ЭДОГАВА РАМПО "ЧЕЛОВЕК-КРЕСЛО" Каждое утро Есико, проводив мужа на службу, уединялась в обставленном по-ев- ропейски кабинете (общем у них с мужем) - поработать над своим новым романом, кото- рый должен был выйти в летнем номере весьма солидного журнала "N". Есико была не только красива, талантлива, но и так знаменита, что затмила собственного суп- руга, секретаря Министерства иностранных дел. Ежедневно она получала целую пачку пи- сем от неизвестных ей почитателей. Вот и сегодня, прежде чем приступить к работе, она по привычке просматривала корреспон- денцию. Ничего нового - бесконечно скуч- ные и пустые послания, но Есико с чисто женской тщательностью и вниманием распе- чатывала один конверт за другим. В первую очередь оно прочитала два ко- ротких письмеца и открытку, отложив на- последок толстый пакет, похожий на запе- чатаную рукопись. Никакого уведомления о рукописи она не получала, но и прежде случалось, что начинающие писатели сами присылали ей свои сочинения - как прави- ло, длинные, нагонящие тоску и зевоту ро- маны. Есико решила не изменять привычке: вскрыла пакет - хотя бы взглянуть на заг- лавие. Да, она не обманулась - увесистая пач- ка листков в самом деле была рукописью, но, как ни странно, на первой странице не стояло ни имени, ни названия, и начина- лось повествование просто: "Сударыня!.." Есико рассеянно пробежала глазами нес- колько строк, и ее охватило недоброе предчувствие. Однако природное любопытс- тво взяло верх, и она углубилась в чте- ние. "Сударыня! Я незнаком Вам и нижайше прошу изви- нить меня за подобную бесцеремонность. Представляя себе Ваше справедливое недоу- мение, сразу же оговариваюсь: я намерен раскрыть Вам страшную тайну. Тайну моего преступления. Вот уже несколько месяцев, как я, скрывшись от мира, веду поистине дъяволь- скую жизнь. Разумеется, но одна живая ду- ша не знает, чем я занимаюсь. И ежели бы не определенные обстоятельства, я никогда не вернулся бы в мир людей... Однако в последнее время произошла пе- ремена, перевернувшая мою душу. Я больше не в силах молчать, я решил исповедаться! Письмо мое, вероятно, с самых первых же строк покозалось Вам странным, и все же заклинаю Вас, не откладывайте его в сто- рону, потрудитесь прочесть до конца! И тогда, может быть, Вы поймете мое отчаян- ное состояние, догадаетесь, почему именно Вам я осмелился сделать столь чудовищное признание... Даже не знаю, с чего начать. Видите ли, то, о чем я намереваюсь поведать, столь безнравственно и невероятно, что перо мое отказывается служить мне. Но будь что будет, я решился. Опишу события по порядку. Начну с того, что я чудовищно безобра- зен. Запомните это. Ибо я опасаюсь, что Вы, вняв моей настойчивой просьбе, все же решитесь увидеть меня, не представляя, насколько ужасна моя и без того отврати- тельная наружность после долгих месяцев подобного существования... Эта встреча может стать для Вас большим потрясением. Несчастный мой рок! В столь непигляд- ном теле бьется чистое, пылкое сердце... Забыв о своем уродстве, о незнатном про- исхождении, я жил в мире сладостных грез. Родись я в богатой семье, то сумел бы найти утешение в мотовстве и забавах - и не страдать от сознания собственной не- полноценности. Или же, будь мне дарован талант, я бы, слагая прекрасные строки, забыл о своем несчастье. Но боги не были столь милосердны ко мне: я всего-навсего бедный ремесленник, мастер-краснодерев- щик... Вышло так, что я стал специалистом по изготовлению разного рода стульев и кре- сел. Мебель, сделанная моими руками, удовлетворяла самым изысканным вкусам за- казчиков; я приобрел известность в торго- вых кругах, и мне заказывали лишь доро- гие, роскошные вещи - кресла новомодных фасонов с разными спинками и подлокотни- ками, с затейливыми подушками, необычай- ных форм и пропорцый, - словом, изящный товар; чтобы исполнить подобный заказ, требуется такое мастерство и усердие, что человеку несведущему и представить себе невозможно. Но, закончив работу, я всегда испытывал безграничную радость - не от того, что тяжкий труд позади. Вы можете упрекнуть меня в кощуственной дерзости, однако я все же осмелюсь сравнить свои чувства с ликованием живописца, только что завершившего свое гениальное творе- ние. Доделав кресло, я опробовал его сам, чтобы проверить, удобно ли в нем. Я испы- тывал некий священный трепет. То были са- мые волнующие моменты моей скучной, бесц- ветной жизни - самодовольное ликование переполняло меня. Я старался представить себе, кто будет сидеть в моем кресле - знатный аристократ, блистательная краса- вица... Фантазия переносила меня в особ- няк, для которого было заказано кресло, - там непременно должна быть комната, под- ходящая для него: полная дорогих и изыс- канных безделушек, с картинами, прослав- ленных мастеров, с хрустальной люстрой, свисающей с потолка как сверкающая драго- ценность. На полу - раскошный ковер, в котором утопает нога... А у кресла, на крошечном столике - ослепительной красоты европейская ваза с чудными, источающими благоуханье цветами. В своих безумных мечтах я был хозяином этих апартаментов, я упивался блаженством, которое не могу описать словами. Мое воображение не знало границ. Я во- ображал себя аристократом, сидящим в кресле с прелестной возлюбленной на коле- нях: она внимает мне с очаровательной нежной улыбкой, а я нашептываю ей на ушко любовные речи! Но мои хрупкие грезы неизменно разби- вались о жизнь: они рассыпались в прах от визгливых криков неряшливых женщин, от истошных воплей и рева сопливых младенцев - и перед глазами вновь вставала уродли- вая реальность - серая и угрюмая. А воз- любленная, девушка моей мечты... Ах, она исчезала, истаивая как дым... Да что там, даже соседские женщины, нянчившые на ули- цах своих чумазых детей, даже они не удостаивали меня вниманием. И только рос- кошное кресло оставалось на месте, но ведь и его непременно должны были отнять у меня - увести в недоступный мне мир! Всякий раз, расставаясь с заказом, я впадал в безнадежное уныние и тоску. Это чувство приводило меня в иступление. "Лучше мне умереть, чем влачить столь жалкую жизнь", - в отчаянии думал я. Я вовсе не притворяюсь: я неотступно думал о смерти... Но однажды в голову мне пришла мысль: зачем умирать? Может быть, существует иной выход? Мысли мои принимали все более опасное направление. В тот момент я работал над огромным кожанным креслом совершенно новой конс- трукции. Оно предназначалось для гостини- цы в Иокогаме, принадлежащей какому-то европейцу. Первоначально он намеревался привести кресла из-за границы, но благо- даря посредничеству торговца, расхвали- вавшего мои таланты, заказ на них переда- ли мне. Забыв про сон и еду, я целиком погру- зился в работу. Я вкладывал в нее душу, отрешившись от всего. И вот кресло было готово. Осмотрев его, я испытал небывалый восторг. Я сот- ворил шедевр, восхитившый меня самого. По своему обыкновению, я уселся в кресло, предварительно вытащив его на солнце. Ах, какое это было поразительное, ни с чем не сравнимое удовольствие! Не слишком мягкое, но и не слишком жесткое сиденье так и манило к себе. А кожаная обивка! Я презрел искусственную окраску, сохранив естественный цвет нату- ральной кожи, и сколь приятно было для пальцев ощущение мягкой, словно перчатка, обивки... Линия спинки, так и льнувшей к телу, изящной формы пухлые подлокотники - все это рождало чувство полной гармонии и уюта и было подлинным воплощением комфор- та. Я устроился поудобнее и, поглаживая подлокотники, упивался блаженством. Как всегда, я погрузился в мечты. На сей раз они были настолько живыми и яркими, что я со страхом спросил себя - не безумство ли это. И тут меня осенила гениальная мысль! Не иначе как сам дьявол подсказал мне ее. Идея была фантастической и жутковатой, но именно потому я был не в силах отвергнуть ее. Возникла она, бесспорно, из моего бес- сознательного нежелания расстаться с ми- лым мне креслом. Я готов идти за ним хоть на край света - таково было первое побуж- дение. Но по мере того как фантазия усна- щала эту идею практическими подробностя- ми, в голове моей забрезжил чудовищный замысел. Он был безумен. Но - представьте себе! - я решил претворить его в жизнь, а там будь что будет. В мгновение ока я разобрал кресло и снова собрал, но уже так, чтобы оно могло служить осуществлению моих планов. Это было огромное кресло, затянутое кожей до самого пола; кроме того, спинка и подло- котники имели такие размеры и формы, что свободно могли скрыть снутри человека без малейшего риска, что его обнаружат. Разу- меется, под обивкой были и деревянный каркас, и стальные пружины, но, призвав все свое мастерство, я так переделал конструкцию, что в сиденье умещались мои колени, а в спинке - туловище и голова. Приняв форму кресла, я мог оставатся в нем сколько хотел. Я потрудился на славу и даже придумал несколько усовершенствований - для собс- твенного удобства. Например, для того чтобы можно было дышать и слышать звуки, доносившиеся извне, я проделал несколько дырочек, совершенно незаметных дла глаза. Кроме того, в спинке на уровне головы я повесил полочку для припасов: там мог храниться сосуд с водой и сухие галеты. Для естественных нужд предназначался большой резиновый мешок. Когда приготов- ления были закончены, мое логово оказа- лось вполне сносным для жизни. В нем мож- но было просидеть несколько дней, не ис- пытывая особых лишений. Словом, комната на одного человека... Я снял верхнее платье, забрался внутрь и свернулся калачиком. Странное чувство! Мне показалось, что я заживо замуровал себя в склепе. Это и был настоящий склеп: я словно надел плащ-неведимку, исчезнув из мира... Вскоре за креслом явился посыльный с тележкой. Мне было слышно, как мой уче- ник, не ведая о случившемся, что-то втол- ковывает ему. Когда кресло ставили на тележку, один из носильщиков проворчал: "Проклятье! Оно неподъемное!" - и я невольно сжался от страха; но кресла такого типа всегда весьма тяжелы, так что оснований беспоко- иться не было. Потом я почувствовал, как тележку затрясло по ухабам. Я страшно волновался, но все обошлось как нельзя лучше: в тот же день кресло благополучно перевезли в гостиницу и поставили в поме- щении. Как выяснилось впоследствии, это был не гостиничный номер, а вестибюль. Возможно, Вы уже догадались, что я преследовал еще одну цель - поживиться. Улучив удобный момент, можно выйти из кресла и взять то, что плохо лежит. Кому придет в голову, что в кресле скрывается человек?.. Я мог бродить из комнаты в комноту не- заметно, как тень, а когда поднимался шум, мое убежище надежно скрывало меня. Затаив дыхание, я прислушивался к суете искавших вора людей. Наверное, Вы слышали о раке-отшельнике, обитающем на прибреж- ных камнях? Видом он походит на огромного паука. Если вокруг спокойно, рак-отшель- ник нахально разгуливает по берегу моря, но, едва заслышав подозрительный шум, тут же прячется в свою скорлупу и, чуть высу- нув отвратительные мохнатые лапы, наблю- дает за действиями врага. Так вот, я был похож на него. Только пратялся не в ра- кушку, а в кресло и разгуливал не по бе- регу моря, а по гостинице. Да, замысел мой выходил за рамки чело- веческого воображения, а потом возымел успех. Во всяком случае, на третий день пребывания в гостинице у меня был уже до- вольно солидный "улов". Всякий раз, идя на "охоту", я испытывал сладкий ужас и приятное возбуждение, а после очередной удачной кражи меня охватывала неизъясни- мая радость, не говоря уж о том, как за- бавляли меня взволнованные голоса расте- рянно мечущихся вокруг кресла людей. К сожалению, сейчас не время в подроб- ностях живописать мои приключения... Итак, позвольте продолжить. Неожиданно я открыл источник более острого и греховного наслаждения - внима- ние, мы приближаемся к главному! Но прежде вернемся немного назад - к тому, как меня вместе с креслом поставили в вестибюле. ...Итак, кресло поставили на пол, и все служащие гостиницы по очереди посиде- ли на нем, потом это наскучило им, и они разошлись. Наступила долгая, ничем не на- рушаемая тишина. Возможно, в вестибюле уже не осталось ни души. Однако я не рискнул сразу же покинуть убежище, предс- тавив себе тысячу подстерегавших меня опасностей. Очень долго (или мне это лишь показалось?) внутрь не просачивалось ни звука; я напряженно вслушивался в жуткую тишину. Но вот послышалась чья-то тяжелая поступь - кажется, в коридоре. Потом шаги сделались едва слышимыми, видимо, человек ступил на пушистый ковер, устилавший пол вестибюля. До меня донеслось хриплое ды- хание, и - бац! - прямо мне на колени плюхнулась огромная туша - судя по тяжес- ти, европейца. Усаживаясь поудобнее, он подпрыгнул несколько раз. Отделенный от него только тонкой кожей обивки, я ощутил тепло массивного, крепкого тела. Могучие плечи возлежали на моей груди, тяжелые руки покоились на моих предплечьях. Чело- век, очевидно, курил сигару, и ноздри мои щекотал, просачиваясь сквозь отверстия в коже обивки, крепкий аромат табака. Сударыня, вообразите себя на моем мес- те! Вы даже представить себе не можете, какое то было невероятное, неестественное ощущение. Я съежился от ужаса и буквально вжался в деревянную раму в каком-то оце- пенении, обливаясь холодным потом и со- вершенно утратив способность соображать. После того европейца еще десятки лю- дей, сменяя друг друга, сидели у меня "на коленях". Ни один из них ничего не заме- тил, не заподозрил ни на мгновенье, что в мягких подушках кресла - живая, упругая плоть. О, моя кожаная темная вселенная, в которой немыслимо даже пошевелиться! Страшный, но полный очарования мир... Для меня, человека, живущего в нем, люди из внешнего мира постепенно утрачивали чело- веческое обличье, приобретая иные отличи- тельные черты. Они становились голосами, дыханием, звуком шагов, шелестом платьев, мягкой и пухлой плотью. Я узнавал их не по лицу, а по прикосновению. Одни были толстыми, желеобразными, скользкими, как протухшая рыба; другие - костистыми, словно скелеты. Еще были различия в изги- бе спины, форме лопаток, длине рук, тол- щине бедер... В сущности, несмотря на об- щее сходство человеческих тел, есть бес- числинные оттенки в их восприятии. Я ут- верждаю, что опознать человека можно не только по внешнему виду и отпечаткам пальцев, но и по такому вот чувственному ощущению. Разумеется, все это в полной мере от- носилось и к слабому полу. Обычно о жен- щинах судят лишь по наружности - красави- ца или дурнушка. Но для человека, скрыто- го в кресле, это как раз не имеет значе- ния. Здесь важны иные достоинства: шелко- вистая прелесть кожи, мелодичность голо- са, аромат, источаемый женским телом... Сударыня, я, надеюсь, не слишком шоки- рую Вас своей откровенностью? ...И вот как-то раз в кресло села одна особа, разбудившая в моем сердце пылкую страсть. Судя по голоску, то была совсем юная девочка, иностранка. Пританцовывая и на- певая под нос какую-то забавную песенку, она ворвалась, словно вихрь, в совершенно пустой вестибюль... Приблизилась к крес- лу, замерла на мгновенье - и вдруг без всякого предупреждения бросилась ко мне на колени! Что-то насмешило ее, и она заливисто расхохоталась, затрепыхавшись, как рыбка, попавшая в сети. Более получаса она, напевая, сидела у меня на коленях, раскачиваясь в такт ме- лодии всем своим гибким телом. Это было так упоительно! Я всегда сторонился жен- щин, вернее, благоговейно трепетал перед ними и, стыдясь своего уродства, стеснял- ся даже смотреть в их сторону. Но теперь я был совсем рядом c незнакомой красави- цей - и не просто рядом, а в одном крес- ле, я прижимался к ней, гладил сквозь тонкую кожу обивки. Я ощущал тепло ее те- ла! А она, ничего не заметив, откинулась мне на грудь и продолжала шалить. Сидя в своей темнице, я представлял, как обнимаю ее, целую лилейную шейку... Словом, я далеко заходил в своих фантази- ях. После этого невероятного опыта я со- вершенно забыл о первоначальных корыстных целях и погрузился в фантастический омут неведомых мне ощущений. "Вот оно, счастье, ниспосланное судь- бой, - думал я. - Для меня, слабого духом урода, мудрее променять свою жалкую жизнь на упоительный мир внутри кресла, ибо здесь, в тесноте и во мраке, я могу при- касаться к прелесному существу, совершен- но недосягаемому при ярком свете, я слу- шаю ее голос, глажу кожу..." Любовь внутри кресла!.. Ни один чело- век, кроме меня, не в состоянии постиг- нуть то опьяняющее безумье. Конечно, это была странная любовь, сводившаяся к ося- занию и обонянию. Любовь во мраке... Лю- бовь за гранью земного. Царство адского вожделения. Воистину, можно только ди- виться, сколько непостяжимого и ужасного происходит в сокрытых от человеческих глаз невидимых уголках нашего мира! Сперва я намеревался, скопив состоя- ние, подобру-поздорову убраться прочь из гостиницы. Но куда там! Весь во власти безумного сладострастия, я уже не только не помышлял о бегстве - я мечтал жить так вечно, до конца дней своих. Совершая вылазки на волю, я соблюдал все меры предосторожности, чтобы не по- пасться никому на глаза, поэтому опас- ность разоблачения была не особенно вели- ка, и все же меня изумляет, что я столь долго жил такой жизнью и не поплатился за это. От долгого сидения в скрюченном состо- янии все члены мои постепенно словно оде- ревенели, и в конце концов я даже не мог прямо стоять; мускулы одрябли, и во время экскурсий на кухню или в уборную я уже не шел, а скорее полз, как калека. Каким же я был безумцем! Даже такие муки не выну- дили меня покинуть мир чувственных нас- лаждений. Клиенты в гостинице постоянно меня- лись, хотя, бывало, жили и подолгу, по нескольку месяцев; в результате объекты моей любви тоже беспрестанно сменяли друг друга. Перебирая своих возлюбленных, я вспоминаю не лица, а прикосновения плоти. Иные были строптивы и норовисты, как молодые кобылки, стройные, точеные; дру- гие обладали ускользающей грацией змей, и тела их обольстительно извивались; третьи были похожи на резиновые мячи, упругие и округлые; некоторые состояли сплошь из развитых мускулов, как античные фигуры. И в каждой была своя неповторимая прелесть, только ей присущее очарованье. Так, "ме- няя" возлюбленных, я совершенствовал свой опыт. Однажды в гостиницу заехал посол одной из могущественных европейских держав (об этом мне стало известно из сплетен гости- ничных боев), и я даже сподобился держать у себя на коленях его крепкое тело. С ним было несколько сопровождающих; они пого- ворив о чем-то, встали и удалились. Я, конечно, не понял ни слова из их беседы, но почувствовал, как жестикулирует и подпрыгивает посол, и тело его было зна- чительно горячее, чем у простых смертных. После него у меня надолго осталось стран- ное щекочущее ощущение. Я вдруг подумал: а что, если взять и всадить в него острый нож - прямо в сердце?! Я представил себе последствия и невольно преисполнился са- модовольства: судьбы мира были в моих ру- ках! В другой раз у нас по чистой случай- ности остановилась знаменитая танцовщица. Только однажды она села ко мне на колени, и я испытал сильнейшее потрясение: она оставила мне на память ощущение божест- венного женского тела. Она была так прек- расна, что я и думать забыл о низменной страсти и испытывал только трепет и бла- гоговение, как перед бесценным шедевром. Было еще много встреч, и удивительных и неприятных, на которых не времени оста- новиться подробно, поскольку цель моего письма не в этом. Я и так излишне углу- бился в детали, а потому возвращаюсь к теме повествования. ...Прошло несколько месяцев, когда в моей судьбе произошел неожиданный пово- рот. Владелец отеля в силу каких-то при- чин покинул Японию и возвратился на роди- ну, а гостиницу целиком передал некой японской фирме. Новый хозяин из экономии сразу же отказался от всяких излишеств, решив превратить богатый отель в самую рядовую гостиницу. Сделавшиеся ненужными предметы роскоши решили сдать на комиссию и пустить с молотка, в том числе и мое кресло. Прослышав об этом, я впал в глубочай- шее уныние. Сие означало, что я должен снова вернуться в мир людей и начать жить заного. Внутренний голос подсказывал мне, что это было бы самым разумным шагом. За прошедшие месяцы я успел сколотить изряд- ное состояние, и мне не грозило прежнее полунищенское существование. С другой стороны, подобная перемена открывала мне новые горизонты. Дело в том, что, несмотря на бесчис- ленные "романы" с гостиничными прелестни- цами, я испытывал подспудное недо- вольство: как бы очаровательны и соблаз- нительны ни были мои возлюбленные - все-таки они иностранки, а стало быть, чужды мне по духу. Мне не хватало духов- ной близости. Я мечтал о любви к японке! Я все больше и больше жаждал возвышен- ного чувства. И тут мое кресло отправили на аукцион. Я втайне лелеял надежду, что, может быть, его купят в японский дом, и молился об этом. А потому решился наб- раться терпения и не покидать кресла. Пока кресло несколько дней стояло в аукционном зале, я пребывал в чрезвычайно угнетенном состоянии духа, но, к счастью, покупатель не замедлил явиться. Мое крес- ло хоть и утратило прелесть новизны, все равно привлекало изысканностью и благо- родством форм. Покупателем оказался чиновник, живший в каком-то городе неподалеку от Иокогамы. Нас так трясло, пока кресло везли на гру- зовике, что я чуть не умер, но теперь, когда надежды мои сбылись, все страдания показались мне сущими пустяками. У покупателя был богатый особняк. Кресло отнесли в кабинет, обставленный по-европейски. К моему восторгу, он слу- жил не столько мужу, сколько его прелест- ной жене. С того дня более месяца я был почти неразлучен с нею. Исключая обеден- ные и ночные часы, ее грациозное тело по- коилось у меня на коленях: запершись в кабинете, она надолго погружалась в раз- думья. Надо ли говорить, что я безумно в нее влюбился? Ведь она была первой японкой, к которой я прикоснулся, а кроме того, тело у нее было невыразимо прекрасно. В этом доме я впервые познал истинную любовь. В сравнении с моей новой страстью все гос- тиничные "романы" были просто детскими увлечениями. Тайные наслаждения уже не удовлетворя- ли меня, я возжаждал - чего со мной не случалось прежде - открыться ей и от не- возможности этого испытывал адские муки. Я страстно желал, чтобы моя возлюблен- ная ощутила в кресле меня. И - дерзкая мысль! - я мечтал, чтобы она меня полюби- ла. Но как подать ей знак? Если сделать это без предупреждения, от испуга она закричит, позовет на помощь мужа и слуг. Этого нельзя допустить, ведь как бы то ни было, я - преступник. И я избрал необычный способ: я поста- рался сделать так, чтобы ей стало еще уютней, приятней сидеть в моем кресле, и таким образом разбудить в ней любовные чувства - к нему! Обладая поэтичной душой и более тонкими чувствами, нежели у обыч- ных людей, она заметит перемену. И, ощу- тив в моем кресле живую душу, может быть, полюбит не вещь, а некое существо - одно уже это будет высшей наградой... Всякий раз, когда она садилась мне на колени, я старался устроится так, чтобы ей было как можно удобней; когда она ус- тавала сидеть в одной позе, я незаметно раздвигал ноги, изменяя положение ее те- ла. Когда ее клонило ко сну, я тихонько баюкал возлюбленную, покачивая на коле- нях. И вот - о чудо! - мне покозалось, что в последнее время она действительно полю- била кресло. Она погружалась в него с та- кой ласковой нежностью, с какой дитя бро- сается не шею матери, а девушка обнимает любимого. Движения ее были исполнены лю- бовного томления. Страсть эта день ото дня разгоралась все жарче и неистовей. И вот в душе моей зародилась безумная мысль, дикая для меня самого. Ах, мне захотелось хоть разочек увидеть ее лицо, перемолвиться с ней хоть словечком - за это я, не колебаясь, отдал бы жизнь. Сударыня, Вы догодались?.. Предмет моей страсти - Вы! Простите меня за эту дерзость. С тех пор как супруг Ваш приоб- рел мое кресло, я изнемогаю от жестокой любви. Просьба у меня только одна. Я прошу Вас встречи - один лишь раз! Я мечтаю ус- лышать от Вас хотя бы слово утешения. Да, я уродлив, отвратителен, я ничтожество, но... Умоляю Вас об одной этой малости, о большем я не мечтаю. Откликнитесь на от- чаянную мольбу несчастного! Этой ночью я покинул Ваш дом, чтоб на- писать Вам письмо. У меня не хватило сме- лости заговорить с Вами. Это слишком опасно. В ту минуту, когда Вы читаете мое пос- лание, я с замирающем сердцем брожу вок- руг Вашего дома. Будьте же милосердны! Ежели Вы готовы ответить на мою дерзкую просьбу, накиньте платочек на цветочный горшок, что стоит на окне Вашего кабине- та. По этому знаку я постучу в Вашу дверь..." Так заканчивалось послание. Уже после первых строк Есико побелела как полотно, охваченная недобрым предчувствием. Вско- чив, она опрометью бросилась прочь из ка- бинета, подальше от гадкого кресла. Она было хотела порвать мерзостное письмо, не дочитав его до конца, однако какое-то но- сознанное беспокойство заставило ее все же закончить чтение. Да, ее опасения оп- равдались. Ужасно... Неужели в том самом кресле, где она так любила сидеть, и вправду скрывался незнакомый мужчина? Есико передернулась от отвращения. Она не могла унять дрожь - ее словно окатили холодной водой. Она сидел в оцепенении, отрешенно глядя перед собой. Что же де- лать? Что предпринять? Заглянуть в кресло? Нет-нет, но за что. Она снова вздрогнула от омерзения. Пусть он ушел, но там остались следы его пребывания - пища, отвратительное тряп- ье... - Госпожа, вам письмо! Есико подскочила. В дверях стояла слу- жанка с конвертом в руке. Есико машинально надорвала его, но, взглянув на иероглифы, невольно вскрикну- ла от страха. О ужас! Еще одно письмо, написаное тем же почерком! И опять адре- совано ей! Есико долго раздумывала, не в силах решиться, но наконец, дрожа, вскрыла кон- верт и прочла послание, Оно было коро- тенькое, но ошеломляющее: "Прошу простить мою дерзость - я осме- лился еще раз потревожить Вас. Дело в том, что я - давний поклонник Вашего да- рования. Мое предыдущее письмо - неуклю- жая проба пера. Если Вы любезно выразите согласие прокомментировать рукопись, поч- ту за высшее счастье. По некоторым причи- нам я послал ее без сопроводительного письма и догадываюсь, что Вы уже прочли мое сочинение. Как оно Вам показалось? Буду безмерно рад, если эта история хоть немного развлекла Вас. Я нарочно опустил заглавие моего опуса. Сообщаю, что наме- рен назвать его "Человек-кресло"..."