200 #A 01 августа 1994

Статьи - Открытое письмо.

                          Борис ШТЕРН

                        ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

   Уважаемые оберхамовцы!
   Как говорится, первый раз пишу в стенгазету и очень  волнуюсь
- а вдруг не напечатаете?
   Прочитал "Оберхам" о "Сидорконе-94". Бережной  и Николаев по-
просили  высказаться: мол, твое  мнение, которое, и все такое. У
меня нет никакого желание участвовать в литературных  разборках,
я уже один раз  участвовал в заочной дискуссии с "молодогвардей-
цами", которую  организовал  Андрей  Лубенский лет десять назад.
Ощущение: "Лучше  уж  от водки умереть, чем от скуки". Но сейчас
высказаться придется, все-таки мои друзья и хорошие знакомые че-
го-то делят, а я в стороне. Надо чего-то сказать.
   Доклад Андрея Столярова не пришелся мне по душе. Война с "Мо-
лодой гвардией" закончилась. И совсем  не "нашей" победой - прав
Щеголев - просто  вопрос  оказался  исперчен. "Молодая  гвардия"
вдруг надулась, превратилась в ВТО, еще надулась, еще...и лопну-
ла. Что дальше? Начнем бить  друг друга? Не хочу. Я вне схватки.
Не "под",не "над",а "вне". Тезис о главенстве "художественности"
неубедителен. Что в этом термине? Искренность,раскованность, фа-
нтазия, писательское мастерство - слишком много чего в этом тер-
мине, он  очень  размыт, чтобы тащить его  в краеугольные камни.
Столяров это прекрасно понимает, делает оговорку,что он это пре-
красно понимает, и все-таки тащит  в фундамент вместо камня этот
кусок  художественного  льда. Вода  польется. Толстой  говорил о
главенстве  в искусстве "религиозности" - не в  смысле церковных
верований, а в том,что писателю хорошо бы "иметь бога в животе".
А Пушкин что-то еще говорил про "чувства добрые он лирой пробуж-
дал". Еще писателю должны быть присущи "человечность" и "порядо-
чность". Зачем пинать многострадальную "Аэлиту", остающуюся-таки
главным российским  призом (пусть и не без проколов), и зная тех
хороших  людей из "Уральского следопыта", которые так много сде-
лали для российской фантастики? Запальчивая  фраза"плохой писа-
тель - как правило, плохой человек"- не добрая,не писательская,
не юмористическая, не  художественная. Не  игроцкая. Оскорбление
Щеголеву из той же оперы.
   Вот что еще. Посмотрел я зимой по ТВ заседание питерского се-
минара. Позвонил  мне  Боря Сидюк, - включи, говорит, телевизор.
Включил и стал  с приятностью  обозревать  знакомые  все лица. И
вдруг снизошло на меня какое-то  отрезвление (хотя я больше года
уже не пью).
   - Ребята! - сказал я в телевизор. - Посмотрите на себя! Седые
бороды и лысины, всем  за тридцать, под сорок, за сорок, если не
под пятьдесят... О чем вы?! Поэт  в России больше или меньше чем
поэт? Стыдоба, господа! Вы уже сложившиеся писатели, что вас так
тянет на эти семинары, учебы, лекции, обсуждения, выяснения? Во-
обще-то, оно  бывает интересно, на кухне есть  о чем поговорить,
но... сцены, трибуны, президиумы... а тут  еще по ящику, привсе-
людно!
   Я это сказал, но меня, конечно, не услышали.
   Уместен  в той передаче был лишь Борис Натанович - он вел се-
минар, был при деле, работа у него такая была в тот момент, кад-
ры из его фильма показывали; но и к Борнатанычу вопрос возник: а
есть  ли  смысл  в таком вот семинарстве для взрослых умудренных
людей? Может быть, пригласить  молодых  красивых двадцатилетних,
которым ой как  нужно  посеминарить, людей послушать, себя почи-
тать. Если  же молодежный  семинар Стругацкого семидесятых годов
трансформировался в клуб (пусть элитарный клуб), то так и назва-
ться - клуб. Опять  же, мельканье  в ящике  противопоказано даже
элитарным  клубам, даже  членам  ПЕН-Клуба - вспомните заседание
Битова, Пьецуха, Искандера  и какого-то  толстожопого  официанта
в белых  перчатках  с какими-то ананасами. Куда-то  эта передача
исчезла.
   Ну-с, показались по телевизору, теперь будем  призы делить. А
как  их  делить - гамбургский счет в литературе невозможен (прав
Бережной), борцовское сравнение Виктора Шкловского неудачно, по-
тому что борцы, приезжая в Гамбург, именно боролисьмежду собой
и выявляли  сильнейшего; а писателям что ж делать? Выявляют все-
таки  читатели (критики для этого тож существуют - уроды). Вот и
создается бюрократическое, нехудожественное "Положение о профес-
сиональной литературной премии "Странник" - семь разделов с ого-
ворками, пояснениями и системой определения лидеров с логарифми-
ческой таблицей. Я не смог осилить. Наверное, положения о стали-
нских премиях писались веселее.
   Не знаю, не знаю... Что-то я разворчался, разбрюзжался. В од-
ной литературной дискуссии один дискуссер сказал, что"литерату-
ра - важное  государственное дело",другой тут же возразил:"ли-
тература - дело глубоко личное".Я полностью  на стороне второго
оратора. Вообще, что нужно писателю, который придерживается этой
точки зрения? Не очень много - достаточно одной удачной страницы
в день (а это трудно). Чтоб  писалось. Еще нужна  своя комната -
плохо, если негде писать. У меня есть. Нужно каждый день обедать
и ужинать (я могу  без завтрака). Это, в общем, решаемо. Что еще
нужно для такого личного  дела, как литература?.. Общение с дру-
зьями - на кухне. Вот что еще:нормальный персональный компьютер!
(У меня есть, хотя и ненормальный и неперсональный). Вот минима-
льные  личные писательские заботы. Да, конечно, морока с издате-
лями тоже входит  в писательство - уроды, ненавижу! Все издатели
- уроды; кроме  красивых  женщин. Ну что ж, надо годами искать и
находить своего издателя (лучше, чтобы издатель был пьющий и не-
пишущий).
   А вот семинары,комиссии,доклады,президиумы - это все от лука-
вой общественно-государственной деятельности. Что заботит Андрея
Столярова? Исходя из его доклада, самые начальные строки, вступ-
ление:"завершился  романтический  деструктивный  этап  развития
российской фантастики", "начался новый этап конструктивного реа-
лизма", "возникает новый мир фантастики", "зависит не только бу-
дущее фантастики, но и во многом творческая судьба каждого авто-
ра"- Столярова заботит развитие фантастики и творческая судьба
каждого автора.Я правильно процитировал, правильно понял? Это и
есть  государственный  подход, государственные  слова: развитие,
завершился, этап, будущее. Столяров говорит:"надо развивать фа-
нтастику",я говорю:"не  надо  ее  развивать, сама как-нибудь".
Столярова заботит  творческая судьба каждого автора - ну, я тоже
не людоед, и всегда рад помочь чем могу хорошему автору, но счи-
таю, что творческая судьба автора - дело рук самого автора,никто
за него ничего не напишет.(Помогать автору надо как-то конкрет-
но, индивидуально, на бытовом кухонном уровне - лекарств принес-
ти, трояк (?!) одолжить,доброе слово замолвить. Как ветшают сло-
ва: привычный фразеологизм "одолжить трояк" давно в прошлом!")
   Вот  разница  в позициях. Государственный подход к литературе
ведет к группировкам, дракам, ссорам и  к сжиганию чучел. Личный
подход - помогает избегать все вышеперечисленное.
   Вот свежий поучительный случай для "Оберхама". Три года назад
в Украине демократы ввели ежегодную  премию (очень небольшую, но
все же) для лучшего "русскоязычного" писателя. Комиссия была са-
мая демократическая, себе  не присуждали. Первый раз премию при-
судили Феликсу  Кривину. Понятно. Второй год - покойному Виктору
Некрасову (правда, возникает  некий трансцендентальный вопрос: а
что  скажет  кремирова... извиняюсь, премированный? - но ладно),
потом собрались было  присудить Чичибабину  и Владимиру Савченко
(все понятно), как вдруг  состав  комиссии изменился, демократам
надоело  комиссарить, пришли  другие  люди и  выбрали лауреатами
следующих  писателей: Югова, Омельченко  и Губина. Кто-нибудь из
вас слышал о таких писателях - не то, чтобы читал, но слышал ли?
Кто они? Как кто! - отвечу я, - именно писатели Югов, Омельченко
и Губин и вошли в эту новую номинационную комиссию; то бишь сами
себе премии и присудили.
   Чтобы  завершить  эту  неприятную тему, скажу, что, ни в коем
случае  не  ссорясь с  номинационной  комиссией  и  жюри  премии
"Странник" (Лазарчук, Рыбаков, Геворкян, Лукин, Успенский - дру-
зья; Стругацкий, Булычев, Михайлов - уважаемые мэтры), я заранее
отказываюсь  от  возможного внесения моих произведений в номина-
ционные  списки "Странника" - не хочу участвовать в общественно-
государственной деятельности. Можно сказать и так: "А тебя в эти
списки никто  и не вносит". Что  ж, можно сказать  и так. В этом
смысле  я хорошо понимаю Вадима Казакова - он вышел, я не вошел,
а позиция у нас одна:"Все в той же позицьи на камне сидим"(Ко-
зьма Прутков).Привет, Вадим!
   Теперь  о более  интересном. Предлагаю всей номинационной ко-
миссии "Странника", а также Николаеву и Бережному, а также поже-
лавшим присоединиться писателям - всем,кого редакторы "Оберхама"
решат пригласить - принять участие  в буриме, которое я незамед-
лительно начинаю:


             "ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА"
                      (название рабочее)

                    1. НАЕДИНЕ С МУЖЧИНОЙ

   Однажды после дождя известнейшая писательница-фантастка Ольга
Ларионова с двумя полными хозяйственными сумками стояла на оста-
новке  автобуса, чтобы ехать  в Дом ленинградских писателей, что
на улице Шпалерной-17. Там должен был  состояться а-ля фуршет по
поводу  вручения Станиславу Лему Нобелевской премии. Подошел ав-
тобус ненужного ей  маршрута, и Ольга услышала крик. Оглянулась.
К ней бежал невысокий мужчина в пальтишке, с тортом на вытянутых
руках  и с бутылкой водки  в кармане, за ним гнались два офицера
милиции и кричали:
   - Задержите его, задержите!
   Близорукая  Ольга  конечно  не хотела вмешиваться в погоню за
преступником, но человек с тортом был так похож на Чикатило, что
Ольга все-таки исполнила  свой гражданский долг - подставила ему
ножку. Преступник  упал прямо  в грязь, где шляпа, где ноги, где
торт - можно  себе  представить.  Подбежавшие  милиционеры  дико
взглянули на Ольгу и  успели вскочить в отходящий автобус.
   Автобус уехал.
   Ольга осталась наедине с мужчиной.

                       2. КИЕВСКИЙ ТОРТ

   Ольга осталась наедине с мужчиной.
   Мужчина был такой же близорукий. Одной рукой он искал в  луже
свои очки, со второй облизывал размазанный "Киевский торт". Оль-
ге было очень  неудобно, очень смешно  и очень страшно - мужчина
вполне  имел право  дать ей  пощечину за такие дела, а удрать от
мужчины с двумя полными сумками не было никакой возможности. На-
конец мужчина нашел очки, выбрался из лужи и, сжимая кулаки, по-
смотрел  на Ольгу. Конечно, это был не Чикатило, но Ольге он по-
разительно напоминал кого-то.
   - Пся крёв!!! - грубо по-польски выругался мужчина, и Ольга с
ужасом узнала в нем самого Станислава Лема, нобелевского лауреа-
та, на встречу с которым она направлялась в Дом Писателей с дву-
мя хозяйственными сумками,в которых была всякая всячина для а-ля
фуршета - тот же "Киевский торт", водка, закуска  и так далее, -
все это покупалось  в складчину между  советскими фантастами  по
десять долларов с рыла. Ольга начала извиняться и счищать с Лема
остатки "Киевского  торта". Оставим  Ольгу Ларионову  наедине со
Станиславом Лемом, и последуем за милиционерами.

                 3. ВОЗВРАЩЕНИЕ МИЛИЦИОНЕРОВ

   Эти милиционеры были  не совсем чтобы милиционерами. Это были
приезжие милиционеры - один из Москвы, другой из Минска, их зва-
ли Борис Руденко  и Юрий Брайдер, один - майор, другой - капитан
милиции. Дело в том, что они  тоже писали фантастику и тоже спе-
шили на Шпалерную-17, чтобы принять участие в чествовании Стани-
слава  Лема, но случайно  вскочили не  в тот автобус. Упавшего в
лужу пана Станислава они не узнали, но женщина, подставившая ему
ножку, показалась им знакомой...
   - Вроде, тетка из наших... - сказал Руденко.
   - Похожа на Людмилу Козинец, - согласился Брайдер.- Зачем она
подставила ему ножку?
   - Но ты же сам кричал ей: "Задержите, задержите!"
   - Ты тоже кричал.
   - Я имел в виду "Задержать автобус".
   - Я тоже имел в виду автобус.
   - Значит, она нас не так поняла. Нет, это не Людмила Козинец.
Людмилу я хорошо знаю. Это Ариадна Громова.
   Так они гадали  и не замечали, что едут не на Шпалерную-17, а
делают круг на конечной остановке и возвращаются обратно - туда,
где остались Лем и Ларионова.

                       4. ПАН СТАНИСЛАВ

   Лем, как  известно, по происхождению  никакой не поляк, а наш
львовский еврей, похожий на одессита Бабеля  или на Романа Подо-
льного. Поэтому Ольга моментально нашла с ним общий язык...


   И так далее.

   Итак: написано  три  главы, начата четвертая. С этого момента
"Оберхам", если захочет, может продолжать нескончаемый фантасти-
ческий роман о нобелевском лауреате Станиславе Леме,о фантастах,
о фенах, о фантастике и так далее. Темп, тон, ритм заданы в этих
коротких главах. Два непременных условия: бог в животе и чувства
добрые. Да, забыл  про художественность! Художественность обяза-
тельна! Время действия - анахроническое. Сюжетные  направления -
разнообразные. Три  небольшие главки  от каждого автора - работа
небольшая. После  окончания романа все соавторы  получают  призы
"Оберхама" - например, опечатанную  оригинальной сургучной печа-
тью бутылку водки  с принтерной наклейкой в виде именного дипло-
ма. Роман  первопубликуется  в  "Оберхаме". Редакция  "Оберхама"
осуществляет  контакты с соавторами, утрясает, направляет, орга-
низовывает творческий процесс, очередность и т.д. Предлагаю при-
гласитьвсехписателей-фантастов, с которыми "Оберхам" имеет ко-
нтакты и которым симпатизирует. Предлагаю также пригласить пишу-
щих  ребят  из  фэндома - Бережного, Черткова, Казакова, доктора
Каца, других. (Кстати, кто такой доктор Кац? Папа  Ромы Арбитма-
на?.. Шучу, шучу, я знаю кто это. Это псевдоним Абрама Терца).
   Те, кто не согласятся, естественно, останутся как и были "хо-
рошими писателями и хорошими людьми".
   Если идея реализуется, то для окончательной редактуры-подгон-
ки-шлифовки-концовки  текст  буриме  передать одному из авторов.
Хотя бы и мне. Можно и не мне.
   Номинационная  комиссия  буриме - Бережной, Николаев, Штерн -
(зиц-председатель). Да, пригласите в номинационную  комиссию Ва-
дима Казакова, обязательно! У нас будет  строго, у нас вкалывать
надо без всяких премий, ему понравится.
   Оценили идею? Чем драться, лучше сообща буриме написать - там
все и выясним.
   Жму руку! Ваш
                                                          Штерн
                                             18 июля 1994 года,
                                                           Киев