Think #28 05 июня 1999

Рассказ - Кир Булычев "Можно попросить Нину?"

              ╔═════════════╗
              ║ Кир БУЛЫЧЕВ ║
         ╔════╝             ╚═════╗
         ║ МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ ? ║░
         ╚════════════════════════╝░
          ░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░

     - Можно попросить Нину? - сказал я.
     - Это я, Нина.
     - Да ?  Почему  у тебя такой странный
голос?
     - Странный голос?
     - Не  твой. Тонкий. Ты  огорчена чем-
нибудь?
     - Не знаю.
     - Может быть, мне не стоило звонить?
     - А кто говорит?
     - С каких пор ты перестала меня узна-
вать?
     - Кого узнавать?
     Голос  был  моложе  Нины лет на двад-
цать. А на самом деле Нинин голос лишь лет
на  пять  моложе хозяйки. Если человека не
знаешь,  по  голосу  его  возраст  угадать
трудно.  Голоса часто старятся раньше вла-
дельцев. Или долго остаются молодыми.
     - Ну ладно, - сказал я. - Послушай, я
звоню тебе почти по делу.
     - Наверно, вы все-таки ошиблись номе-
ром, - сказала Нина. - Я вас не знаю.
     -  Это  я,  Вадим, Вадик, Вадим Нико-
лаевич! Что с тобой?
     - Ну  вот! - Нина вздохнула, будто ей
жаль было прекращать разговор. - Я не знаю
никакого Вадика и Вадима Николаевича.
     - Простите,  -  сказал   я  и повесил
трубку.
     Я не сразу набрал номер снова. Конеч-
но,  я просто не туда попал. Мои пальцы не
хотели  звонить Нине. И набрали не тот но-
мер. А почему они не хотели?
     Я отыскал в столе пачку кубинских си-
гарет.  Крепких  как сигары. Их, наверное,
делают из обрезков сигар. Какое у меня мо-
жет  быть дело к Нине? Или почти дело? Ни-
какого.  Просто  хотелось  узнать, дома ли
она. А если ее нет дома, это ничего не ме-
няет.  Она  может  быть, например, у мамы.
Или  в театре, потому что на тысячу лет не
была в театре.
     Я позвонил Нине.
     - Нина? - сказал я.
     - Нет,  Вадим  Николаевич, - ответила
Нина.  - Вы опять ошиблись. Вы какой номер
набираете?
     - 149-40-89.
     - А  у  меня  Арбат - один - тридцать
два - пять три.
     - Конечно, - сказал  я. - Арбат - это
четыре?
     - Арбат - это Г.
     - Ничего  общего, - сказал я. - Изви-
ните, Нина.
     - Пожалуйста, - сказала Нина. - Я всё
равно не занята.
     - Постараюсь  к  вам  больше не попа-
дать,  -  сказал  я. - Где-то заклиналось.
вот  и  попадаю к вам. Очень плохо телефон
работает.
     - Да, - согласилась Нина.
     Я повесил трубку.
     Надо  подождать.  Или  набрать сотню.
Время.  Что-то  замкнется в перепутавшихся
линиях  на  станции. И я дозвонюсь. "Двад-
цать два часа ровно", - сказала женщина по
телефону  "сто". Я вдруг подумал, что если
ее голос записали давно, десять лет назад,
то  она  набирает  номер  "сто",  когда ей
скучно,  когда  она  одна  дома, и слушает
свой  голос,  свой  молодой голос. А может
быть, она умерла. И тогда ее сын или чело-
век,  который  ее  любил, набирает сотню и
слушает ее голос.
     Я позвонил Нине.
     - Я вас слушаю, - сказала  Нина моло-
дым  голосом.  - Это опять вы, Вадим Нико-
лаевич?
     - Да, - сказал я. - Видно, наши теле-
фоны  соединились  намертво.  Вы только не
сердитесь,  не думайте что я шучу. Я очень
тщательно  набирал  номер, который мне ну-
жен.
     - Конечно, конечно, - быстро  сказала
Нина.  - Я ни на минутку не подумала. А вы
очень спешите, Вадим Николаевич?
     - Нет, - сказал я.
     - У вас важное дело к Нине?
     - Нет, я просто хотел узнать, дома ли
она.
     - Соскучились?
     - Как вам сказать...
     - Я понимаю,ревнуете, - сказала Нина.
     - Вы  смешной  человек, - сказал я. -
Сколько вам лет, Нина?
     - Тринадцать. А вам?
     - Больше  сорока. Между нами толстен-
ная стена из кирпичей.
     - И каждый кирпич - это месяц,правда?
     - Даже один день может быть кирпичом.
     - Да,  - вздохнула  Нина, - тогда это
очень  толстая  стена.  А о чем вы думаете
сейчас?
     - Трудно ответить. В данную минуту ни
о чём. Я же разговариваю с вами.
     - А  если бы  вам было тринадцать лет
или   даже   пятнадцать,   мы   могли   бы
познакомиться,  - сказала Нина. - Это было
бы  очень смешно. Я бы сказала: приезжайте
завтра  вечером к памятнику Пушкину. Я вас
буду  ждать  в  семь  часов ровно. И мы бы
друг  друга не узнали. Вы где встречаетесь
с Ниной?
     - Как когда.
     - И у Пушкина?
     - Не совсем. Мы  как-то встречались у
"России".
     - Где?
     - У кинотеатра "Россия".
     - Не знаю.
     - Ну, на Пушкинской.
     - Все  равно  почему-то  не знаю. Вы,
наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую
площадь.
     - Неважно, - сказал я.
     - Почему?
     - Это давно было.
     - Когда?
     Девочке  не  хотелось  вешать трубку.
почему-то  она упорно продолжала разговор.
     - Вы одна дома? - спросил я.
     - Да. Мама в вечернюю смену. Она мед-
сестра в госпитале. Она на ночь останется.
Она  могла  бы прийти и сегодня, но забыла
дома пропуск.
     - Ага,  -  сказал я. - Ладно , ложись
спать, девочка. Завтра в школу.
     - Вы  со мной заговорили как с ребён-
ком.
     - Нет, что ты, говорю с тобой, как со
взрослой.
     -  Спасибо. Только сами, если хотите,
ложитесь  спать с семи часов. До свидания.
И больше не звоните своей Нине. А то опять
ко мне попадете. И разбудите меня, малень-
кую девочку.
     Я повесил трубку. Потом включил теле-
визор и узнал о том, что луноход прошел за
смену 337 метров. Луноход занимался делом,
а  я бездельничал. В последний раз я решил
позвонить  Нине  уже  часов в одиннадцать,
целый час занимал себя пустяками. И решил,
что,  если опять попаду на девочку, повешу
трубку сразу.
     - Я  так и знала, что вы еще раз поз-
воните,  - сказала Нина, подойдя к телефо-
ну.  -  Только  не  вешайте  трубку.  Мне,
честное  слово, очень скучно. И читать не-
чего. И спать еще рано.
     - Ладно, - сказал я. - Давайте разго-
варивать. А почему вы так поздно не спите?
     - Сейчас только восемь,-сказала Нина.
     - У  вас часы отстают, - сказал  я. -
Уже двенадцатый час.
     Нина засмеялась. Смех у нее был хоро-
ший, мягкий.
     - Вам так хочется от меня отделаться,
что  просто  ужас, - сказала она. - Сейчас
октябрь, и потому стемнело. И вам кажется,
что уже ночь.
     - Теперь ваша очередь шутить? - спро-
сил я.
     - Нет, я не шучу. У вас не только ча-
сы врут, но и календарь врет.
     - Почему врет?
     - А вы  сейчас мне скажете, что у вас
вовсе не октябрь, а февраль.
     - Нет, декабрь, - сказал я. И почему-
то,  будто  сам себе не поверил, посмотрел
на  газету,  лежавшую  рядом,  на  диване.
"Двадцать  третье декабря" - было написано
под заголовком.
     Мы помолчали немного, я надеялся, что
она  сейчас  скажет  "до свидания". Но она
вдруг спросила:
     - А вы ужинали?
     - Не помню, - сказал я искренне.
     - Значит, не голодный.
     - Нет, не голодный.
     - А я голодная.
     - А что, дома есть нечего?
     - Нечего! - сказала  Нина. - Хоть ша-
ром покати. Смешно, да?
     - Даже  не  знаю ,  как вам помочь, -
сказал я. - И денег нет?
     - Есть, но совсем немножко. И все уже
закрыто. А потом, что купишь?
     - Да, - согласился  я. - Все закрыто.
Хотите,  я пошурую в холодильнике, посмот-
рю, что там есть?
     - У вас есть холодильник?
     - Старый,  -  сказал   я.  - "Север".
Знаете такой?
     - Нет, - сказала  Нина. - А если най-
дёте, что потом?
     -  Потом?  Я  схвачу  такси и подвезу
вам.  А вы спуститесь к подъезду и возьме-
те.
     - А вы далеко живёте? Я - на Сивцевом
Вражке. Дом 15/25.
     -  А я на Мосфильмовской. У Ленинских
гор. За университетом.
     -  Опять не знаю. Только это неважно.
Вы хорошо придумали, и спасибо вам за это.
А  что у вас есть в холодильнике? Я просто
так спрашиваю, не думайте.
     -  Если  бы  я  помнил, - сказал я. -
Сейчас  перенесу  телефон на кухню, и мы с
вами посмотрим.
     Я  прошел  на кухню, и провод тянулся
за мной, как змея.
     - Итак, - сказал я, - открываем холо-
дильник.
     -  А  вы можете телефон носить за со-
бой? Никогда не слышала о таком.
     -  Конечно,  могу.  А ваш телефон где
стоит?
     -  В  коридоре. Он висит на стенке. И
что у вас в холодильнике?
     -  Значит,  так... что тут, в пакете?
Это яйца, неинтересно.
     -  Яйца?
     -  Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу
курицу?  Нет,  она французская, мороженая.
Пока вы ее сварите, совсем проголодаетесь.
И мама придет с работы. Лучше мы вам возь-
мем  колбасы.  Или нет, нашел марокканские
сардины,  шестьдесят копеек банка. И к ним
есть полбанки майонеза. Вы слышите?
     -  Да,  - сказала Нина совсем тихо. -
Зачем вы так шутите? Я сначала хотела зас-
меяться, а потом мне стало грустно.
     -  Это  еще  почему? В самом деле так
проголодались?
     - Нет, вы же знаете.
     - Что я знаю?
     - Знаете,  - сказала  Нина. Потом по-
молчала и добавила: - Ну и пусть! Скажите,
а у вас есть красная икра?
     -  Нет,  - сказал я. - Зато есть филе
палтуса.
     -  Не  надо,  хватит,  - сказала Нина
твердо. - Давайте отвлечемся. Я же все по-
няла.
     - Что поняла?
     - Что  вы  тоже голодный. А что у вас
из окна видно?
     - Из окна? Дома, копировальная фабри-
ка. Как раз сейчас, полдвенадцатого, смена
кончается. И много девушек выходит из про-
ходной. И еще виден "Мосфильм". И пожарная
команда.  И  железная  дорога.  Вот по ней
сейчас идет электричка.
     - И вы все видите?
     - Электричка,  правда,  далеко  идёт.
Только видна цепочка огоньков, окон!
     - Вот вы и врёте!
     - Нельзя  так  со старшими разговари-
вать, - сказал я. - Я не могу врать. Я мо-
гу ошибаться. Так в чем же я ошибся?
     - Вы  ошиблись  в   том,  что  видите
электричку. Ее нельзя увидеть.
     - Что же она, невидимая, что ли?
     - Нет, видимая, только окна светиться
не могут. Да вы вообще из окна не выгляды-
вали.
     - Почему? Я стою перед самым окном.
     - А у вас в кухне свет горит?
     - Конечно, а так как же я в темноте в
холодильник бы лазил? У меня в нем перего-
рела лампочка.
     - Вот, видите, я вас уже в третий раз
поймала.
     - Нина, милая, объясни мне, на чем ты
меня поймала.
     - Если вы смотрите в окно, то откину-
ли затемнение. А если откинули затемнение,
то потушили свет. Правильно?
     - Неправильно. Зачем  же мне затемне-
ние? Война, что ли?
     - Ой-ой-ой!  Как  же  можно так зави-
раться? А что же, мир, что ли?
     - Ну,  я   понимаю,  Вьетнам, Ближний
Восток... Я не об этом.
     - И  я  не  об этом... Постойте, а вы
инвалид?
     - К счастью, все у меня на месте.
     - У вас бронь?
     - Какая бронь?
     - А почему вы тогда не на фронте?
     - Вот тут я в первый раз только запо-
дозрил неладное. Девочка меня вроде бы ра-
зыгрывала. Но делала это так обыкновенно и
серьезно,  что чуть было меня не испугала.
     - На  каком я должен быть фронте, Ни-
на?
     - На самом обыкновенном. Где все. Где
папа.  На фронте с немцами. Я серьезно го-
ворю,  я не шучу. А то вы так странно раз-
говариваете. Может быть, вы не врете о ку-
рице и яйцах?
     - Не  вру,  - сказал  я. - И никакого
фронта нет. Может быть, и в самом деле мне
подъехать к вам?
     - Так  и  я  в самом деле  не шучу! -
почти  крикнула  Нина. - П вы перестаньте.
Мне сначала было интересно и весело. А те-
перь  стало как-то не так. Вы меня прости-
те. Как будто вы не притворяетесь, а гово-
рите правду.
     - Честное  слово,  девочка, я  говорю
правду, - сказал я.
     - Мне даже страшно стало. У нас печка
почти не греет. Дров мало. И темно. Только
коптилка. Сегодня электричества нет. И мне
одной сидеть ой как не хочется. Я все теп-
лые вещи на себя накутала.
     И  тут  же она резко и как-то сердито
повторила вопрос:
     - Вы почему не на фронте?
     - На  каком я могу быть фронте? - Уже
и в само деле шутки зашли куда-то не туда.
-  Какой может быть фронт в семьдесят вто-
ром году!
     - Вы меня разыгрываете?
     Голос  опять сменял тон, был он недо-
верчив,  выл  он  маленьким, три вершка от
пола. И невероятная, забытая картинка воз-
никла перед глазами - то, что было с мной,
но  много лет, тридцать или больше лет на-
зад. когда мне тоже было двенадцать лет. И
в комнате стояла буржуйка. И я сижу не ди-
ване,  подобрав  ноги. И горит свечка, или
это  было  керосиновая лампа? И курица ка-
жется  нереальной, сказочной птицей, кото-
рую едят только в романах, хотя я тогда не
думал о курице...
     - Вы почему замолчали? - спросила Ни-
на. - Вы лучше говорите.
     - Нина,  -  сказал  я. - Какой сейчас
год?
     - Сорок второй, - сказала Нина.
     И  я  уже  складывал в голове ломтики
несообразностей  в ее словах. Она не знает
кинотеатра "Россия". И телефон у нее толь-
ко из шести номеров. И затемнение...
     - Ты не ошибаешься? - спросил я.
     - Нет, - сказала Нина.
     Она верила в то, что говорила. Может,
голос  обманул  меня? Может, ей не тринад-
цать  лет? Может, она, сорокалетняя женщи-
на, заболела еще тогда, девочкой, и ей ка-
жется, что она осталась там, где война?
     - Послушайте, - сказал я спокойно. Не
вешать   же  трубку.  -  Сегодня  двадцать
третье  декабря 1972 года. Война кончилась
двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
     - Нет, - сказала Нина.
     - Вы  знаете  это. Сейчас двенадцатый
час... Ну как вам объяснить?
     - Ладно,  - сказала Нина покорно. - Я
тоже знаю, что вы не привезёте мен курицу.
Мне  надо было догадаться, что французских
куриц не бывает.
     - Почему?
     - Во Франции немцы.
     - Во Франции давным-давно нет никаких
немцев.  Только  если туристы. Но немецкие
туристы бывают и у нас.
     - Как так? Кто их пускает?
     - А почему не пускать?
     - Вы не вздумайте  сказать, что фрицы
нас победят! Вы, наверно, просто вредитель
или шпион?
     - Нет, я работаю  в СЭВе, Совете Эко-
номической Взаимопомощи. Занимаюсь венгра-
ми.
     - Вот и опять врете! В Венгрии фашис-
ты.
     - Венгры  давным-давно прогнали своих
фашистов.  Венгрия - социалистическая рес-
публика.
     - Ой, а  я уж боялась, что вы и в са-
мом  деле вредитель. А вы все-таки все вы-
думываете.  Нет,  не  возражайте. Вы лучше
расскажите мне, как будет потом. Придумай-
те  что  хотите, только чтобы было хорошо.
Пожалуйста.  И  извините меня, что я так с
вами  грубо разговаривала. Я просто не по-
няла.
     И  я не стал больше спорить. Как объ-
яснить  это?  Я опять представил себе, как
сижу  в  этом самом сорок втором году, как
не хочется узнать, когда наши возьмут Бер-
лин и повесят Гитлера. И еще узнать, где я
потерял  хлебную  карточку  за  октябрь. И
сказал:
     -  Мы победим фашистов 9 мая 1945 го-
да.
     - Не может быть! Очень долго ждать.
     - Слушай,  Нина,  и  не  перебивай. Я
знаю  лучше.  И  Берлин мы возьмём второго
мая.  Даже будет такая медаль - "За взятие
Берлина".  А  Гитлер  покончит с собой. Он
примет  яд.  И даст его Еве Браун. А потом
эсэсовцы  вынесут  его тело во двор импер-
ской  канцелярии,  и  обольют  бензином, и
сожгут.
     Я  рассказывал это не Нине. Я расска-
зывал это себе. И я послушно повторял фак-
ты,  если  Нина  не верила или не понимала
сразу,   возвращался,  когда  она  просила
пояснить  что-нибудь, и чуть было не поте-
рял  вновь  ее  доверия, когда сказал, что
Сталин  умрет.  Но я потом вернул ее веру,
поведав  о Юрии Гагарине и о новом Арбате.
И даже насмешил Нину, рассказав о том, что
женщины  будут  носить брюки-клеш и совсем
короткие юбки. И даже вспомнил, когда наши
перейдут  границу  с  Пруссией.  Я потерял
чувство  реальности.  Девочка Нина и маль-
чишка Вадик сидели передо мной на диване и
слушали. Только они были голодные как чер-
ти.  И  дела  у Вадика обстояли даже хуже,
чем у Нины; хлебную карточку он потерял, и
до конца месяца им с матерью придется жить
на одну ее карточку, рабочую карточку, по-
тому  что  Вадик посеял карточку где-то во
дворе,  и  только  через пятнадцать лет он
вдруг вспомнит, как это было, и будет сно-
ва расстраиваться потому что карточку мож-
но  было найти даже через неделю; она, ко-
нечно, свалилась в подвал, когда он бросил
на  решетку  пальто,  собираясь погонять в
футбол.  И я сказал, уже потом, когда Нина
устала  слушать,  то  что полагала хорошей
сказкой:
     - Ты знаешь Петровку?
     - Знаю, - сказала Нина. - А ее не пе-
реименуют?
     - Нет. Так вот...
     Я  рассказал,  как  войти во двор под
арку  и  где  в глубине двора есть подвал,
закрытый  решеткой. И если это октябрь со-
рок  второго  года,  середина месяца, то в
подвале,  вернее  всего лежит хлебная кар-
точка.  Мы там, во дворе, играли в футбол,
и я эту карточку потерял.
     - Какой  ужас! - сказала Нина. - Я бы
этого не пережила. Надо сейчас же её отыс-
кать. Сделайте это.
     Она тоже вошла во вкус игры, и где-то
реальность ушла, и уже ни она, ни я не по-
нимали,  в  каком  году мы находимся, - мы
были  вне времен, ближе к ее сорок второму
году.
     - Я  не могу найти карточку, - сказал
я.  -  Прошло  много лет. Но если сможешь,
зайди  туда,  подвал должен быть открыт. В
крайнем случае скажешь, что карточку обро-
нила ты.
     И в этот момент нас разъединили.
     Нины  не  было.  Что-то  затрещало  в
трубке. Женский голос сказал:
     - Это 148-18-15? Вас  вызывает Орджо-
никидзе.
     - Вы ошиблись номером, - сказал я.
     - Извините,  -  сказал  женский голос
равнодушно.
     И были короткие гудки. Я сразу же на-
брал снова Нинин номер. Мне нужно было из-
виниться.  Нужно  было посмеяться вместе с
девочкой.  Ведь  получалась  в общем чепу-
ха...
     - Да, - сказал голос Нины. Другой Ни-
ны.
     - Это вы? - спросил я.
     - А,  это  ты,  Вадим?  Что  тебе  не
спиться?
     - Извини,  -  сказал я. - Мне  другая
Нина нужна.
     - Что?
     Я  повесил  трубку и снова набрал но-
мер.
     - Ты  сума сошёл? - спросила  Нина. -
Ты пил?
     - Извини,  - сказал я  и снова бросил
трубку.
     Теперь  звонить бесполезно. Звонок из
Орджоникидзе  все  вернул на свои места. А
какой  у  нее  настоящий  телефон? Арбат -
три,  нет,  Арбат  - один - тридцать два -
тридцать... Нет, сорок...
     Взрослая Нина позвонила мне сама.
     - Я весь вечер сидела дома, - сказала
она.  -  Думала,  ты позвонишь, объяснишь,
почему  ты вчера так себя вел. Но ты, вид-
но, совсем сошел с ума.
     - Наверно, - согласился я. Мне не хо-
телось  рассказывать ей о длинных разгово-
рах с другой Ниной.
     - Какая  ещё  другая Нина? - спросила
она.  -  Это образ? Ты хочешь заявить, что
желал бы видеть меня иной?
     -  Спокойной  ночи, Ниночка, - сказал
я. - Завтра все объясню.
     ...Самое   интересное,   что  у  этой
странной истории был не менее странный ко-
нец.  На  следующий  день утром я поехал к
маме.  И  сказал, что разберу антресоли. Я
три года обещал это сделать, а тут приехал
сам.  Я  знаю,  что мама ничего не выкиды-
вает.  Из того, что, как ей кажется, может
пригодиться. Я копался часа полтора в ста-
рых  журналах, учебниках, разрозненных то-
мах  приложений  к  "Ниве".  Книги были не
пыльными,  но  пахли старой, теплой пылью.
Наконец я отыскал телефонную книгу за 1950
год. книга распухла от вложенных в нее за-
писок и заложенных бумажками страниц, углы
которых были обтрепаны и замусолены. Книга
было   настолько   знакома,  что  казалось
странным,  как  я мог ее забыть, - если бы
не  разговор  с Ниной, так бы никогда и не
вспомнил  о ее существовании. И стало чуть
стыдно,  как перед честно отслужившим кос-
тюмом,  который отдают старьевщику на вер-
ную смерть.
     Четыре  первые  цифры  известны. Г-1-
32... И еще я знал, что телефон, если ник-
то  из  нас не притворялся, если надо мной
не подшутили, стоял в переулке Сивцев Вра-
жек,  в  доме  15/25. Никаких шансов найти
тот  телефон  не было. Я уселся с книгой в
коридоре, вытащив из ванной табуретку. Ма-
ма  ничего  не  поняла,  улыбнулась только
проходя мимо, и сказала:
     - Ты  всегда  так.  Начнёшь разбирать
книги,  зачитаешься  через десять минут. И
уборке конец.
     Она не заметила, что я читаю телефон-
ную  книгу. Я нашел этот телефон. Двадцать
лет  назад он стоял в той же квартире, что
и  в  сорок  втором году. И записан был на
Фролову К.Г.
     Согласен,  я занимался чепухой. Искал
то, чего и быть не могло. Но вполне допус-
каю,  что процентов десять вполне нормаль-
ных  людей, окажись они на моем месте, де-
лали  бы то же самое. и я поехал на Сивцев
Вражек.
     Новые жильцы в квартире не знали, ку-
да уехали Фроловы. Да и жала ли они здесь?
Но  мне повезло в домоуправлении. Старень-
кая бухгалтерша помнила Фроловых, с ее по-
мощью  я узнал все, что требовалось, через
адресный стол.
     Уже стемнело. По новому району, среди
одинаковых панельных башен гуляла поземка.
В  стандартном двухэтажном магазине прода-
вали французских кур в покрытых инеем про-
зрачных  пакетах.  У меня появился соблазн
купить  курицу  и принести ее, как обещал,
хоть  и  с двадцатилетнем опозданием. Но я
хорошо сделал, что не купил ее. В квартире
никого  не было. И по тому, как гулко раз-
носился  звонок, мне показалось, что здесь
люди не живут. Уехали.
     Я  хотел  было уйти, но потом, раз уж
забрался  так далеко, позвонил в дверь ря-
дом.
     - Скажите,  Фролова  Нина Сергеевна -
ваша соседка?
     Парень  в майке, с дымящимся паяльни-
ком в руке ответил равнодушно:
     - Они уехали.
     - Куда?
     - Месяц как уехали на Север. До весны
не вернуться. И Нина Сергеевна, и муж её.
     Я   извинился,  начал  спускаться  по
лестнице.  И  думал,  что в Москве, вполне
вероятно,  живет  не  одна  Нина Сергеевна
Фролова 1930 года рождения.
     И тут дверь сзади снова растворилась.
     - Погодите, - сказал тот же парень. -
Мать что-то сказать хочет.
     Мать  его  тут же появилась в дверях,
запахивая халат.
     - А вы кем ей будете?
     - Так просто, - сказал я. - Знакомый.
     - Не Вадим Николаевич?
     - Вадим Николаевич.
     -  Ну  вот, - обрадовалась женщина, -
чуть  было вас не упустила. Она бы мне ни-
когда этого не простила. Нина так и сказа-
ла:  не прощу. И записку на дверь приколо-
ла. Только записку, наверно, ребята сорва-
ли.  Месяц уже прошел. Она сказала, что вы
в  декабре  придете.  И  даже сказала, что
постарается вернуться, но далеко-то как...
     Женщина  стояла  в дверях, глядела на
меня,  словно  ждала,  что я сейчас открою
какую-то  тайну,  расскажу  ей о неудачной
любви. Наверное, она и Нину пытала: кто он
тебе? И Нина тоже сказала ей: "Просто зна-
комый".

     Женщина   выдержала   паузу,  достала
письмо из кармана халата.

     "Дорогой Вадим Николаевич!
     Я,  конечно, знаю, что вы не придете.
Да  и как можно верить детским мечтам, ко-
торые  и  себе уже кажутся только мечтами.
Но  ведь хлебная карточка была в том самом
подвале,  о  котором  вы  успели  мне ска-
зать..."