All Paper #01

Самиздат

             ЭДОГАВА  РАМПО

            "ЧЕЛОВЕК-КРЕСЛО"


   Каждое  утро  Есико,  проводив мужа на
службу,  уединялась в обставленном по-ев-
ропейски кабинете (общем у них с мужем) -
поработать над своим новым романом, кото-
рый  должен  был  выйти  в  летнем номере
весьма  солидного журнала "N". Есико была
не  только  красива, талантлива, но и так
знаменита,  что затмила собственного суп-
руга,  секретаря Министерства иностранных
дел.
   Ежедневно она получала целую пачку пи-
сем  от неизвестных ей почитателей. Вот и
сегодня,  прежде чем приступить к работе,
она  по привычке просматривала корреспон-
денцию.  Ничего нового - бесконечно скуч-
ные  и  пустые послания, но Есико с чисто
женской  тщательностью и вниманием распе-
чатывала один конверт за другим.
   В первую очередь оно прочитала два ко-
ротких  письмеца  и открытку, отложив на-
последок  толстый пакет, похожий на запе-
чатаную  рукопись. Никакого уведомления о
рукописи  она  не  получала,  но и прежде
случалось,  что  начинающие писатели сами
присылали  ей свои сочинения - как прави-
ло, длинные, нагонящие тоску и зевоту ро-
маны.  Есико решила не изменять привычке:
вскрыла пакет - хотя бы взглянуть на заг-
лавие.
   Да, она не обманулась - увесистая пач-
ка  листков  в самом деле была рукописью,
но, как ни странно, на первой странице не
стояло  ни  имени, ни названия, и начина-
лось повествование просто: "Сударыня!.."
   Есико рассеянно пробежала глазами нес-
колько  строк,  и  ее  охватило  недоброе
предчувствие.  Однако природное любопытс-
тво  взяло  верх, и она углубилась в чте-
ние.
   "Сударыня!
   Я  незнаком  Вам и нижайше прошу изви-
нить  меня  за  подобную бесцеремонность.
Представляя себе Ваше справедливое недоу-
мение,  сразу  же оговариваюсь: я намерен
раскрыть  Вам страшную тайну. Тайну моего
преступления.
   Вот  уже  несколько  месяцев,  как  я,
скрывшись от мира, веду поистине дъяволь-
скую жизнь. Разумеется, но одна живая ду-
ша  не знает, чем я занимаюсь. И ежели бы
не определенные обстоятельства, я никогда
не вернулся бы в мир людей...
   Однако в последнее время произошла пе-
ремена,  перевернувшая мою душу. Я больше
не в силах молчать, я решил исповедаться!
Письмо  мое,  вероятно, с самых первых же
строк  покозалось  Вам странным, и все же
заклинаю  Вас, не откладывайте его в сто-
рону,  потрудитесь  прочесть  до конца! И
тогда, может быть, Вы поймете мое отчаян-
ное состояние, догадаетесь, почему именно
Вам  я осмелился сделать столь чудовищное
признание...
   Даже  не  знаю,  с чего начать. Видите
ли,  то,  о  чем  я намереваюсь поведать,
столь  безнравственно  и  невероятно, что
перо  мое  отказывается  служить  мне. Но
будь  что будет, я решился. Опишу события
по порядку.
   Начну с того, что я чудовищно безобра-
зен.  Запомните  это. Ибо я опасаюсь, что
Вы, вняв моей настойчивой просьбе, все же
решитесь  увидеть  меня,  не представляя,
насколько  ужасна моя и без того отврати-
тельная  наружность  после долгих месяцев
подобного  существования...  Эта  встреча
может стать для Вас большим потрясением.
   Несчастный  мой рок! В столь непигляд-
ном  теле бьется чистое, пылкое сердце...
Забыв  о своем уродстве, о незнатном про-
исхождении, я жил в мире сладостных грез.
   Родись  я в богатой семье, то сумел бы
найти  утешение в мотовстве и забавах - и
не  страдать  от сознания собственной не-
полноценности.  Или  же, будь мне дарован
талант,  я  бы, слагая прекрасные строки,
забыл  о своем несчастье. Но боги не были
столь  милосердны ко мне: я всего-навсего
бедный  ремесленник,  мастер-краснодерев-
щик...
   Вышло  так, что я стал специалистом по
изготовлению  разного рода стульев и кре-
сел.   Мебель,  сделанная  моими  руками,
удовлетворяла самым изысканным вкусам за-
казчиков; я приобрел известность в торго-
вых  кругах,  и мне заказывали лишь доро-
гие,  роскошные  вещи - кресла новомодных
фасонов  с разными спинками и подлокотни-
ками,  с затейливыми подушками, необычай-
ных  форм  и пропорцый, - словом, изящный
товар;  чтобы  исполнить  подобный заказ,
требуется такое мастерство и усердие, что
человеку  несведущему  и представить себе
невозможно. Но, закончив работу, я всегда
испытывал  безграничную  радость  - не от
того,  что  тяжкий труд позади. Вы можете
упрекнуть  меня  в кощуственной дерзости,
однако  я  все  же осмелюсь сравнить свои
чувства  с  ликованием  живописца, только
что  завершившего  свое гениальное творе-
ние. Доделав кресло, я опробовал его сам,
чтобы проверить, удобно ли в нем. Я испы-
тывал некий священный трепет. То были са-
мые волнующие моменты моей скучной, бесц-
ветной  жизни  -  самодовольное ликование
переполняло  меня. Я старался представить
себе,  кто  будет  сидеть в моем кресле -
знатный  аристократ, блистательная краса-
вица...  Фантазия переносила меня в особ-
няк, для которого было заказано кресло, -
там  непременно должна быть комната, под-
ходящая  для него: полная дорогих и изыс-
канных  безделушек, с картинами, прослав-
ленных  мастеров,  с хрустальной люстрой,
свисающей с потолка как сверкающая драго-
ценность.  На  полу  - раскошный ковер, в
котором  утопает  нога...  А у кресла, на
крошечном столике - ослепительной красоты
европейская  ваза  с чудными, источающими
благоуханье  цветами.  В  своих  безумных
мечтах  я был хозяином этих апартаментов,
я  упивался  блаженством, которое не могу
описать словами.
   Мое воображение не знало границ. Я во-
ображал   себя  аристократом,  сидящим  в
кресле с прелестной возлюбленной на коле-
нях:  она  внимает  мне  с очаровательной
нежной улыбкой, а я нашептываю ей на ушко
любовные речи!
   Но  мои хрупкие грезы неизменно разби-
вались о жизнь: они рассыпались в прах от
визгливых  криков  неряшливых  женщин, от
истошных воплей и рева сопливых младенцев
-  и перед глазами вновь вставала уродли-
вая  реальность - серая и угрюмая. А воз-
любленная,  девушка моей мечты... Ах, она
исчезала, истаивая как дым... Да что там,
даже соседские женщины, нянчившые на ули-
цах  своих  чумазых  детей,  даже  они не
удостаивали меня вниманием. И только рос-
кошное  кресло  оставалось  на  месте, но
ведь  и его непременно должны были отнять
у меня - увести в недоступный мне мир!
   Всякий  раз,  расставаясь с заказом, я
впадал  в безнадежное уныние и тоску. Это
чувство приводило меня в иступление.
   "Лучше  мне умереть, чем влачить столь
жалкую  жизнь",  -  в отчаянии думал я. Я
вовсе  не притворяюсь: я неотступно думал
о смерти...
   Но  однажды в голову мне пришла мысль:
зачем  умирать?  Может  быть,  существует
иной выход?
   Мысли  мои принимали все более опасное
направление.
   В  тот  момент  я работал над огромным
кожанным  креслом  совершенно новой конс-
трукции. Оно предназначалось для гостини-
цы  в  Иокогаме,  принадлежащей какому-то
европейцу.  Первоначально  он намеревался
привести  кресла из-за границы, но благо-
даря  посредничеству  торговца, расхвали-
вавшего мои таланты, заказ на них переда-
ли мне.
   Забыв  про сон и еду, я целиком погру-
зился  в  работу. Я вкладывал в нее душу,
отрешившись от всего.
   И  вот  кресло  было  готово. Осмотрев
его,  я испытал небывалый восторг. Я сот-
ворил шедевр, восхитившый меня самого. По
своему  обыкновению,  я  уселся в кресло,
предварительно вытащив его на солнце. Ах,
какое это было поразительное, ни с чем не
сравнимое удовольствие!
   Не  слишком  мягкое,  но  и не слишком
жесткое  сиденье  так  и манило к себе. А
кожаная  обивка!  Я презрел искусственную
окраску, сохранив естественный цвет нату-
ральной  кожи,  и  сколь приятно было для
пальцев ощущение мягкой, словно перчатка,
обивки...  Линия спинки, так и льнувшей к
телу, изящной формы пухлые подлокотники -
все это рождало чувство полной гармонии и
уюта и было подлинным воплощением комфор-
та.
   Я  устроился  поудобнее  и, поглаживая
подлокотники,  упивался  блаженством. Как
всегда,  я погрузился в мечты. На сей раз
они были настолько живыми и яркими, что я
со страхом спросил себя - не безумство ли
это. И тут меня осенила гениальная мысль!
Не иначе как сам дьявол подсказал мне ее.
Идея была фантастической и жутковатой, но
именно потому я был не в силах отвергнуть
ее.
   Возникла она, бесспорно, из моего бес-
сознательного  нежелания расстаться с ми-
лым мне креслом. Я готов идти за ним хоть
на край света - таково было первое побуж-
дение. Но по мере того как фантазия усна-
щала  эту идею практическими подробностя-
ми,  в  голове  моей забрезжил чудовищный
замысел. Он был безумен. Но - представьте
себе! - я решил претворить его в жизнь, а
там будь что будет.
   В  мгновение  ока  я разобрал кресло и
снова собрал, но уже так, чтобы оно могло
служить  осуществлению  моих  планов. Это
было  огромное кресло, затянутое кожей до
самого  пола; кроме того, спинка и подло-
котники  имели такие размеры и формы, что
свободно могли скрыть снутри человека без
малейшего риска, что его обнаружат. Разу-
меется,  под  обивкой  были  и деревянный
каркас,  и  стальные пружины, но, призвав
все  свое  мастерство,  я  так  переделал
конструкцию,  что в сиденье умещались мои
колени,  а  в спинке - туловище и голова.
Приняв  форму  кресла,  я мог оставатся в
нем сколько хотел.
   Я  потрудился на славу и даже придумал
несколько  усовершенствований - для собс-
твенного  удобства.  Например,  для  того
чтобы  можно было дышать и слышать звуки,
доносившиеся  извне, я проделал несколько
дырочек, совершенно незаметных дла глаза.
Кроме  того,  в спинке на уровне головы я
повесил  полочку  для  припасов:  там мог
храниться  сосуд  с водой и сухие галеты.
Для   естественных   нужд  предназначался
большой  резиновый мешок. Когда приготов-
ления  были  закончены, мое логово оказа-
лось вполне сносным для жизни. В нем мож-
но  было просидеть несколько дней, не ис-
пытывая  особых  лишений. Словом, комната
на одного человека...
   Я снял верхнее платье, забрался внутрь
и  свернулся калачиком. Странное чувство!
Мне  показалось,  что  я заживо замуровал
себя в склепе. Это и был настоящий склеп:
я  словно  надел плащ-неведимку, исчезнув
из мира...
   Вскоре  за  креслом явился посыльный с
тележкой.  Мне  было слышно, как мой уче-
ник, не ведая о случившемся, что-то втол-
ковывает ему.
   Когда  кресло ставили на тележку, один
из носильщиков проворчал: "Проклятье! Оно
неподъемное!"  -  и  я невольно сжался от
страха;  но  кресла  такого  типа  всегда
весьма тяжелы, так что оснований беспоко-
иться  не было. Потом я почувствовал, как
тележку  затрясло  по  ухабам.  Я страшно
волновался,  но  все  обошлось как нельзя
лучше:  в тот же день кресло благополучно
перевезли в гостиницу и поставили в поме-
щении.  Как  выяснилось впоследствии, это
был не гостиничный номер, а вестибюль.
   Возможно,  Вы  уже  догадались,  что я
преследовал  еще  одну цель - поживиться.
Улучив  удобный  момент,  можно  выйти из
кресла  и взять то, что плохо лежит. Кому
придет  в голову, что в кресле скрывается
человек?..
   Я мог бродить из комнаты в комноту не-
заметно,  как  тень,  а  когда поднимался
шум,  мое  убежище надежно скрывало меня.
Затаив  дыхание,  я прислушивался к суете
искавших вора людей. Наверное, Вы слышали
о  раке-отшельнике, обитающем на прибреж-
ных камнях? Видом он походит на огромного
паука.  Если вокруг спокойно, рак-отшель-
ник  нахально разгуливает по берегу моря,
но, едва заслышав подозрительный шум, тут
же прячется в свою скорлупу и, чуть высу-
нув  отвратительные мохнатые лапы, наблю-
дает  за действиями врага. Так вот, я был
похож  на  него. Только пратялся не в ра-
кушку,  а в кресло и разгуливал не по бе-
регу моря, а по гостинице.
   Да, замысел мой выходил за рамки чело-
веческого  воображения,  а  потом возымел
успех.  Во  всяком случае, на третий день
пребывания в гостинице у меня был уже до-
вольно  солидный  "улов". Всякий раз, идя
на  "охоту",  я  испытывал сладкий ужас и
приятное  возбуждение,  а после очередной
удачной  кражи меня охватывала неизъясни-
мая  радость, не говоря уж о том, как за-
бавляли  меня взволнованные голоса расте-
рянно мечущихся вокруг кресла людей.
   К сожалению, сейчас не время в подроб-
ностях   живописать   мои  приключения...
Итак, позвольте продолжить.
   Неожиданно  я  открыл  источник  более
острого и греховного наслаждения - внима-
ние, мы приближаемся к главному!
   Но  прежде  вернемся немного назад - к
тому, как меня вместе с креслом поставили
в вестибюле.
   ...Итак,  кресло  поставили  на пол, и
все служащие гостиницы по очереди посиде-
ли  на нем, потом это наскучило им, и они
разошлись. Наступила долгая, ничем не на-
рушаемая  тишина.  Возможно,  в вестибюле
уже  не  осталось  ни  души.  Однако я не
рискнул сразу же покинуть убежище, предс-
тавив  себе  тысячу  подстерегавших  меня
опасностей. Очень долго (или мне это лишь
показалось?)  внутрь  не просачивалось ни
звука;  я напряженно вслушивался в жуткую
тишину. Но вот послышалась чья-то тяжелая
поступь - кажется, в коридоре. Потом шаги
сделались едва слышимыми, видимо, человек
ступил  на пушистый ковер, устилавший пол
вестибюля.  До меня донеслось хриплое ды-
хание,  и  -  бац!  - прямо мне на колени
плюхнулась огромная туша - судя по тяжес-
ти,  европейца.  Усаживаясь поудобнее, он
подпрыгнул  несколько  раз. Отделенный от
него только тонкой кожей обивки, я ощутил
тепло  массивного, крепкого тела. Могучие
плечи  возлежали  на  моей груди, тяжелые
руки покоились на моих предплечьях. Чело-
век, очевидно, курил сигару, и ноздри мои
щекотал,  просачиваясь сквозь отверстия в
коже обивки, крепкий аромат табака.
   Сударыня, вообразите себя на моем мес-
те!  Вы  даже представить себе не можете,
какое то было невероятное, неестественное
ощущение. Я съежился от ужаса и буквально
вжался  в деревянную раму в каком-то оце-
пенении,  обливаясь  холодным потом и со-
вершенно утратив способность соображать.
   После  того  европейца еще десятки лю-
дей, сменяя друг друга, сидели у меня "на
коленях".  Ни один из них ничего не заме-
тил, не заподозрил ни на мгновенье, что в
мягких  подушках  кресла - живая, упругая
плоть. О, моя кожаная темная вселенная, в
которой   немыслимо   даже  пошевелиться!
Страшный, но полный очарования мир... Для
меня,  человека,  живущего в нем, люди из
внешнего мира постепенно утрачивали чело-
веческое обличье, приобретая иные отличи-
тельные  черты. Они становились голосами,
дыханием, звуком шагов, шелестом платьев,
мягкой  и  пухлой плотью. Я узнавал их не
по  лицу,  а  по прикосновению. Одни были
толстыми,  желеобразными, скользкими, как
протухшая   рыба;  другие  -  костистыми,
словно скелеты. Еще были различия в изги-
бе  спины, форме лопаток, длине рук, тол-
щине бедер... В сущности, несмотря на об-
щее  сходство человеческих тел, есть бес-
числинные  оттенки в их восприятии. Я ут-
верждаю,  что  опознать человека можно не
только  по  внешнему  виду  и  отпечаткам
пальцев,  но и по такому вот чувственному
ощущению.
   Разумеется,  все это в полной мере от-
носилось  и к слабому полу. Обычно о жен-
щинах судят лишь по наружности - красави-
ца или дурнушка. Но для человека, скрыто-
го  в кресле, это как раз не имеет значе-
ния. Здесь важны иные достоинства: шелко-
вистая  прелесть кожи, мелодичность голо-
са, аромат, источаемый женским телом...
   Сударыня, я, надеюсь, не слишком шоки-
рую Вас своей откровенностью?
   ...И вот как-то раз в кресло села одна
особа,  разбудившая  в моем сердце пылкую
страсть.
   Судя  по  голоску, то была совсем юная
девочка,  иностранка. Пританцовывая и на-
певая  под нос какую-то забавную песенку,
она ворвалась, словно вихрь, в совершенно
пустой  вестибюль... Приблизилась к крес-
лу,  замерла  на  мгновенье - и вдруг без
всякого  предупреждения  бросилась ко мне
на колени!
   Что-то  насмешило  ее, и она заливисто
расхохоталась, затрепыхавшись, как рыбка,
попавшая в сети.
   Более  получаса она, напевая, сидела у
меня  на коленях, раскачиваясь в такт ме-
лодии  всем  своим гибким телом. Это было
так  упоительно! Я всегда сторонился жен-
щин,  вернее, благоговейно трепетал перед
ними и, стыдясь своего уродства, стеснял-
ся  даже смотреть в их сторону. Но теперь
я  был совсем рядом c незнакомой красави-
цей  - и не просто рядом, а в одном крес-
ле,  я  прижимался  к  ней, гладил сквозь
тонкую кожу обивки. Я ощущал тепло ее те-
ла!
   А  она,  ничего не заметив, откинулась
мне на грудь и продолжала шалить.
   Сидя  в  своей темнице, я представлял,
как  обнимаю  ее, целую лилейную шейку...
Словом, я далеко заходил в своих фантази-
ях.
   После  этого  невероятного опыта я со-
вершенно забыл о первоначальных корыстных
целях  и погрузился в фантастический омут
неведомых мне ощущений.
   "Вот  оно, счастье, ниспосланное судь-
бой, - думал я. - Для меня, слабого духом
урода, мудрее променять свою жалкую жизнь
на  упоительный  мир  внутри  кресла, ибо
здесь,  в тесноте и во мраке, я могу при-
касаться к прелесному существу, совершен-
но  недосягаемому при ярком свете, я слу-
шаю ее голос, глажу кожу..."
   Любовь  внутри кресла!.. Ни один чело-
век,  кроме  меня, не в состоянии постиг-
нуть  то опьяняющее безумье. Конечно, это
была  странная любовь, сводившаяся к ося-
занию  и обонянию. Любовь во мраке... Лю-
бовь  за  гранью земного. Царство адского
вожделения.  Воистину,  можно  только ди-
виться,  сколько непостяжимого и ужасного
происходит  в  сокрытых  от  человеческих
глаз невидимых уголках нашего мира!
   Сперва  я  намеревался, скопив состоя-
ние,  подобру-поздорову убраться прочь из
гостиницы.  Но  куда  там! Весь во власти
безумного  сладострастия, я уже не только
не помышлял о бегстве - я мечтал жить так
вечно, до конца дней своих.
   Совершая  вылазки  на волю, я соблюдал
все  меры  предосторожности, чтобы не по-
пасться  никому  на  глаза, поэтому опас-
ность разоблачения была не особенно вели-
ка,  и  все же меня изумляет, что я столь
долго жил такой жизнью и не поплатился за
это.
   От долгого сидения в скрюченном состо-
янии все члены мои постепенно словно оде-
ревенели,  и в конце концов я даже не мог
прямо стоять; мускулы одрябли, и во время
экскурсий на кухню или в уборную я уже не
шел,  а скорее полз, как калека. Каким же
я  был безумцем! Даже такие муки не выну-
дили  меня  покинуть мир чувственных нас-
лаждений.
   Клиенты  в  гостинице  постоянно меня-
лись,  хотя,  бывало,  жили и подолгу, по
нескольку  месяцев;  в результате объекты
моей любви тоже беспрестанно сменяли друг
друга.  Перебирая  своих  возлюбленных, я
вспоминаю не лица, а прикосновения плоти.
   Иные  были  строптивы и норовисты, как
молодые  кобылки, стройные, точеные; дру-
гие обладали ускользающей грацией змей, и
тела их обольстительно извивались; третьи
были  похожи на резиновые мячи, упругие и
округлые;  некоторые  состояли  сплошь из
развитых мускулов, как античные фигуры. И
в каждой была своя неповторимая прелесть,
только  ей присущее очарованье. Так, "ме-
няя" возлюбленных, я совершенствовал свой
опыт.
   Однажды в гостиницу заехал посол одной
из  могущественных европейских держав (об
этом мне стало известно из сплетен гости-
ничных боев), и я даже сподобился держать
у себя на коленях его крепкое тело. С ним
было  несколько сопровождающих; они пого-
ворив  о  чем-то,  встали и удалились. Я,
конечно,  не понял ни слова из их беседы,
но   почувствовал,  как  жестикулирует  и
подпрыгивает  посол, и тело его было зна-
чительно горячее, чем у простых смертных.
После него у меня надолго осталось стран-
ное  щекочущее ощущение. Я вдруг подумал:
а что, если взять и всадить в него острый
нож  - прямо в сердце?! Я представил себе
последствия  и невольно преисполнился са-
модовольства: судьбы мира были в моих ру-
ках!
   В  другой  раз у нас по чистой случай-
ности остановилась знаменитая танцовщица.
Только однажды она села ко мне на колени,
и  я  испытал  сильнейшее потрясение: она
оставила  мне  на память ощущение божест-
венного женского тела. Она была так прек-
расна,  что  я и думать забыл о низменной
страсти  и испытывал только трепет и бла-
гоговение, как перед бесценным шедевром.
   Было  еще много встреч, и удивительных
и неприятных, на которых не времени оста-
новиться  подробно,  поскольку цель моего
письма  не  в этом. Я и так излишне углу-
бился  в  детали,  а потому возвращаюсь к
теме повествования.
   ...Прошло  несколько  месяцев, когда в
моей  судьбе  произошел неожиданный пово-
рот.  Владелец отеля в силу каких-то при-
чин покинул Японию и возвратился на роди-
ну,  а  гостиницу  целиком  передал некой
японской  фирме. Новый хозяин из экономии
сразу  же  отказался от всяких излишеств,
решив  превратить  богатый  отель в самую
рядовую  гостиницу. Сделавшиеся ненужными
предметы роскоши решили сдать на комиссию
и  пустить  с  молотка, в том числе и мое
кресло.
   Прослышав  об этом, я впал в глубочай-
шее  уныние.  Сие  означало, что я должен
снова вернуться в мир людей и начать жить
заного. Внутренний голос подсказывал мне,
что  это было бы самым разумным шагом. За
прошедшие месяцы я успел сколотить изряд-
ное  состояние,  и мне не грозило прежнее
полунищенское   существование.  С  другой
стороны,  подобная перемена открывала мне
новые горизонты.
   Дело  в  том, что, несмотря на бесчис-
ленные "романы" с гостиничными прелестни-
цами,   я   испытывал   подспудное  недо-
вольство:  как бы очаровательны и соблаз-
нительны   ни  были  мои  возлюбленные  -
все-таки  они  иностранки,  а стало быть,
чужды  мне по духу. Мне не хватало духов-
ной близости.
   Я мечтал о любви к японке!
   Я все больше и больше жаждал возвышен-
ного  чувства. И тут мое кресло отправили
на аукцион. Я втайне лелеял надежду, что,
может  быть,  его купят в японский дом, и
молился  об  этом.  А потому решился наб-
раться терпения и не покидать кресла.
   Пока  кресло  несколько  дней стояло в
аукционном зале, я пребывал в чрезвычайно
угнетенном состоянии духа, но, к счастью,
покупатель не замедлил явиться. Мое крес-
ло  хоть и утратило прелесть новизны, все
равно  привлекало  изысканностью и благо-
родством форм.
   Покупателем  оказался чиновник, живший
в каком-то городе неподалеку от Иокогамы.
Нас так трясло, пока кресло везли на гру-
зовике,  что  я  чуть не умер, но теперь,
когда  надежды мои сбылись, все страдания
показались мне сущими пустяками.
   У   покупателя  был  богатый  особняк.
Кресло  отнесли  в  кабинет, обставленный
по-европейски.  К моему восторгу, он слу-
жил не столько мужу, сколько его прелест-
ной  жене.  С того дня более месяца я был
почти  неразлучен с нею. Исключая обеден-
ные и ночные часы, ее грациозное тело по-
коилось  у  меня  на коленях: запершись в
кабинете,  она надолго погружалась в раз-
думья.
   Надо  ли говорить, что я безумно в нее
влюбился? Ведь она была первой японкой, к
которой я прикоснулся, а кроме того, тело
у  нее  было невыразимо прекрасно. В этом
доме  я впервые познал истинную любовь. В
сравнении  с моей новой страстью все гос-
тиничные  "романы"  были  просто детскими
увлечениями.
   Тайные наслаждения уже не удовлетворя-
ли  меня,  я  возжаждал - чего со мной не
случалось  прежде - открыться ей и от не-
возможности этого испытывал адские муки.
   Я страстно желал, чтобы моя возлюблен-
ная  ощутила  в  кресле меня. И - дерзкая
мысль! - я мечтал, чтобы она меня полюби-
ла.  Но  как подать ей знак? Если сделать
это  без  предупреждения,  от  испуга она
закричит,  позовет на помощь мужа и слуг.
Этого нельзя допустить, ведь как бы то ни
было, я - преступник.
   И  я избрал необычный способ: я поста-
рался  сделать  так,  чтобы  ей стало еще
уютней,  приятней сидеть в моем кресле, и
таким  образом  разбудить  в ней любовные
чувства - к нему! Обладая поэтичной душой
и более тонкими чувствами, нежели у обыч-
ных  людей, она заметит перемену. И, ощу-
тив в моем кресле живую душу, может быть,
полюбит  не вещь, а некое существо - одно
уже это будет высшей наградой...
   Всякий  раз, когда она садилась мне на
колени,  я  старался устроится так, чтобы
ей  было как можно удобней; когда она ус-
тавала  сидеть  в одной позе, я незаметно
раздвигал  ноги, изменяя положение ее те-
ла.  Когда  ее клонило ко сну, я тихонько
баюкал  возлюбленную,  покачивая на коле-
нях.
   И  вот - о чудо! - мне покозалось, что
в последнее время она действительно полю-
била кресло. Она погружалась в него с та-
кой ласковой нежностью, с какой дитя бро-
сается  не шею матери, а девушка обнимает
любимого.  Движения ее были исполнены лю-
бовного томления.
   Страсть  эта  день ото дня разгоралась
все  жарче и неистовей. И вот в душе моей
зародилась безумная мысль, дикая для меня
самого.  Ах,  мне захотелось хоть разочек
увидеть ее лицо, перемолвиться с ней хоть
словечком - за это я, не колебаясь, отдал
бы жизнь.
    Сударыня,  Вы  догодались?..  Предмет
моей  страсти  - Вы! Простите меня за эту
дерзость. С тех пор как супруг Ваш приоб-
рел  мое  кресло, я изнемогаю от жестокой
любви.
   Просьба  у  меня  только одна. Я прошу
Вас встречи - один лишь раз! Я мечтаю ус-
лышать от Вас хотя бы слово утешения. Да,
я  уродлив,  отвратителен, я ничтожество,
но... Умоляю Вас об одной этой малости, о
большем  я не мечтаю. Откликнитесь на от-
чаянную мольбу несчастного!
   Этой ночью я покинул Ваш дом, чтоб на-
писать Вам письмо. У меня не хватило сме-
лости  заговорить  с  Вами.  Это  слишком
опасно.
   В ту минуту, когда Вы читаете мое пос-
лание,  я с замирающем сердцем брожу вок-
руг  Вашего  дома.  Будьте же милосердны!
Ежели  Вы  готовы ответить на мою дерзкую
просьбу,  накиньте  платочек на цветочный
горшок,  что стоит на окне Вашего кабине-
та.  По  этому  знаку  я  постучу  в Вашу
дверь..."
   Так  заканчивалось послание. Уже после
первых  строк Есико побелела как полотно,
охваченная  недобрым предчувствием. Вско-
чив, она опрометью бросилась прочь из ка-
бинета,  подальше  от гадкого кресла. Она
было хотела порвать мерзостное письмо, не
дочитав его до конца, однако какое-то но-
сознанное  беспокойство  заставило ее все
же  закончить чтение. Да, ее опасения оп-
равдались.
   Ужасно...  Неужели в том самом кресле,
где  она  так  любила  сидеть,  и вправду
скрывался незнакомый мужчина?
   Есико передернулась от отвращения. Она
не  могла унять дрожь - ее словно окатили
холодной  водой.  Она сидел в оцепенении,
отрешенно  глядя  перед собой. Что же де-
лать? Что предпринять?
   Заглянуть  в  кресло?  Нет-нет,  но за
что.  Она  снова вздрогнула от омерзения.
Пусть  он ушел, но там остались следы его
пребывания  -  пища, отвратительное тряп-
ье...
   - Госпожа, вам письмо!
   Есико подскочила. В дверях стояла слу-
жанка с конвертом в руке.
   Есико  машинально  надорвала  его, но,
взглянув на иероглифы, невольно вскрикну-
ла  от  страха.  О ужас! Еще одно письмо,
написаное  тем же почерком! И опять адре-
совано ей!
   Есико  долго  раздумывала,  не в силах
решиться, но наконец, дрожа, вскрыла кон-
верт  и  прочла  послание, Оно было коро-
тенькое, но ошеломляющее:
   "Прошу простить мою дерзость - я осме-
лился  еще  раз  потревожить  Вас. Дело в
том,  что я - давний поклонник Вашего да-
рования.  Мое предыдущее письмо - неуклю-
жая  проба пера. Если Вы любезно выразите
согласие прокомментировать рукопись, поч-
ту за высшее счастье. По некоторым причи-
нам  я  послал  ее  без сопроводительного
письма  и  догадываюсь, что Вы уже прочли
мое  сочинение.  Как  оно Вам показалось?
Буду  безмерно рад, если эта история хоть
немного  развлекла Вас. Я нарочно опустил
заглавие  моего опуса. Сообщаю, что наме-
рен назвать его "Человек-кресло"..."