очень любопытные вещи, некоторые да-
же с элементами фантастики или сюра.Подстрочники были зачастую -
Боже мой!Иногда даже не реконструировался смысл авторской фразы.
"Его  голос  стал  объемнее, чем  его  мысль, и от этого немного
странно  сотрясался  воздух в комнате".  "Подумай о товарищах, с
рассвета до заката пачкающих кофем станки! Подумай об их бледных
лицах, собранных на пыльных рабочих местах и работающих, как му-
лы!" "Он думал, что трава, колышащаяся по ветру за пригорком,од-
на  трава - это трава целиком, а трава целиком - это одна трава.
Если  не так, думал он, то ему, имеющему только имя, нет причины
умирать". Сильно, правда? Я  смело  могу  назвать себя соавтором
всех представленных в сборнике рассказов и повестей.А дело инте-
ресное и нужное - уже потому хотя бы, что нам с Южной Кореей еще
жить и жить. И книга в итоге получилась очень приличная.Да к то-
му же - центр "Петербургское востоковедение", в отличие от неко-
торых, не  зря  деньги платит своим сотрудникам - я сдал текст в
первых числах августа, перед отпуском,а вернулся... Книга-то уже
вышла. С  иллюстрациями, с  тиснением  по  твердой обложке... За
шесть недель!
   С другой стороны, если устал переживать - поразмышляй. Может,
про людей я за полтора года ничего нового не узнал - зато начали
новые  мысли  появляться. Итогом  их появления стала целая серия
культурологических  статей - в  "Звезде", в "Неве", в "Литерату-
рке",  опять  в "Неве"...  Там  очень  много  о  фантастике.  Но
не так, как мы привыкли,не про фантастику отдельно от всего. Ка-
жется, мне  удалось совершенно по-новому взглянуть на ее место в
нашей культурной традиции. Рекомендую. Кто не согласится и будет
иметь, что возразить - потолкуем.
   И, наконец,мои эксперименты с переводами англоязычной фантас-
тики, о которых ты осведомлен, наверное, лучше всех. Первый,сде-
ланный по не вполне от меня зависевшим причинам весьма поспешно,
был  предпринят исключительно из-за денег. Роман Гарри Гаррисона
"Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!" мне, как чита-
телю,не был интересен. Перевод романа Уорда Мура "Дарю вам праз-
дник", в целях вящей тщательности осуществленный мною в соавтор-
стве  с  моим  товарищем по востоковедному несчастью Еленой Гри-
горьевной  Куцубиной, тоже поначалу предназначался для обеспече-
ния себе хоть сколько-нибудь сносного питания. Но роман оказался
интересным,причем именно для нас и именно сейчас. Там милая мое-
му сердцу альтернативка: Гражданская война в США кончилась побе-
дой Юга. Работая над историческими комментариями к тексту,я нат-
кнулся на замечательное письмо генерала Ли президенту Линкольну,
написанное незадолго до отделения Юга, и сразу понял,про что де-
лать перевод:  "Я не вижу большей беды для страны, нежели распад
Союза. Но  Союз, в  котором  братская любовь подменена штыками и
саблями, не привлекает меня. Если страна развалится, я вернусь в
родной штат и разделю с его народом все беды". И Ли сдержал сло-
во. И  даже возглавил армию штата. Хотя сам был противником раб-
ства  негров; он  одним из первых на Юге, за много лет до войны,
дал всем своим рабам вольные... Но - честь, господа,честь! Впро-
чем, у  нас  теперь это слово воскрешает в памяти лишь старую, в
стиле  серых казарм и военных кафедр, хохму:  "К отданию чести в
строю будьте готовы!" - "Всегда готовы!"
   А. Чертков: Да, честь  сегодня не в чести, это ты прав. Беда,
однако, в  том, что ты видишь только одну сторону медали - писа-
тельскую. А  я вижу и ту, и другую, и даже ребро. И поэтому твой
страстный  монолог  вызвал у меня весьма противоречивые чувства.
Как  журналист  я тебе рукоплещу: какие эмоции, какие факты! Как
составитель,заказывавший тебе перевод для своей серии "Оверсан",
испытываю смущение и неудобство. И не перед тобой одним.Твоя ру-
копись - лишь  одна из добрых двух десятков, подготовленных мною
для  печати, но  так и не ушедших в типографию. А ведь это и моя
творческая работа, не говоря уж о неполученном гонораре... Проб-
лема  сложная, и вряд ли, думаю, нам удастся решить ее в ближай-
шее время. А потому - вопрос последний, традиционный,ритуальный:
каковы твои планы на более отдаленное будущее?
   В. Рыбаков: Выжить.
   А. Чертков: И только?
   В. Рыбаков: Нет, не только. Выжить, не поступившись тем,что в
нынешних условиях очень мешает индивидуальному выживанию, но для
выживания  вида "хомо"  абсолютно необходимо. Один из персонажей
очень ранних Стругацких прекрасно выразился: "Чтобы в этих усло-
виях остаться человеком, надо озвереть". Так вот,мне хотелось бы
человеком остаться, не озверев. А в форму какого рода текстов, и
текстов  ли  вообще, преобразуется не-озверение, будет не так уж
важно